Shark Tank / Резервуар с акулами

Флорида показывает себя оживлённой, густонаселённой — совершенно непохожей на Балтимор. Уилл мотается от одного адреса к другому, пока наконец не останавливает выбор на обособленном — почти у чёрта на куличиках — домике в Шугарлоф-Ки. Прохладная вода, насыщенный солью воздух, песок и обжигающее солнце; здесь Уилл чувствует, как постепенно очищается. Редкий турист — да и то по случайности — забредёт в такую глушь, а Уиллу только того и нужно. Само жилище, откровенно говоря, так себе, зато участок обширный — с соседями видеться не приходится — да и от трассы на приличной удалённости. С уединённостью Вулф Трэп, это место, конечно, не сравнится, но вполне сносно. Пускай и надёжность нового «дома» с рациональной точки зрения не внушает должного доверия. Небольшой, в сравнении с предыдущим, беззащитный перед порывами сильного ветра, задувающего в щели между досками. Пожилая пара, владевшая этим домом, пережила здесь немало напастей: погодных и не только. Одного из супругов не стало, и второй решил покинуть эти края. Уезжая, напоследок вдова лишь заверила Уилла, что для поклонника рыбалки лучшего места и представить невозможно. Уилл в любом случае не представляет, чем можно заполнить своё свободное время, чтоб не свихнуться от бездействия, так что мысль подлатать и обустроить жилище приходится кстати. Раньше ему не доводилось браться за капитальный ремонт, поэтому новая идея поглощает все его мысли и энергию. Ночи он проводит в объятиях с бутылкой, накачиваясь до беспамятства, чтобы в бегстве от очередного кошмарного сна подскочить на рассвете и вновь с головой нырнуть в работу. Уилл выламывает гипсокартонные переборки, меняет перекрытие, мостит новый пол и не думает о собственном одиночестве. Он не думает, насколько тоскует по одному убийце; о том, что сам он — убийца. О том, скучают ли по нему в ответ. Отсутствие здорового сна становится обычным делом, разбитое состояние тянет за собой болезненную муть в мыслях и глазах — почти забытое ощущение. Вместо старых межкомнатных дверей он ставит двери-ширмы и с выбором окон тоже особо не заморачивается. Кондиционера в доме нет — его роль замещает солёный бриз, приносящийся с океана. Справляясь с жарой, Уилл готовит себе на обед гамбо¹ и индийское карри. Напивается он с регулярным постоянством, принимаясь прямо с утра. Вскоре даже москиты начинают избегать его: то ли оттого, что он уже насквозь проспиртовался, то ли ещё из-за чего — но его и раньше не особо часто кусали. Оставшаяся от прежних хозяев продавленная кровать с кованным железным каркасом держится на честном слове, но Уилл оставляет её и заказывает только новый матрас. Поскольку как-то раз в приступе раздражения он избавился от пожитков Ганнибала, необходимость в такой элементарной вещи, как постельное бельё, вынуждает его проехаться до ближайшего сток-центра. Простыни отдают нафталином, поэтому он вывешивает их проветриться на бельевую верёвку, натянутую меж деревьев. Во сне он вертится, на что изношенные металлические крепления отзываются раздражающим жалобным поскрипыванием. В конце концов Уилл решает приобрести что-то более приемлемое. Так как компьютера у него больше нет, он находит ближайшее интернет-кафе, где через комиссионный онлайн-сервис обзаводится большущим и очень мягким диваном с несуразной до невозможности обивкой. Телевизора, кстати говоря, у него теперь тоже нет, как и мобильного — есть только стационарный телефон, номер которого до сих пор никому не известен. Иначе слишком велик соблазн поднять со дна прошлое, которое лучше не ворошить. Что до последних новостей — Уилл не желает следить и за ними. Он понимает, что это лишь наивное прятанье головы в песок, но, в конце-то концов, это ведь его голова и его кусок пляжа, стало быть, он тут сам себе господин. С покупки дивана Уилл почти не спит на кровати. И теперь кошмары редко находят его. Временами спящий разум