Между прошлым и будущим (Доминат-2)

Эльб не пытался его удержать. Лайдос сбежал на лестничный балкон, долго сидел в темноте, ожидая, пока уймется бешено стучащее сердце. Вот, значит, как... «Куда велели, туда билет и отнес. Те, кто велели, на мелочи не разменивались». Допустим, так оно и было. Кто-то влиятельный пригрел бездомного реммиарца... нет, не сходится. Как можно прожить четыре года на Земле, ни разу не предъявив документы патрулю или храмовникам? Неужели Эльб – святой Эльб – за все четыре года не удосужился войти в Храм? Допустим... а потом? Даже если его формально перевели в Корпус, неужели ни один пресвитер не нашел времени со свежеиспеченным Стражем поговорить? «Надо спрашивать. Придираться к каждой мелочи, вытягивать из него ответы. Святоша где-то выучился отмалчиваться, лгать и целоваться. Хочется узнать – где». Очередной окурок полетел в банку. Лайдос сначала почистил зубы – чтобы Эльб не морщил нос и не дразнился вонючкой – и только после этого решительно вошел в комнату. Его ожидало разочарование. Эльб спал, не беспокоясь о незащищенной спине и заднице, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Лайдос замер в шаге от кровати, сглотнул слюну. Нестерпимо захотелось воспользоваться ситуацией и правом – лечь рядом, вставить с размаху, как положено по храмовым законам. Эльб знакомо и хрипло вскрикнет, сожмется, причиняя дополнительную боль им обоим. Лайдосу хватит пяти толчков, чтобы кончить. Ярко, быстро, отрезая возвращение к томительным поцелуям и танцам-объятьям вокруг кровати. Что выбрать? Немедленный результат или сомнительную перспективу? Эльб заворочался, повернулся на бок, подтянул колено к животу, словно приглашая: «Возьми». Лайдос скрипнул зубами и напомнил себе: «В игре с незнакомыми правилами нельзя делать первый шаг». Он забрал со стола планшет, пакет леденцов и снова ушел на балкон – унять возбуждение поиском информации. По запросу «снаряжение шлемы испытатели» на Лайдоса обрушился ворох ссылок. Страницы в соцсетях, статьи, магазины... а вот и официальный сайт какого-то КБ. Подойдет. ШЛЮП. Утлый кораблик качался на стилизованных черточках-волнах. На главной странице красовались новинки: шлемы повышенной жесткости, шлемы для пожарников – с принудительной подачей воздуха и без оной, шлемы для костюма высшей наземной защиты. Шлемы, шлемы, шлемы... И, как удар под дых, групповая фотография. Породистый старик что-то объяснял обаятельному темноволосому землянину, пристроившему шлем на сгиб локтя. Рядом, со шлемом в руках, стоял Эльб – чуть нахмуривший брови, внимавший словам. За Эльбом и землянином виднелись обрезанные головы и локти. Подпись под фотографией гласила: «Феликс Эдмундович Юсупов с группой испытателей снаряжения». Лайдос перерыл весь сайт и нашел еще одну фотографию – не Эльба, землянина. Фотография была некрасиво-официальной, обрамленной черным контуром, висела над новостью: «С прискорбием сообщаем о кончине Бориса Степановича Житкова, руководителя группы испытателей экспериментального снаряжения. Отпевание состоится в Воскресенской церкви на Смоленском православном кладбище. Просьба приходить без цветов». Покойником Лайдос не заинтересовался, а вот Феликсом Эдмундовичем Юсуповым, судя по всему, здравствующим – очень даже да. Старик выглядел достаточно богатым и влиятельным, чтобы пристроить бездомного реммиарца в Корпус Стражей. На чтение биографии Юсупова Лайдос ухлопал целый час – бродил по ссылкам, любовался на