I have to go, my dear.

Чонгук чертыхается и облокачивается на грязную стену пропахнущей блевотой, говном и куревом кабинки, пытаясь перевести дух, потому что, вроде как, больше рвотных позывов нет, желудок пуст, а в голове такая пустыня, что ему даже нехорошо. Парень пытается подняться на ноги, но его ведет, и он впечатывается прямиком в раковину. - Умывайся, бестолочь малолетняя, - прокуренный властный голос раздается за спиной, и, беззащитный и совершенно ничего не соображающий, Чонгук его слушается, набирая в ладони ледяной воды и плеская в лицо. От этого почти не легче, но что-то проясняется, а в отражение на парня смотрит совершенно не тот Чонгук, который следит за своим внешним видом, а какая-то полумертвая шлюха с размазанной по всему еблищу, не лицу, а именно еблищу, подводкой, с жуткими мешками под глазами и впалыми щеками. - Идиот малолетний, нашел место забывать несчастную любовь, - незнакомец небрезно сплевывает прямо на пол и хмурится. - Откуда ты узнал? - Догадался, - парень хмыкает и пожимает плечами. - Сюда приходят либо подцепить цыпочку на одну ночь, либо нажраться до беспамятства. Рядом с тобой я ни одной обладательницы вагины я не вижу. - Парень, лицо которого не видно под огромным капюшоном, трет переносицу. - Куришь? Ну или хотя бы составишь мне компанию? У Чонгука выбора нет, он, шатаясь и не понимая, что происходит, передвигается по стенам, цепляясь за все, что только находит. Желудок ворчит, а чистить его уже не от чего, и юноше хочется, чтоб хотя бы свежий воздух хоть немного помог. И это случается, но ноги все еще не держат. Чонгук приземляется на холодный бордюр и закрывает лицо руками. - Не закрывай глаза, идиот. Снова блевать хочешь? - Просто дай покурить. - Аха! - Незнакомец откровенно надменно смеется над юношей. - Да ты и курить-то, видать, не умеешь, а я на тебя должен свое сокровище тратить? Ну нет, кури, стреляй сигареты, но не у меня. - А что ты куришь такое супер-драгоценное? - А тебе все скажи, малолетке. - Мне почти двадцать, так что заткнись и гони, что ты там куришь. - Вы только поглядите, какие мы смелые. - Парень выплевывает все еще тлеющий бычок самокрутки и лезет в карман за пачкой, где красуются такие же свежие самодельные сигаретки. - Если тебя выблюет еще раз от этого, то я загадываю тебе желание. А если нет, то... - То с тебя номер телефона. - Чонгук дышит полной грудью и приходит постепенно в себя, хотя мир все такой же мутный, плавающий и скачущий. - Постарше любишь? - Парень хрипло смеется, цепляет еще одну самокрутку зубами а вторую пихает в руки Чонгуку. Он прикуривает и сразу же дает прикурить несколько минут назад блевавшему в туалете подростку. - Ты хоть в курсе, сколько мне лет? - Нет, и мне просто скучно. - Музыка доносится из клуба до мозга не так громко, но достаточно, чтоб Чонгука пошатывало от долбящих в уши битов. Он делает первую неуверенную затяжку, и глотку не просто сводит, ее начинает жечь так, будто он выпил целую бутыль соуса табаско, и на секунду ему кажется, что его душа покидает тело, а потом он закашливается, не в силах избавиться от этого мерзкого травяного привкуса на языке, от которого действительно тянет снова пообниматься с фаянсовым другом. Даже легкие начинают болеть, будто в них накачали слишком много воздуха для их объема, и они вот-вот разорвутся. Но Чонгук слишком принципиален, чтоб продуть какому-то парню, поэтому изо всех сил пытается сдерживаться, что спустя еще пару мощных затяжек получается еще лучше. Когда же уже пальцы и губы начинает обжигать тлеющая бумага, Чонгук выкидывает окурок и сплевывает пару раз. - Ну и мерзость же ты куришь, чувак. И, да, ты продул «малолетке». - Хуя ты стойкий, мелочь, - парень хмыкает и пожимает плечами. - Ну, бывает, продул. Могу оставить номер, мне не жалко. - Он выхватывает из рук веселеющего Чонгука телефон и вбивает номер, вместо имени приписывая «К. Т». - Я бы и сам смог. - Ой, пизди больше, ты на ногах-то еле стоишь, а телефон вообще разъебешь, - некий К. Т зевает и потягивается. - С меня хватит. Понадобится веселье, обращайся. Парень скрывается в темноте безлюдных улиц, а Чонгук остается в полнейшем одиночестве на холодном тротуаре. У него в голове такая мерзкая пустота, которую малость начинает заполнять действие косяка, но это только временно, и это даже начинает угнетать. У Чонгука снова всплывают воспоминания: об убийстве родителей, о совершенно закрытой от людей жизни, о предательстве девушки, и.. и парень начинает реветь. Он почти воет, навзрыд плачет и корит себя за все то, что происходило и происходит с ним. Пока незнакомец был с ним, он хотя бы разговорами отвлекал, а теперь даже алкоголь, кажется, не поможет, да и еще немного, и Чонгук сдохнет к чертям. Он кое-как разыскивает номер бабушки у себя в телефоне и, зареванный, просит приехать за ним, или, может, заказать такси, молит о том, чтоб побыстрей, потому что ему кажется, что еще немного и он шагнет под машину. И Чонгук приходит в себя только через день. Он сутки отсыпается, в перерывах запивая таблетки от отравления и похмелья ледяной и на тот момент божественно вкусной и живящей водой. У него нет типичных симптомов похмелья, а, может, он их просто не помнит, потому что, например, последние его воспоминания обрываются, когда он сидит на бордюре и ждет бабушку. А теперь он дома и в постели. «Ты там жив?» Смс высвечивается на экране телефона внезапно, а контакт подписан «К.Т» «Жив. Откуда ты знаешь мой номер? Я тебе свой не давал.» «О! Ты хоть что-то помнишь? Похвально. Ну как откуда знаю, ты мне раз двадцать звонил, пока домой ехал.» «Черт.» И Чонгук понимает, что это правда — у него в журнале вызовов дохрена исходящих звонков новому знакомому. «Отсыпайся, бестолочь малолетняя.»