Shark Tank / Резервуар с акулами

Уилл поправляется. Предплечье и кисть заживают, постепенно восстанавливая былую подвижность — и в настоящее время для него это самая большая забота. Шрамы напоминают о себе время от времени, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя если носить одежду с длинным рукавом, то можно почти совсем не возвращаться к тому, что стряслось недавно. Однако лицо, увы, никогда не даст об этом забыть. Шов, конечно, заживает, но, как и говорили врачи, не замечать его будет невозможно. Хуже того — болит он просто зверски. Ни место разреза, ни лезвие, сделавшее его, разумеется, не были стерильными, и кроме того, Уиллу не следовало делать того, что он сделал потом. Как выяснилось, полоскать рану виски было неудачной идеей. Рваный шрам, пересекающий половину лица, завершается в результате болезненным, тёмно-красным келоидным рубцом поперёк верхней губы. Пытаясь хоть как-то замаскировать его, Уилл пробует отрастить бороду, но волоски, пробивающиеся по краям шрама, лишь доставляют лишнюю боль. Мирок, что он так кропотливо выстраивал вокруг себя, начинает разваливаться по кусочкам. Пускай лично тебе десять раз наплевать на собственную внешность — трудно не замечать, какие взгляды в твою сторону бросают люди. Как в спину доносится хихиканье подростков, как малыши спрашивают у родителей, что такое с лицом вон того дяденьки. Товарищи по рыбалке не задают вопросов, и тем не менее Уилл понимает, что не может заставить себя наврать им. К тому же, в их компании он не единственный, кто отбыл срок в своё время. Он выкладывает им всё как на духу: случилась разборка по счетам со времён отсидки, но он обо всём позаботился. После этого они начинают смотреть на него иначе. Не то чтобы исповедь Уилла резко изменила их к нему отношение — вообще сложно сформировать какое-либо мнение о человеке, с которым обменивался всего-то парой слов во время посиделок с удочками на пристани, за карточной игрой или за кружкой пива, — однако Уилл смотрит себя их глазами и видит, какие сильные искажения претерпел его нынешний образ. Для них он больше не просто «тот парень с собаками». И хотя это изначально был всего лишь фасад, было так хорошо ненадолго притвориться, будто это действительно всё, что он из себя представляет. Но Уилл позволил им поглядеть в замочную скважину и увидеть убийцу, таящегося за каменными стенами. Обезображенное, неприкаянное существо, чьё превращение прекратилось на полпути. В какой-то момент Уилл подумывает сделать пару звонков в Квантико да разузнать, не найдётся ли у них вакансии профайлера, но понимание того, что он просто не вынесет такого количества лжи, останавливает его. Трижды переступив черту, он так и не понёс наказания. О том, чтоб вернуться к работе непосредственно на местах преступлений в качестве спецагента, речи идти не может, следовательно, и вариант с преподаванием также отпадает. После выписки Уилл опять начинает много выпивать. Алкоголь помогает справиться с болью, но — не с кошмарами. Ему снится кровь, покрывающая руки, которые возводят дом из человеческих костей. Его руки. Ему снится Ганнибал, рога воплощения Потрошителя, прорастающие из его черепа и сливающиеся со сгущающейся тьмой. Снится, как они с Ганнибалом падают на простыни, сотканные из человеческих волос. Разум Уилла полон кровавых дождей и песка, расползающегося под ногами. Все эти образы настолько жестокие, что он просыпается с лицом, мокрым от слёз, — не от страха, а от чувства потери. Он цепляется за тени, надеясь понять: где же его место в этом мире? Уилл набирает заказов на ремонт моторов под завязку и, что называется, уходит с головой в работу, не оставляя себе времени на размышления о самых немыслимых и безумных планах побега из тюрьмы. Он смиряется с собственной жизнью. Уилл никоим образом не контактирует с внешним миром, но вынужден пойти на это в то утро, когда его будит вой стаи, беснующейся у входной двери. Сон как рукой снимает. Уилл молниеносно хватает стоящий рядом заряженный дробовик, снимает с предохранителя и потом, приблизившись к окну, отодвигает занавеску, чтобы увидеть целую кучу