рисует бури. Обломный ливень и лютый ветер, крошащий всё вокруг на щепки. В конечном счёте всё и вся истирается в прах и разносится прочь, оставляя только чистый бесконечный песок. Иногда Уиллу снятся гигантские чёрные волны, что подхватывают и уносят его в море. Он лишь делает полный вдох и позволяет чернильной воде поглотить себя. Лёгкие полыхают огнём, и вот, когда он уже готов с благодарностью принять у этой ночи избавление, реальность за руку выдёргивает его на себя. Иногда во снах Уилл бежит по коридорам Блока А; все двери заперты, а со всех сторон его обступают обмундированные до зубов охранники. В таких снах все стены заляпаны кровью, а сам Уилл всё пытается отыскать нечто, что так никогда и не находит. Он рыбачит, сидя на хлипкой худой лодочке. Та подтекает настолько медленно, что Уилл далеко не сразу это замечает. Он всё надеется хотя бы на самый скромный улов, но единственная живность в этой воде — акулы. Он режет проституток с придорожных стоянок. Выслеживает и убивает молодых мужчин. Душит студенток. Кромсает лица и гениталии бродягам с глухих райончиков. Он бывает в своём доме, где копятся трофеи от его жертв: фотоснимки, украшения, волосы, одежда, пальцы. Он восседает за столом, с которого под ноги стекает кровь, перед ним расставлены тарелки с вырезками плоти и костями тех, чьи жизни он забрал. Иногда во сне Уилл переносится в дом Ганнибала, однако это не совсем тот дом: наполовину он выглядит как их с Ганнибалом камера — словно детали конструктора взяты из двух разных наборов. В этом неправильном доме Ганнибал запирает его и, выбросив ключ, уходит по своим делам. Уходит, не внимая его крикам, ведь голос Уилла почему-то не слышен за собственным дыханием. Уходит, бросая Уилла на погибель. Кошмары редко находят его. Довольно редко, но всё же находят. Знакомство с соседями в конечном счёте случается: с их собственной инициативы. Тогда Уилл садит на нос очки и глядит на оправу, а не в лица собеседникам. Ганнибал в его голове кривит губы, выражая своё отношение к подобной неучтивости. Выясняется, что домом на соседнем участке с одной стороны владеет пожилая супружеская пара с их умственно неполноценным взрослым сыном. На участке с противоположной стороны живут седовласый джентльмен с очень юной на его фоне женой. Даже если кто-то из них и узнал лицо Уилла из газет, то предпочёл об этом не высказываться. Своими силами Уилл пристраивает к дому веранду и покупает туда недорогую софу. Теперь он частенько сидит здесь, слушая шелест прибоя. Один. Как-то раз в дождливый четверг Уилл выбирается в город до ближайшего оружейного магазина и покупает дробовик, чтоб при необходимости было чем отвадить со своей территории аллигаторов или крокодилов, что водятся в этих местах. Но возможно, он просто параноик, и здешняя фауна тут вовсе не при чём. На обратном пути ливень уже кроет сплошной стеной, из-за чего Уилл едва не промаргивает тельце, тоскливо скукожившееся на обочине дороги. Он тормозит машину и вылазит под дождь, отбрасывая тощую длинную тень в свете фар. Собачонка — походящая на питбуля, но явно с помесью, — скрючившись, трясётся под навесом плешивого кустарника. Животное явно скиталось без призора долгое время — выступают рёбра — да и ошейника нет. Уилл осторожно протягивает к собаке ладонь, на что она принимается шлёпать хвостом по мокрой земле, а пасть раскрывается в питбульей улыбке с вываленным языком. — Эй, — подаёт голос Уилл достаточно громко, чтоб было слышно за шипением дождя. Приседает на корточки, придвигаясь немного ближе. — Ну привет, малышка. Тронуть себя, когда Уилл пробует опустить на неё руку, собака не даёт, однако всё же решается подойти к машине, когда Уилл вынимает недоеденный сэндвич с ветчиной. Угощения ей хватает на один укус, после чего она без особых проблем позволяет зазвать себя в машину. Собачьи глаза смотрят на Уилла с надеждой, и он уже сейчас, на пути домой, принимается составлять