шлемы, ознакомился с обложками книг жены-поэтессы, изучил фотографии детей и внуков. На просмотренных страницах не было даже намека на интерес Юсупова к рыжеволосым реммиарцам – как и к темноволосым – и Лайдос добавил в мысленную копилку еще горсть вопросов. Он отправился спать в оружейную, на надувной матрас. Отключился мгновенно, хотя думал, что не сможет заснуть в близости от Эльба. Куда там! Вроде бы только прикрыл глаза, и – оп! – уже утро, и с веранды доносятся голоса: Андрей нахваливает холодный гороховый суп, а Эльб в ответ расписывает пользу жидких блюд при похмелье. - У меня дома всегда кастрюля супа или борща в холодильнике. Это вы, земляне, считаете, что суп только свежий можно кушать. А я что гороховый, что рассольник только сваренный не люблю. И борщу постоять надо. Борщ на второй день хорош, а сразу – жижа-жижей. - Влад, да ты везунчик! У тебя такой партнер... – Андрей отодвинул опустевшую тарелку. – И красавец, и на кухне хозяин... Хули ты, спрашивается, тут, среди радиоактивного говна откисаешь, а не с ним в Питере? Лайдос не сразу нашелся, что ответить. Эльб спас – очередной улыбкой, чуть нелепым, но внятным объяснением: - Мы же военные, Андрей Григорьевич. Служим не там, где хочется, а куда пошлют. Хвала Меллиану, биологи быстро убрались на работу. Лайдос отказался от супа, сварил две чашки кофе – себе и Эльбу – и устроился на изрядно надоевшей веранде. Партнер разговоров не заводил. Проглотил капсулы, уселся загорать на утреннем солнце. Лайдос не выдержал, сообщил: - Я твою фотку на сайте ШЛЮПа видел. На главной странице. - А... – Эльб даже глаз не открыл. – Есть такое. Ты лучше там противопожар глянь, в разделе видео. Мы с Бором через горящий лабиринт бежим, искры летят, балки на голову падают... круто сняли. - Это Юсупов тебя в Корпус пристроил? - Ага. - Из тебя клещами тянуть надо! – взорвался Лайдос. – Нормально ответить не можешь? - Во-первых, голова болит, - Эльб открыл глаза, повернулся. – Во-вторых, поражаюсь внезапно вспыхнувшему интересу. Я считался пропавшим без вести четыре года. Потом еще четыре года жил в Питере, не скрываясь, моя фамилия вернулась во все официальные реестры. За это время ты ни разу не обновил запрос о моем местонахождении. Тебе на хер не нужна была правда. А со вчерашнего вечера вдруг прижопило в моей жизни покопаться. Какой-то ты непоследовательный. От обвинений перехватило горло. Лайдос глотнул кофе, обжегся и заорал: - Я непоследовательный? Я? А не ты, сдрыснувший к землянам, а теперь вдруг вспомнивший о контракте? Не мне прижопило храмовые бумажки поднимать! - Не вопи. Голова болит. Я сто лет про этот контракт забыл. Месяц назад письмо в больницу принесли. Вижу, надо было выкинуть и не заморачиваться. - Что значит – забыл? – понижая голос, спросил Лайдос. – Как ты мог забыть о контракте? Я всегда помнил. Только был уверен – ты без вести пропал. - Я исповедовался. Мне обещали, что контракт будет разорван, - пожал плечами Эльб. – Когда пришло письмо, я удивился. Пока лежал, обо всяком подумал. Узнал, где ты служишь. Попросил знакомых достать пропуск. Решил, что лучше обсудить вопрос о разрыве или продлении лицом к лицу. Чтобы снова не вышло какой-то накладки. - Что тут обсуждать? – удивился Лайдос. – Рвем. Лично мне оно на хуй не надо. *** Борис приехал в субботу, рано утром. Побродил по коттеджу, тронул пальцем пыльный экран телевизора. Велел: - Собирайся потихоньку. Оденься прилично. В господский дом