Shark Tank / Резервуар с акулами

Следующая встреча с судьёй происходит в пределах её кабинета. — Приятно снова Вас видеть, мистер Грэм. Свобода пошла Вам на пользу. Что сказать — Уилл чувствует себя отвратно, вид имеет явно не самый цветущий, к тому же, он почти уверен, что утренние процедуры не справились с сокрытием признаков вчерашней попойки. — Спасибо, — сухо бормочет он. — Мисс Дю Морье, я рассчитывала, что Вы заблаговременно проясните подобные моменты, прежде чем мы до них доберёмся. — По правде говоря, — вмешивается Уилл, — это я в любом случае не отвечал бы на звонки. Так что вот. Лицо Ченг приобретает выражение подобное тому, какое бывает у Ганнибала в ситуациях, когда лишь воспитание не позволяет ему закатить глаза. — Понятно. Беделия закидывает одну стройную ногу на другую и складывает руки на груди. — Мы с мистером Чилтоном можем пригласить двух знакомых психиатров, один из которых вынесет заключение, что психически подсудимый абсолютно здоров, а второй утвердит ровно противоположное. Что касается Уилла Грэма, он ведь не просто профайлер-криминалист с определённой репутацией — ему также выпала уникальная возможность иметь личное и близкое знакомство с Ганнибалом Лектером. Пусть он и не даст на его счёт клинического диагноза, зато сможет объяснить присяжным образ мышления Ганнибала, на основании чего те наконец-то вынесут решение относительно его вменяемости. Ченг наливает себе воды и, немного подумав, ставит Уиллу второй стакан, который тот с благодарностью принимает. — Мистер Грэм, объясните же мне, как Вы делаете то, что делаете. Как по мне, всё это лишь сомнительные домыслы и спекуляция. Уилл думает, что после его объяснения всё только больше станет похожим на колдовство. — У меня большее количество зеркальных нейронов, чем у большинства взрослых людей. Это означает, что все микровыражения, язык тела, невидимые знаки обрабатываются, давая мне возможность... — он вздыхает и делает глоток из своего стакана. — Понимаю, это видится невероятным, но я знаю, как думают люди, я могу залезть к ним в головы и стать ими. — Вы правы. Просто фантастически звучит. — ФБР другого мнения на этот счёт, — вставляет Беделия. — Его выводы верны в девяносто семи процентах случаев. Но обратная сторона его способности в том, что именно она послужила основным фактором для того, во что в конечном итоге развился его энцефалит. Чилтон кривится: — Под последним Вы подразумеваете то, что он изувечил человека и подвесил, как марионетку? — Именно. Уилл игнорирует их препирания, глядя только на судью. Любопытно, что с тех пор, как он получил доступ к разуму Ганнибала, проделывать то же самое с другими людьми и возвращаться в себя стало заметно легче. Он закрывает глаза и отпускает маятник. — Поверить не могу, ради этого балагана я поднялась в такую рань, — начинает Уилл. — Они всерьёз рассчитывают, что я позволю сумасшедшему давать показания. Немыслимо. Надо было соглашаться на пост в Бостоне. Надо было присутствовать на ужине у Лектера. Боже ж мой, какой кошмар. — Он поднимает веки и встречается с Ченг взглядом. — В студенчестве Вы были лучшей на всём потоке, потому что считали это своей обязанностью, ведь Вы женщина, не белая и не попадаете под стандартные эталоны красоты — но всё это было лишь в Вашу пользу, ведь, согласно стереотипному мнению, красивые девушки не имеют мозгов, а поскольку Вы азиатка, то Вы априори очень умны. Однако Ваши достижения — это плод упорных трудов, а не природной одарённости. Вы состоите в браке, но данный факт не афишируете, ведь Ваш партнёр — женщина. Она домохозяйка. Она всегда проверяет, отглажен ли у Вас воротник и в порядке ли причёска, ведь Вы так глубоко и надолго уходите в свои книги, что забываете о подобных мелочах. Уилл прерывает зрительный контакт, и чары рассеиваются. Чилтон