в уме список необходимых покупок в связи с новым четверолапым обстоятельством. Прежде всего надо подобрать подходящий корм. — Если приживёшься у меня, я буду звать тебя Сэди, — говорит Уилл. — Просто чтоб ты знала. В салоне воцаряется уютная тишина. Бесхитростная собачья улыбка Сэди столь заразительна, что вскоре Уилл, сам того не заметив, начинает улыбаться. С того дня всё начинает казаться светлее. Сэди осваивается на новом месте. Она никогда не базлает, не любит тискаться, однако всюду хвостом следует за Уиллом. Он жертвует одним из одеял, чтобы устроить питомице спальное место на полу. Как-то раз он засыпает на диване прямо сидя, а утром, очнувшись, обнаруживает, что Сэди дремлет рядышком, устроив голову у него на коленях. После этого случая она охотнее идёт на контакт, позволяя Уиллу приласкать себя, при условии, что это не становится для неё неожиданностью. Вслед за Сэди в доме появляется Лу, а затем круглобокая Бинс, благодаря которой стая вскоре встречает пополнение в лице сразу четырёх пищащих комочков: Пиклза, Милли, Неда и Джина. Ясное дело, с тех пор тишина покидает дом, и в этом есть своеобразная прелесть. За счёт одного случая, когда некий журналист непонятным образом вычисляет его адрес, Уилл открывает ещё одно преимущество, что даёт ему его шерстяная компания. Собаки, горячо преданные ему, сразу чувствуют, что Уилл не рад непрошеному гостю, потому они быстро помогают незнакомцу покинуть территорию. Особо серьёзно настроенная Бинс даже пытается тяпнуть чужака за ногу, но тот, на свою удачу, улепётывает довольно быстро, оставив у неё в зубах только лоскут штанины. Когда машина отъезжает, собаки с гордым видом трусят обратно к дому. Бинс демонстрирует свой трофей, кладя его к ногам Уилла. И пускай тот понимает, что подобное поощрять не следует, всё равно хвалит своих четвероногих стражей и угощает лакомством. В следующий раз, когда кто-то нарушает границы их территории, собаки гурьбой бросаются за ним в погоню. Правда, оказывается, что это один из соседей, и хорошо, что Уилл успевает вовремя окликнуть стаю. После этого происшествия Уилл понимает необходимость взять ситуацию под контроль. Он знакомит стаю с каждым из соседей, а также со всей местной детворой. Устанавливает по краям участка деревянные дощечки с предупреждениями: «Осторожно: сторожевые собаки», «Посторонним вход воспрещён», «Стреляю на поражение» — и прочими подобными нелепицами. Уиллу кажется, ещё немного, и он с тем же успехом примется запасаться бакалеей и готовиться к наступлению Нового мирового порядка. Так проходит год. Уилл обзаводится постоянным загаром, волосы выгорают на солнце. От постоянной работы его тело подтягивается, и грубеют от мозолей руки. Сон устаканивается в норму. Уилл по-прежнему дружен с бутылкой, хотя сейчас уже реже. Когда дом приходит в более-менее желаемое состояние, он переключается на ремонт лодочных моторов, освежая в памяти давнишние навыки. Первыми клиентами идут его же соседи, затем и другие местные, и вот, вскоре у него создаётся постоянный клиентский поток. Туристы платят наличными, тогда как местные нередко предпочитают рассчитаться по бартеру. Как-то раз в один из вечеров, когда Уилл проводит время на чужом причале за пивом и игрой в карты, он вдруг понимает, что у него есть собутыльники. Немногословные ребята, любящие рыбалку и совместные молчаливые посиделки. Уиллу подходит такая компания. В какой-то момент он решает поэкспериментировать с растительностью на лице: отращивает, сбривает, потом решает отрастить немного, как раньше. Однажды аллигатор пробирается на территорию участка и пытается напасть на Милли и Лу. Уилл палит в него трижды, пока тот не перестаёт шевелиться. После Уилл приглашает к себе одного из новых приятелей, и тот учит его, как освежевать и приготовить рептилию. В каких-то смешанных чувствах он мастерит из костей аллигатора музыкальную подвеску, и по ночам выходит на