идем. Машину Борис не гнал. Ехали часа три, около сотни миль одолели. Эльб сначала решил, что они в столицу направляются, потом, читая указатели, понял – колесят по уезду. Сворачивая со скоростного шоссе, Борис объяснил: - Дачу здесь соправитель доминуса Николая лет сто назад себе отгрохал. Знать немедленно рядышком строить дачки начала. Феликс Эдмундович тут редко бывает. От полигона ехать, почитай, одинаково – что сюда, что до столичного дома. Прибыли они как раз к окончанию второго завтрака. Князь с гостем из летней мраморной беседки вышли, покинув заставленный хрусталем и фарфором стол. Эльб, разглядев гостя, опустился на колени. Не ждал, не гадал, что вживую придется увидеть... Архонт! Феликс Эдмундович необидно рассмеялся: - Лёвушка, ты мне так песок благочестием пропитаешь! Давай-ка в дом. Вам будет удобно в курительном салоне, Ерофей? - Когда страждущей душе утешение дать надо, хоть чистое поле, хоть болото подойдут, - пророкотал архонт. – И, все же, буду благодарен, если стул для меня найдется, Феликс Эдмундович. Поясница сегодня ноет, а грех отвлекаться на нужды тела при исповеди. Эльб пошел в дом на подгибающихся ногах. Бухнулся на колени, на паркет, не дожидаясь, пока архонт устроится в кресле. Облобызал край белой одежды, замер, не зная, как начать. Рука коснулась волос, перстень чуть зацепил ухо. - Что случилось-то? Говори, сын мой. Говори мне, Меллиан услышит. Вместе рассудим. - Я убил... – голос срывался, слова терялись. – Я убил нашего пресвитера Рууда. Он ведал приходом на Пшере. Я служил на Пшере, меня привезли, потому что шлемы... - Убил, - архонт не осуждал, констатировал факт. – Убийство убийству рознь. Почему сие деяние свершилось? Неосторожность? Алкоголь? Месть? Личная обида? У тебя были причины поднять руку на храмовника, сын мой? - Наверное, я отомстил, - подумав, ответил Эльб. – Он пришел ко мне на второй периметр, потребовал, чтобы я оставил пост, шел на сборный пункт эвакуации – улетать вместе с ним и другими священнослужителями. Я отказался. Я отказался и сломал ему шею. - Пресвитер не имел права тебе приказывать оставить пост. За что ты отомстил? У него был к тебе какой-то особенный интерес? - Он... он меня изнасиловал, - признание вышибло заслонку, слова полились рекой. – Как раз перед мятежом. Привязал для порки, пообещал, что это искупление позволит мне начать жизнь с чистого листа. Высек, а потом... - Как уязвима паства перед нечистоплотным храмовником... – тяжело вздохнул архонт. – Увы, мы не можем уследить за каждым – это все равно что искать гнилую картофелину в огромном овощехранилище. Продолжай, сын мой. Облегчи душу. Наверное, прямо перед убийством пресвитер тебе угрожал? Шантажировал? - Он обещал, что ни мне, ни моему партнеру жизни не будет. Он очень убедительно говорил. Я поверил. Понял, что не смогу так жить. Или ложиться под него, или прятаться и трястись от каждого вызова в храм. Лучше честно отсидеть десять-пятнадцать лет за убийство. И... я завел его за холмик, и шею сломал. Вот. - Грех твой невелик, - утешительно сообщил архонт, - ибо делится на двоих, и основная тяжесть лежит на покойном. Пастырь, нарушивший обет, подлежит каре немедленной. Через тебя воля Меллиана его и настигла, а муки душевные господь наш оставил тебе в назидание, чтобы ты помнил о неизбежности расплаты за скверну. Посмотри на меня. Эльб поднял голову, взглянул в глаза архонту. И получил удар по лицу. Оплеуха была увесистой, перстень хлестнул по