таращится в его сторону с жадным любопытством и не менее ярко выраженным беспокойством. Беделия же лишь коротко и таинственно улыбается, а Ченг смущённо прочищает горло. — Извините, — добавляет Уилл. — Он свидетель-эксперт, — твёрдо заявляет Беделия. Ченг встаёт с кресла. — Даю разрешение, — извещает она и покидает кабинет. Уилл может лишь благодарить небеса, что не пришлось демонстрировать этот фокус перед собственным слушанием. Едва ли найдётся на свете тот, кому подобное вторжение в личное придётся по душе. Перерыв окончен, заседание продолжается. Заняв прежнее место в зале, Уилл вдруг ловит на себе пристальное внимание. Ганнибал не сводит с него взгляда — того самого взгляда, что побуждает людей творить оды, сочинять баллады, идти на убийство. Никто не будет способен желать Уилла столь же сильно, сколь он. Не любовь и зависимость, не любовь и одержимость, но что-то между, некий общий знаменатель, граница раздела, за которую Ганнибал так далеко заступил, что уже не видит разницы. Уилл трёт ладонями лицо, приказывая себе сосредоточиться. Беделия выступает вперёд. — Ваш экспертный опыт связан с состоянием Вашего здоровья, верно? — У меня эмпатическое расстройство. Я могу понять чью угодно точку зрения и принять, как свою собственную. Это звучит похоже на чтение мыслей, но на самом деле я просто сопоставляю невидимые сигналы. При этом я также применяю свои навыки в криминологии, профилировании, судебно-медицинской экспертизе... — Благодарю Вас. Теперь я хотела бы более чётко прояснить характер ваших с Ганнибалом Лектером взаимоотношений. Вы уже упоминали, что пребывали в позиции «тюремной жены» Ганнибала не по добровольному согласию. Не могли бы Вы пояснить суду этот момент? А Уилл ведь почти что позабыл об этом. Зато сейчас появился шанс закрыть уже этот вопрос. — Нас разместили в одной камере по случайному раскладу обстоятельств, поскольку у Ганнибала на тот момент не было соседа. Выбора нам никто не предлагал. Изначально мы заключили сделку: Ганнибал предоставляет мне защиту, а взамен я позволяю ему применять ко мне насилие. Не сексуальное. — Уилл искажает факты и краем глаза видит, как кривится рот Ганнибала, намекая, что он не в восторге, какую бы там игру Уилл ни затеял. Каждый член суда присяжных с полным вниманием следит за процессом. Они подуспокоились: можно подумать, одна разновидностей насилия простительнее другой. Но Ганнибал явно осветлился в их глазах. Уилл изложил худший из возможных раскладов, а после уверил их, что всё, вообще говоря, не так ужасно. — Он хотел поэкспериментировать над моими способностями, проверить, насколько хорошо мне удастся рассмотреть его самого. — Но Вы сказали, что ваши отношения носили сексуальный характер, — напоминает Беделия. Уилл ступил на хлипкий мостик. Двое из присяжных — гомофобы, один — гей, ещё один — под сомнением, остальным же просто плевать. Беделия рискует, затрагивая этот аспект вопроса. Уилл до боли сжимает кулак загипсованной руки. — Так стало позднее. Это было добровольно. Следующую реплику Беделия адресует одновременно и к нему, и к составу присяжных: — Он издевался над Вами — ставил над Вами опыты — и Вы решили с ним спать? — К тому моменту я уже понимал его. И чем лучше я его понимал, тем лучше было его отношение. Он подавлял меня, но никогда не наносил настоящего вреда. Пока моё внимание фокусировалось на нём, тюремная жизнь не грозила меня сломать. Кроме того, он просто конфетка в постели, что компенсирует множество его дерьмовых черт. — Мистер Грэм, — предупреждающим тоном произносит Ченг. Лицо Ганнибала перекошено словно от зубной боли. Беделия обменивается с ним многозначительным взглядом, как бы говоря: «Это твоя чёртова вина». Гомофобно настроенные присяжные воспринимают услышанное c немым возмущением, впрочем, формулировка Уилла