людей, столпившихся у его дома. С похмелья в голове мутно, мысли вяло ворочаются — видимо, поэтому Уилл не задумываясь отпирает дверь, чтобы тут же попасть под взрыв десятков фотовспышек. — Это частная собственность, — заговаривает он, отворачиваясь и жмурясь от болезненно слепящего света. — Убирайтесь с моей территории, иначе вас всех арестуют. Уилл отступает на два шага в дом и бахает дверью перед их лицами. У него нет ни малейшего желания знать, что они там выкрикивают, по какому вопросу хотят услышать его мнение. Он не желает знать, из-за чего весь сыр-бор, потому что чёрта с два это означает для него что-то хорошее. Уилл оседает на пол, позволяя стае обступить себя подвижным шерстяным коконом. Собаки беспокойно возятся, но они такие тёплые и уютные, и в их окружении он может представить, будто его самого не трясёт. — Считаю до десяти и потом спускаю собак, — выкрикивает он через дверь. Проходит некоторое время, гомон стихает. Уилл решает выглянуть наружу и убеждается, что журналисты покинули пределы его территории. К семи часам утра он выскальзывает из дома с чёрного хода и по песчаному пляжу уходит, избегнув припаркованных вдоль дороги журналистских фургонов. Навряд ли они рискнут завязнуть в песке, поехав за ним, а у Уилла есть моторка с почти полным баком, так что он может взять стаю и без проблем уплыть отсюда до одного минимаркета при заправке, о котором только местные и знают. Неприметный, без каких-либо опознавательных вывесок, магазинчик напоминает скорее лачугу — неудивительно, что заезжие его сроду не замечают. Здесь журналистов можно не опасаться. Уилл оставляет собак снаружи, а сам заходит внутрь купить кофе. За кассой стоит Кайла — вечно невозмутимая четырнадцатилетняя дочь владельца магазина, работающая здесь каждое лето. Завидев Уилла, она стреляет в него взглядом из-под ресниц и перекидывает на плечо жидкую обесцвеченную шевелюру. Потом облокачивается на прилавок, стараясь продемонстрировать себя во всей красе, хотя демонстрировать, по правде, нечего: девочка ещё по-раннеподростковому нескладная и несформировавшаяся. Уилл с большим вниманием смотрит на стенд с сигаретами позади неё. Он ни малейшего понятия не имеет, с чего вдруг ей вообще пришла идея флиртовать с ним. Заглядывая сюда, он, как правило, перекидывается парой слов с ней или с её отцом, или с парнем с проблемной кожей — смотря чья смена в этот день — но сегодня ему дышится-то с трудом, тут не до пустой болтовни. — У вас есть газеты? — спрашивает он. — Само собой, мистер Грэм. Ещё не распакованы. Кайла вынимает нож, режет шпагат, перевязывающий стопку газет, и достаёт одну. Она разворачивает её на ходу и, не успев дойти до прилавка, внезапно меняется в лице. — Это же вы? — говорит она, кладя перед ним открытую страницу. Она ждёт его реакции, чтобы понять, как реагировать самой, но её голос уже звучит неровно. Боится. На развороте напечатано его фото, сделанное в день освобождения. Единственный кадр удивительно точно запечатлел его состояние на тот момент: его встревоженность, растерянность и лёгкий испуг. Но его фото не единственное на странице. Вторую половину занимает снимок из досье Ганнибала Лектера. Разумеется, даже здесь он выглядит великолепно. «УБИЙЦА-КАННИБАЛ В ФЛОРИДА-КИС?» Уилл сдерживает порыв согнуться пополам, когда его желудок совершает неприятный кульбит. — Включи телевизор, — хрипло выдавливает он. Кайла не спорит. Экран древнего ящика с шипением загорается и не показывает ничего, кроме белого шума, так что приходится поколдовать над антенной. Бегущая новостная строка на экране сообщает, что доктор Ганнибал Лектер, более известный как "Ганнибал-каннибал", сбежал из Балтиморской клиники для душевнобольных преступников. Уилла вдруг укрывает небывалое ощущение покоя. Он отпивает кофе. Ему вдруг становится так легко, словно всё наконец-то встаёт на свои места. Это возвращает его в определённый момент в прошлом: Ганнибал сказал не навещать его в клинике, но также его слова были «пока мы не встретимся вновь», а не «прощай». — ...