веранду, чтобы послушать, как перестукиваются косточки на ветру. Минует год, три месяца и пятнадцать дней с тех пор, как он видел Ганнибала в последний раз. Ганнибал всё ещё приходит к нему во снах, и сны эти полны горечи и обиды. В тюрьме он пробыл всего год. В Шугарлоф Ки он уже живёт дольше, не говоря уж о том, сколько лет насчитывает его жизнь «до». То время, что Ганнибал присутствовал в его жизни, укладывается в крошечную долю — буквально в несколько десятых после запятой — от всей его жизни, и тем не менее он не в силах округлить её до целого числа. Два человека убиты им — да, не было выбора, Уилл защищал свою жизнь. Да, они не были лучшими из людей. Но нельзя закрыть глаза на то, во что были превращены их тела — во что Уилл их превратил. И раскаяние за это так и не настигло его. Более того, он твердит себе, что в случившемся повинно дурное влияние Ганнибала, и игнорирует часть себя, говорящую, насколько малодушна эта мысль. Он размышляет о всматривании в бездну, о сражении с чудовищами² и думает: а что сказал бы Ницше о том, кто ложится с чудовищем в постель. „Кто трахается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем“. Не особо хорошо в сравнении с оригиналом. Иногда, в редкие минуты откровений с самим собой, Уилл думает: а сколько тьмы в действительности было заложено в нём с самого начала. Как могла бы сложиться его судьба, стань он ветеринаром, к примеру, или воспитателем в детском саду. Что если бы он связал свою жизнь с чем угодно, кроме смерти? Но ни одного из этих «если» не произошло — в своё время он пошёл по той дороге, которая привела его к отметке, где он есть в настоящем. В сражении с чудовищами он когда-то увидел своё призвание и считал, что делает правильный выбор. И теперь, после стольких лет, что Уилл примерял на себя сотни личностей, обедал за их столами и спал в их постелях... Может быть, дело в его эмпатии. И также возможно, что в глубине души он знает о существовании внутри себя того же самого, что было во всех них... Это сложно. Единственное, что Уилл понимает кристально ясно: он не может забыть Ганнибала и ужасно тоскует по нему. Даже если при этом продолжает напоминать самому себе: Ганнибал — жестокий, безжалостный, эгоистичный манипулятор. И дьявол знает почему всё это не умаляет того, насколько мучительно Уилл в нём нуждается. В одну из тех созерцательных ночей, утро после которых расцветает всеми радостями похмелья, что-то привлекает внимание Уилла, а потом он слышит, как собаки в прихожей заливаются лаем и скребут входную дверь. Уже поддатый, но не то чтобы в стельку, он со стоном поднимается. — Да, да, минуту, — бормочет Уилл, подумав, что пожаловал, наверное, кто-то из соседей. Из-за выпитого у него даже мысли не возникает, что стая не подняла бы такой хай на знакомого. Он шикает на них, перед тем как отпереть замок. Как же он беспечен. В льющемся с улицы лунном свете на секунду вспыхивает блик, и Уиллу — в его-то состоянии — каким-то чудом хватает той секунды, чтобы шарахнуться назад, избежав тем самым перерезанного горла, но времени шагнуть внутрь и захлопнуть дверь уже нет. По его душу пришёл настоящий громила. Уилл успевает заметить тюремные татуировки, покрывающие открытые предплечья. Надо было слушать Ганнибала, думает Уилл в тот момент, когда пудовый кулак сгребает рубашку и выдёргивает его на улицу. Как наивно он забыл об арийцах, решив, что они так легко оставят намерения достать его. Мужчина швыряет его на песок и впечатывает в под дых носок подкованного ботинка. Уилл слышит пронзительный взвизг: один из стаи бросился на его защиту и был отброшен пинком в сторону. Раздаётся ещё один жалобный вскрик, ещё один, затем страшный деревянный треск и грохот. Стая надрывается и яростно дерёт когтями запертую дверь изнутри. А потом до слуха Уилла доносится скулёж, полный боли. Он вновь может вдохнуть и разогнуться и откатывается как раз вовремя, потому что тяжёлый ботинок