будто повествует о чисто «дружеской выручке» и не более того. И по словам Уилла можно бы решить, что именно он верхний. Ты вроде как и вовсе не гей, если сверху, так же? Их неудовольствие и настороженность по отношению к Уиллу заметно сбавляют планку. Они готовы услышать, что он скажет дальше. Беделия продолжает вить нить допроса. — Итак, к моменту Вашего освобождения Вы уже уверенно вникли в суть его мышления. — Да. — Не поделитесь с нами? Уилл предварительно прочищает горло. Он лопатками осязает взгляд Ганнибала, но ответить на него сейчас выше его сил. Святой Боже, если он теперь промахнётся, Ганнибал никогда ему не простит. — Всякий живущий на протяжении жизни принимает краткие решения о том, как взаимодействовать с окружающими. Основой для этого служат социальные нормы и культурные ориентиры, объясняющие что есть хорошо, а что — плохо. Большую часть времени Ганнибал взаимодействует с миром вежливо и ненавязчиво: он не расист, не сексист, не эйджист. Он не агрессивный водитель и не проявляет раздражения в очередях. Он оставляет щедрые чаевые и всегда вежлив с обслуживающим персоналом. Ганнибал не обижает детей или животных. В прошлом он был блестящим хирургом и снискивал уважение даже среди медсестёр, что редкость. Ганнибал Лектер куда более добропорядочен, чем многие из нас.       В одном из языков Индии, Мундари, есть такое слово — «Rawa-dawa». Так обозначается состояние, когда ты понимаешь возможность совершить нечто предосудительное, при этом зная, что никто тебя не увидит, так что ты можешь спокойно реализовать своё желание, не опасаясь расплаты. Некоторые люди пользуются такими моментами, издеваясь над детьми или животными, злоупотребляя своими служебными полномочиями и так далее. Ганнибал же использует эти возможности, чтобы убивать и есть людей.       Он прекрасно понимает, что убийство противозаконно. Осознаёт, что поедание человечины — это социальное табу. Вы точно так же не должны обсчитывать людей и подрезать других водителей на дорогах. Для Ганнибала всё это равнозначные запреты. — Каким же образом они равнозначны? — интересуется Беделия. — В космическом масштабе. Если ничто не важно, то важно абсолютно всё. Если Бог есть вымысел, тогда это не имеет значения. Если Бог всё же реален, то нет сомнений, что ему — уж простите, Ваша честь, — насрать на беды человечества, так что это всё равно не имеет значения. Ганнибал отбросил понятия добра и зла и возвёл себя на вершину пищевой цепи. Беделия проявляет чудеса непрошибаемости, и понять, какова её реакция, в принципе невозможно. — На мой взгляд, это не звучит как безумие, — отвечает она. Уилл пожимает плечами. Этого может оказаться чересчур для понимания присяжных. Слишком многословно, слишком много философии. Он сам расширил простор для действий стороны обвинения, ему и разделываться с этим. — Когда я так говорю, кажется, будто это действительно имеет смысл. Но стоит произнести то же самое в иной формулировке — и прозвучит это полным бредом сумасшедшего. — И как бы Вы это сформулировали, чтобы прозвучало безумно? — Он убивает и ест людей с дурными манерами. Таков критерий его жертв — это все грубияны. Он их забивает без колебаний и жалости. Временами, будучи в особом расположении духа, он получает наслаждение, пытая их до смерти, превращая их тела в ироничные композиции или скармливая высшему обществу Балтимора. — Уилл нарочно делает заминку, давая присяжным времени на осмысление, и после бесцветно добавляет: — Всё зависит от его настроения. Это присяжные поймут без труда. Ганнибал Лектер поедает невеж. Это прозрачно, просто, безумно. Они клюнут. Беделия ненадолго прикрывает глаза, очевидно, призывая себя собраться с силами. В этот момент Уилл заставляет себя обратить взгляд к Ганнибалу, и, несмотря на едва выраженный молчаливый протест