не пытайтесь задержать его самостоятельно, — вещает диктор новостей. — Ганнибал Лектер крайне опасен. Если вы заметите его, пожалуйста, сообщите об этом в местное отделение правопорядка. Полиция убедительно просит население Шугарлоф-Ки сохранять бдительность. Широко известная одержимость Ганнибала Лектера Уиллом Грэмом — бывшим профайлером ФБР, в настоящее время проживающим во Флориде, — даёт полиции основания предполагать, что преступник, возможно, захочет с ним связаться. На экране возникает фото, сделанное буквально сегодня: Уилл, в одних трусах и влажной со сна футболке, с зажатым в одной руке дробовиком и лицом, заслонённым другой рукой от бешеного фейерверка фотовспышек. — Мистер Грэм отказался давать комментарии. Это всё, что Уиллу нужно знать. — Выключи, — просит он. Кайла щёлкает пультом, и экран затухает. — Что... — Голос девушки сбивается. Она обхватывает себя руками, словно замёрзла. — Зачем серийный убийца ищет вас? Уилл прикидывает в уме, что сейчас Ганнибал, должно быть, уже на полпути в Мексику. Возможно, в данный момент он в Аргентине, где у него наверняка припасён поддельный паспорт, а то и не один — в этом Уилл не сомневается. И нет ни одной разумной причины, почему Ганнибал рискнул бы своей свободой ради встречи с ним. И Уилл убеждает себя, что тошнотворное ощущение у него в животе — что угодно, но отнюдь не смесь разочарования и надежды. — Он сюда не придёт, — говорит Уилл, заверяя в этом, пожалуй, их обоих. Ганнибал ведь неспособен формировать связи подобного рода. Он пуст изнутри. Он не придёт ради Уилла. — Однажды он сказал мне, что не формирует связей, без которых не сможет прожить. И я уже два года не получал от него никаких вестей, а Ганнибал Лектер сейчас наверняка на другом конце света. — Уилл проводит ладонью по лицу, очерчивая пальцами грубую линию шрама. Но боль не помогает собраться, как он думал, а только отвлекает. Если Ганнибал всё же придёт к нему... Уилл не хочет знать, что тот подумает о его шраме. — Кайла, выслушай меня очень внимательно. Детей он не трогает. Даже если он здесь появится и станет спрашивать, где меня найти, то скажи ему. Будь вежлива с ним, и всё будет хорошо. Но я обещаю, он сюда не придёт. Уилл всё-таки надеется, что на последних словах в его голосе не сквозила безнадёжность. Звякает колокольчик над дверью, и они с Кайлой оборачиваются на звук. Это не он. Уилл расплачивается за кофе и покидает магазин. За время, что занимает его дорога домой, новости не один раз успевают пересказать событие дня во всех подробностях. В этой ситуации Уилл чувствует, что как никогда рад — или разочарован — тому, что так и не обзавёлся ни телевизором, ни компьютером. Дома он настраивает старенький радиоприёмник, под бормотание которого обычно копошится с очередным лодочным двигателем, и бродит по радиостанциям до тех пор, пока не находит то, что искал. Как сообщает следствие, при побеге Ганнибал убил двоих охранников и медсестру куском сломанной ручки. Затем он выбрался на улицу, скрылся в неизвестном направлении, и больше его никто не видел. С того момента не поступало никаких подозрительных заявлений об угонах машин, не было достоверных сведений, что его где-либо заметили, никаких насильственных смертей. Ганнибал будто сквозь землю провалился. И теперь все, кто когда-либо его знал, боятся, что он может начать возвращать долги. Уилл может это понять. Он собирает свои вещи. Потом распаковывает. И снова собирает. Ганнибала всё нет, но ведь путь из Балтимора во Флориду неблизкий, особенно учитывая, что в нынешней ситуации нельзя просто взять и прыгнуть в самолёт. Уилл продолжает доказывать себе, что совсем не ждёт его прихода. И всё равно. Он стрижётся, потом прибирает во всём доме и хорошенько проветривает, чтобы хоть отчасти избавиться от застоявшегося запаха алкоголя и своры живущих тут собак. Ганнибал не приходит. В конце концов журналистам надоедает осаждать его владения — пустая затея. Они отправляются восвояси, Уилл вновь остаётся один. Проходит четыре месяца. Рычание и лай собак, столпившихся возле входной двери, заставляет Уилла напрячься. Он усвоил прошлый урок. Пришикнув на стаю, он перезаряжает дробовик — нарочито громко, чтоб пришелец услышал