скуле, обжигая рвущуюся кожу. - Первое искупление болью ты от меня принял. Подступили слезы благодарности. Эльб попытался поцеловать дарующую отпущение длань, но его удержали за подбородок. - Нам, смертным, не всегда и не сразу понятна воля Меллиана. Часто ее толкуют по-разному. Тот, кто верит без оговорок, знает – в трудные моменты Меллиан несет нас по жизненному пути на руках. Ты подвергаешь это сомнению, сын мой? - Нет, - Эльб замотал головой, отгоняя слезы. – Нет. Нет бога выше Меллиана, и да пребудет с нами прощение его отныне, и присно и во веки веков. Я верую, архонт. - Меллиан не оставил тебя на Пшере. Прислал землян, которые избавили тебя от незаслуженной расправы. Привел на Землю, к тем, кто взял на себя заботу о твоем благополучии. Это твой истинный путь, сын мой. Твой долг – жить в мире со своими спасителями, отплатить им за заботу. Они выполнили волю нашего бога, не бросили тебя на произвол судьбы. Ты готов расплатиться за помощь? Не с Меллианом, с людьми? Эльб закивал – если Меллиану было угодно передать его с рук на руки Борису и Феликсу Эдмундовичу, значит, надо это принять и выполнять. - Ты отказал в близости Борису Степановичу. И в этом я вижу заботу Меллиана – он не позволил тебе усугубить тяжесть грехов, нарушая храмовый контракт. Господь наш позаботился о твоей душе, устроил нашу встречу, позволил исповедоваться. Дал мне право избавить тебя от сомнений. Я объявляю твой контракт разорванным. Ты свободен от обязательств перед реммиарцами, сын мой. Нахлынуло чувство облегчения – словно архонт разрубил цепь с ядром, сдерживавшую каждый шаг. Теперь Эльб мог идти по жизни без оглядки на старый долг. - Скажи мне, - взгляд архонта жег, как напалм, - сможешь ли ты принять Бориса Степановича и душой, и телом, не тая обиды и зла, без оглядки на мщение? Я боюсь, что ты, во мраке неведения, перепутаешь непокорность с божьей волей. - Как? – Эльб запутался – только что всё было просто и понятно, и вдруг архонт завел его в какие-то дебри. - Боюсь, что ты уравняешь в мыслях Бориса Степановича и изнасиловавшего тебя пресвитера. Иногда свет веры слепит, не позволяя разглядеть истинные ориентиры. - Но Бор, он же... – Эльб смутился. – Он же не так. Он мог бы меня привязать сразу. Там, на полигоне, охрана. Я бы не отбился. Архонт покачал головой, зачем-то выведал у Эльба мелкие подробности – о фруктовом мороженом и телевизоре – и только после этого чуть расслабился, перестал жечь взглядом. За спиной скрипнула дверь. Эльб не посмел повернуться. Архонт слегка наклонил голову, безмолвно отвечая заглянувшему, и заговорил: - Ты и сам знаешь, что землян не меряют нашими мерками. Прими от Бориса Степановича всё, что он захочет тебе дать. Слушайся его и Феликса Эдмундовича, как слушался бы меня. Помни, тебя сюда привел Меллиан. Не противься его воле, веди себя так, чтобы и я, и наш господь могли тобой гордиться. А чтобы ты не счел, что Борис Степанович склоняет тебя к греху, я подарю тебе индульгенцию. Второй удар уравнял ощущения – теперь горели обе щеки. Третий подарил истинно очищающую боль – перстень врезался в неприкрытую кожей плоть. Эльб не сдержал стона, поймал ладонь архонта, благодарно прикоснулся губами к драгоценному металлу. - Оставляю тебя, сын мой. Будь достойным. Эльб не встал с колен – согнулся в поклоне, касаясь лбом пола. Шорох ткани, шаги. Скрип двери, снова шаги – уверенные и торопливые. - Как ты? – Борис обнял его за плечи, заставил выпрямиться. Заглянул