касательно своего безрассудства, Уилл уверен, что правильно поступает, потому что ощущает чужое томление вопреки разделяющему их расстоянию. Ганнибал увиден, он понят, ему сопереживают, а значит, Уилл уже никогда не сможет выкинуть его из головы. И в то же время он чувствует совершенно нездоровую тягу Ганнибала в отношении себя — словно смотрит в разверзнутую пропасть, не находя дна и из последних сил балансируя на самом краю. И едва он приближается к обрыву — и вот уже срывается вниз. На самом деле его падение случилось гораздо раньше, но лишь теперь он впустил в себя это осознание. Два убийства на его совести, и этого никак не изменить. И не за горами час, когда он останется со всем этим один на один. — Итак, мистер Грэм, исходя из Вашего профессионального мнения, ответьте: Ганнибала следовало бы оставить под тюремным заключением или перевести в закрытое психиатрическое учреждение? — вопрошает Беделия. Уилл нервно сглатывает, прежде чем подать голос: — Ганнибал способен нанести неугодным себе людям куда больший ущерб, чем это по силам пенитенциарной системе. Четверо моих предшественников, деливших с ним камеру, погибли либо стали пациентами психиатрической больницы. Можно сказать, что запереть кого-либо на пару с Ганнибалом Лектером — изощрённое и жестокое наказание. В частности потому, что он способен убедить вас покончить с собой или, того больше, совершить убийство. Судя по всему, ради всеобщей безопасности имеет смысл изолировать Ганнибала, чтобы пресечь его провокационное влияние на окружающих. Адвокат озвучивает ещё несколько сопутствующих вопросов, выясняя детали, по мере вскрытия которых у общественности медленно, но верно ширится простор для судачества. Во всяком случае, Уиллу теперь наверняка не миновать цепких лапок журналистов. Место его жительства очень скоро перестаёт быть тайной, и теперь становится обычным делом, что круглыми сутками кто-нибудь караулит под его окнами. Уилл, в свою очередь, вовсе не кажет носа на улицу и даже еду получает посредством курьерской доставки. От прозябания в тупом бездействии и ожидании вскоре неизбежно начинаешь лезть на стену. Как-то раз — в приступе пьяного срыва — Уилл швыряет первый попавшийся под руку предмет в работающий телевизор, пробивая вмятину в дисплее. Потому что нет сил более слышать хоть единое слово о себе, или Ганнибале, или хоть о чём-то с ними связанном. Как будто он сам не в курсе всей подноготной. Про пустяковость своей инфекции Ганнибал конечно же набрехал: остаток суда он проводит в медблоке — и тут уже не до своевольностей в приёме антибиотиков и анальгетиков. Но, в общем-то, тот ничего примечательного не пропускает: его бывшие студенты, преподаватели, коллеги по работе один за другим сменяются у свидетельской трибуны... Уилл не интересуется подробностями. Он безвылазно отсиживается в квартире и пережидает всё, как нескончаемый кошмарный сон. Спустя три дня закрытого обсуждения присяжные наконец-то готовы озвучить своё решение. Теперь покинуть убежище — прямая необходимость. В зале суда Уилл занимает уже облюбованное место на трибунах. Дрожащие пальцы стискивают парящийся стаканчик с кофе. Сон минувшей ночью так его и не наведал. Что до Ганнибала — сегодня, надо заметить, выглядит он существенно лучше. Он в состоянии держать осанку более ровно и потом даже наравне со всеми поднимается на ноги, приветствуя вошедшую судью. Уилл опирается локтями о колени, прижимает пальцы к закрытым глазам, вызывая цветные вспышки под веками, и внимает вердикту, оглашаемому одним из присяжных. Ганнибал признан виновным — и невменяемым. Его приговаривают на какое-то бессмысленное количество пожизненных сроков в Балтиморской государственной психиатрической клинике для душевнобольных преступников. Там он проведёт остаток жизни. Они оба это знают. Уилл об