наверняка. — Забирай своё арийское дерьмо и съёбывай нахуй отсюда. — Пожалуйста, не стреляй в меня, — раздаётся по ту сторону. — Уверяю, при мне нет ни арийского дерьма, ни какого-либо ещё. Ружьё остаётся на столе. Уилл отпирает дверь, заслоняя собакам проход своим телом. Он знает, чей это голос. О Господи, он знает, кто это. Ганнибал одет в чёрные джинсы, футболку с Black Flag и потёртую джинсовую куртку. Отросшие волосы выкрашены в чёрный и собраны в небольшой хвостик. Подбородок венчает почти совсем седая борода. Он заметно похудел, весь как-то утянулся и явно давно нормально не ел. Такой непохожий сам на себя, но всё тот же Ганнибал. Вот он — стоит на крыльце в паре шагов от Уилла и протягивает ему руку. — Я ведь говорил, что мы увидимся вновь. Уилл быстро захлопывает за собой дверь, не дав собакам просочиться наружу, но не зажигает свет. Ошеломлённый, он словно примерзает к месту, не в силах пошевелиться. Ганнибал делает два шага навстречу, Уилл, в свою очередь, имеет возможность лишь вжаться спиной в дверь, и теперь нет никаких шансов, что Ганнибал не заметит изменений в его лице. — Oh, mon cheri. Qu'est-ce qu'ils t'ont fait?* — Ганнибал проводит по шраму самыми кончиками пальцев, так осторожно, что Уилл едва чувствует прикосновение. Он отворачивает лицо и словно со стороны слышит собственные слова: — Тебе не стоило приходить. Ганнибал сгребает в кулак его волосы на затылке, силой заставляя взглянуть на себя. Тогда Уилл опускает веки. — Если мы по другую сторону решётки, считаешь, это даёт тебе право указывать, что мне делать? — Его голос низко, опасно вибрирует. — Нет, — отвечает Уилл, но всё ещё не может открыть глаз. Тогда хватка в волосах ужесточается, и Уилла ощутимо встряхивают. — Смотри на меня, когда я с тобой говорю. Ты думаешь, мне не всё равно? Думаешь, для меня это хоть что-то меняет? Наконец, Уилл решается открыть глаза. Но не находит в лице напротив ни тени отвращения или отторжения. Да, Ганнибал в бешенстве оттого, что кто-то посмел тронуть принадлежащее ему, но его злость направлена не на Уилла. — Чёрт подери, — выдыхает Уилл. — Ты правда здесь. Ганнибал улыбается и отпускает его. — Сделай так, чтобы твои собаки не приставали ко мне. — Он отступает на шаг, и Уилл вдруг чувствует себя потерянным и неустойчивым. В прихожей всё ещё слышится настороженное ворчание собак. Уилл отдаёт им команду замолчать и говорит, что это друг. И когда он отворяет дверь, они, высунув языки и приветливо виляя хвостами, гурьбой вываливают наружу поприветствовать гостя. Ганнибал позволяет им обнюхать свои руки, а потом наблюдает, как они наперегонки уносятся на песчаный пляж. — Я могу оставить дверь открытой, — предлагает Уилл. — Никто сюда не заявится. А он и забыл, как быстро Ганнибал способен двигаться. Вот он стоит на расстоянии вытянутой руки, а уже в следующий момент, обвив одной рукой Уилла за шею, вталкивает его в дом, тогда как другая рука разделывается с ремнём у того на штанах. — Какой худой. Ты совершенно о себе не заботишься, — журит он Уилла, тем временем расправляясь уже с застёжками его джинсов. — Где здесь спальня? Уилл тоже не стоит без дела — уже избавив Ганнибала от куртки, стаскивает его футболку через голову. — Блять, хорошо выглядишь. — У меня был выбор между этим и гавайскими шортами с футболкой из Диснейленда, — сухо излагает Ганнибал. На пуговицы рубашки Уилла у него уже не остаётся терпения — он просто хватает её за лацканы и рвёт в стороны. — Я счёл этот вариант в меньшей степени нелепым. Кровать взвизгивает пружинами, когда Уилл толкает Ганнибала на неё, и тот едва заметно вздрагивает. Уилл опускается на колени у его ног и принимается за молнию на его джинсах. На Ганнибале не оказывается белья, и Уилл улавливает его запах: мускус и пот. Он прижимается щекой к обнажённому бедру, не зная, куда себя деть от избытка чувств. Штаны сброшены на пол; руки Ганнибала тянут Уилла за волосы, призывая тоже забраться на кровать. Тот подчиняется, залезая на Ганнибала верхом, так что его собственные джинсы сползают вниз. — Я имею в виду — здесь, — поясняет Уилл. — Ты хорошо смотришься здесь.