в лицо, прошипел: - Всё-таки раскровянил тебя, сука! - Что? – не понял Эльб. - Лицо тебе разбил! – Борис был зол, гнев таился в глазах и порывистых движениях. – Вот, возьми платок. Хлещет, как из крана, пол уже закапал. Эльб забрал белоснежный платок, попытался стереть с дорогого паркета пятна крови, и съежился, услышав отборный мат. Борис схватил его за запястье, рявкнул: - Тебе был платок, уебище! Вытрут этот блядский пол, без тебя вытрут! Пошли! Борис затащил его в ванную. Холодная вода уняла боль, смыла кровь. Зеркало отразило двух растрепанных мужчин, забрызганных дрожащими каплями. Эльб смотрел на себя, на Бора – тоже зеленоглазого, темноволосого, не уступающего ростом и силой – и не мог понять замысел Меллиана. Зачем сводить тех, кто не встанет плечом к плечу в бою? - О чем задумался? – рука Бориса нырнула под рубашку. - Ни о чем, - слукавил Эльб и решил сразу обрадовать новостью. – Архонт разорвал мой храмовый контракт. - Попробовал бы он!.. – Борис осекся, набрал еще пригоршню воды, умыл Эльба. – Ладно, проехали. Чувствуешь себя свободным человеком, полосатик? - Я не человек. Я реммиарец, - на всякий случай напомнил Эльб. - Да не один ли хрен? Борис развернул его к себе, начал вылизывать лицо, собирая капли воды. Глаза цвета штормовой волны снова потемнели – уже не от гнева. Эльб принял поцелуй, позволяя себе распробовать новые ощущения. С Борисом не грех. Это не так, как с Ладо. - Нам нужна кровать. Фель мне яйца вокруг шеи обмотает, велел тебя не трогать, дать привыкнуть. Но я не могу, не хочу ждать, полосатик. Мы ему не скажем, правда? - Правда, - эхом подтвердил Эльб и тут же встрепенулся. – А где он? Феликс Эдмундович? А?.. А архонт? - Улетели уже, вертолет их ждал, - Борис потянул его прочь из ванной. – Пойдем. Нашлась и комната, и огромная кровать. Борис повалил Эльба на расшитое гербами покрывало, быстро, обрывая пуговицы, расстегнул рубашку, проложил цепочку поцелуев от шеи до сосков. Эльб знал за собой слабость – от губ на груди его пробивала дрожь, а член вставал по стойке смирно. Это было неправильно, нехорошо, и он всегда отталкивал Ладо... но не оттолкнул Бора. Оказалось, что дрожь становится непрерывной. Эльба трясло, как в лихорадке, когда Бор целовал его соски, живот, бедра. Целовал и бормотал: «Глупый полосатик. Ничего, я научу тебя правильно жить». Следом за неправильным на Эльба лавиной обрушилось запретное: Бор взял в рот его член и начал сосать. Эльба затянуло в водоворот ярких, мучительно приятных ощущений. Казалось, что с тела сорвали плотную полиэтиленовую пленку, притуплявшую чувствительность к прикосновениям. Эльб кричал, просил, и получал желаемое – Бор позволил ему кончить, массируя пальцем кольцо ануса, заглатывая член так, что головка касалась горла. - Вот ты какой, когда настоящий... Эльб хватал воздух ртом, растерянно смотрел на Бора. Тот изучал его лицо, трогал скулу, осторожно очерчивая рассеченное место. Вязкая сперма стекала с ладони, пачкала шею и подушку. Эльб недоуменно прикоснулся к семени, понюхал кончики пальцев. Чужое. Бора. Ну, да. Он же... проглотил и облизнулся. Значит, сам... - Рукой я себе помог, - рассеял его сомнения Борис. – Не отсохли еще руки. Чего удивился? Думал, я тебя ебать кинусь? Нет... нетушки... что бы там Фель ни говорил о пещерных людях, а меру я знаю. Сегодня больше не трону. Если сам не попросишь. Сейчас отлежимся, пластырь тебе наклеим, да поедем с богом. Ночевать будешь у меня.