этом знает. И всё равно точно обухом по голове получает. И вдобавок ледяной воды за шиворот — так что воздух застревает где-то на полпути в лёгкие. — Ганнибал, — еле выговаривает он. Слабый голос тонет в стремительно нарастающем гомоне. Среди общего галдежа различим плач кого-то из родственников жертв, получивших долгожданные ответы на свои вопросы. Репортёры без зазрения совести обсасывают каждый кусочек информации. Да и простые зеваки из толпы не стесняются высказаться по такой благодатной теме. Охрана заковывает Ганнибала в наручники. Всё происходит буквально у Уилла перед носом, и неумолимо настигает понимание: это конец. Ганнибал обращает к нему лицо, перехватывает взгляд. И в этот момент выглядит безнадёжно, попросту до невозможности грустным. Настолько подавленным Уилл наблюдает его впервые. — À la prochaine.¹ Это последняя капля. Уилл подрывается с места, перемахивает через ограду и сгребает Ганнибала за грудки пиджака. — Безмозглый ебанутый ублюдок, — в отчаянии выплёвывает он и набрасывается с поцелуем. Даже если бы в этот момент он мог воспринять сумасшедшие щелчки обступивших и прицелевшихся на них камер мобильников, то, честно говоря, ему откровенно на это класть. — Идиот, ты мог мне солгать, мы могли бы сгнить в тюрьме вместе! Всё происходит быстро, буквально пару секунд спустя их растаскивают охранники. Ганнибал прижимает пальцы к своим губам, будто запечатлевая в памяти их прощальный поцелуй. — Ты бы мог измениться. — Я уже изменился, — безнадёжно роняет Уилл. — И как мне теперь быть? — Не навещай меня. Даже если ты придёшь, я к тебе не выйду. Уиллу кажется, жизненная сила утекает из него, как из простреленного сосуда. — Ганнибал. Умоляю. Он сам и примерно не понимает, о чём просит. А Ганнибал ничего не может ему дать. — Jusqu’à ce que nous nous reverrons, mon amour,² — произносит Ганнибал, после чего его забирают. Уилл стряхивает с себя хватку офицеров, удерживающих его, и обрушивается на подвернувшийся стул. Опустошённость — вот на что это похоже. Словно из него без наркоза вырвали некую жизненно важную часть и оставили истекать кровью. Он отстранённо замечает, что Беделия опускается рядом. — Идите, — начинает она. — Ганнибал говорил, что вам близка вода. Переезжайте к побережью. Живите возле океана, чините моторные лодки. И постарайтесь не злоупотреблять алкоголем. — Беделия утешающе накрывает его безвольную кисть своей. — Уилл, — мягко зовёт, — не задерживайтесь здесь. Будьте благоразумны и сделайте как он хочет, возьмите его деньги. Живите своей жизнью. Это ему понятно. Поселиться возле воды, существовать самому по себе, приютить нескольких бродяжек, возиться с моторками время от времени. Он вполне способен прожить на гонорары за свои монографии, не притрагиваясь к деньгам Ганнибала. Может погребить всё оставленное ему имущество в камере хранения и жить дальше, словно не было ничего, просто запереть воспоминания в самый тёмный угол под все замки и худо-бедно двигаться вперёд. Нет никаких препятствий, чтоб поступить так. И тем не менее он не станет. Спустя два дня после всех событий Уилл собирается с силами, чтобы вытолкать себя из дома. Бреется, приводит в порядок волосы, облачается в костюм и галстук и отправляется в клинику. Во взаимодействии с персоналом он держит себя по всем правилам вежливости, включая зрительный контакт. Узнаёт, есть ли возможность для Ганнибала принимать гостей в ближайшее время. Ему сообщают, что его имени нет в утверждённом списке посетителей. Ещё говорят, что, по мнению лечащего врача Ганнибала, ему не пойдут на пользу встречи с Уиллом. Говорят, что Ганнибал не хочет его видеть. Уилл чудом просыпается следующим днём, накануне набравшись до беспамятства. Выясняется, что у него неким образом забронирован билет на перелёт до Флориды. Да к дьяволу Ганнибала.