обрушивается на то место, где секунду назад была его голова. Уилл подскакивает на ноги; слепая ярость бушует внутри, и вскипает кровь. Он отражает удар ножа, приняв его на предплечье, и чувствует, как смещается кость. Он сжимает здоровую руку в кулак и заезжает противнику в челюсть, и они расцепляются, отшатываясь друг от друга. Недруг стоит между ним и его домом, между ним и его стволом. Уилл разворачивается и даёт дёру. Ему в спину несутся страшные проклятия, пока он оббегает дом и вламывается с чёрного хода. Но ариец настигает его и хватает за волосы прежде, чем Уилл успевает добраться до пушки. Он рыпается, пытаясь вывернуться, и ощущает, как рвутся и выдёргиваются волосы. Лезвие опять просвистывает буквально в сантиметре от его шеи, но чиркает по лицу, рассекая от левой скулы, едва не задевает нос, но перечёркивает верхнюю губу. На подмогу приносится стая, рассвирепевшие собаки рвут зубами размахивающую ножом руку, норовят допрыгнуть и вгрызться врагу в глотку. Лицо просто горит от раздирающей боли, но Уилл находит силы отползти прочь, не слушая пронзительные вопли собак, продолжающих сражаться вопреки всему. Уилл тем временем добирается до ствола. Не принимая в расчёт данные обстоятельства, стоит заметить, что крайне неразумно держать дома заряженную пушку, однако Уилл скорее предпочёл бы разрядить её в себя по пьяни, чем потерять кого-нибудь из стаи от зубов аллигатора. Правая рука едва слушается, поэтому Уилл перехватывает ружьё, упирая приклад в левую подмышку и балансируя ствол правой кистью. Порезанная губа занемела от боли — Уилл не может свистнуть, поэтому выкрикивает: — Ко мне! Стая с рявком бросается к нему. У дробовика неслабая отдача; дуло кусает ожогом прямо поверх открытой раны на руке. Выстрелом арийцу раздрабливает колено. — Хочешь созвать зрителей, еблан? — ревёт тот. — Типа того, — невнятно отзывается Уилл, глядя, как мужчина подволакивает перебитую ногу и пытается встать. Говорить трудно из-за раны на лице, но от выброса адреналина оно больше не болит. — Но вообще-то здесь бывают зубастые твари, которых надо отвадить. Осторожность лишней не бывает. Он подзывает собак. У Лу, Милли, Неда и Пиклза морды вымазаны кровью, но сами они не ранены. Пиклз прихрамывает, хотя, похоже, ничего серьёзного. А вот Бинс, Джин и Сэди так и не подходят. — Твою мать, — шипит, вставая с пола, Уилл. — Ублюдочный кусок дерьма. Джин плетётся в неопределённом направлении, словно пьяный, и выглядит так, будто не понимает, где он, кто он, что происходит. Видимо, его здорово приложили по голове. Потом Уилл находит глазами Бинс. У неё сочащийся кровью, короткий порез на боку, её колотит, но она не отходит от Сэди, ссутулившись над ней в защитной позе. Когда Уилл нетвёрдой походкой приближается к ним, Сэди поднимает глаза. У неё рана более серьёзная, но, к счастью, жизненно важные органы не задеты. Для Уилла это словно камень с души. Он вскидывает дробовик. — Брось грёбаный нож. Ариец швыряет лезвие Уиллу под ноги, поджимая раненую конечность. Уилл подбирает нож. Неплохой такой, надо заметить. И был бы ещё лучше, не будь у него вырезана свастика на рукоятке. — Тебе хоть сказали, кто я такой, перед тем как подослать? — интересуется Уилл и получает только новую порцию словесной грязи в ответ. — Видимо, нет. По правде, Уилл и сам не способен с уверенностью сказать, кто он есть. Человек, не так давно зарабатывавший на жизнь тем, что мыслил как убийца. Человек, кто и сам убивал других людей. Человек, переживший столкновение с Чесапикским Потрошителем. — Впрочем, это уже не важно, — заключает Уилл. Откладывает ружьё подальше и затем обходит чужака, становясь у него за спиной. Тот предпринимает последнюю попытку и замахивается, но Уилл реагирует быстрее, нанося ему удар ногой в раздробленное колено. Мужчина взвывает и скорчивается от боли. Уилл за волосы запрокидывает его голову назад и слитным движением перерезает горло.