Panem et circenses.

Двенадцатый день Плебейских игр для большинства жителей Рима начался около полудня. Засидевшиеся накануне допоздна за дармовым угощением жители, с трудом приходили в себя и первые прохожие на улицах города появились уже ближе к обеду. Для гладиаторов день начался во втором часу дня*. Сегодня воинам предстоял нелегкий бой, надсмотрщики и мастера дали им возможность выспаться и отдохнуть. После традиционного легкого завтрака – маленький горшочек каши с куском мяса и стакан молока – гладиаторов из казарм направили на утреннюю тренировку, хотя правильнее это было назвать разминкой: не желая, что бы бойцы устали раньше времени, их не особо то и гоняли. Да и сами гладиаторы, особенно ветераны, тоже не особо напрягались, экономя силы для предстоящего выступления. Пятеро гладиаторов, что накануне обсуждали планы своей дальнейшей жизни на свободе, тренировались парами, поочередно меняясь. Они настолько хорошо знали друг друга, что им не надо было слов для общения во время учебного боя. Да и о чем говорить то? Ведь учебный бой, по сути своей, ничем не отличается от боя обычного. Тут нет ни учебного оружия, так же по настоящему свистит у виска короткое копье, со свистом рассекает воздух меч или тяжелая сабля, а когда тебя накрывает сеть, то нет никакой разницы – учебная она или боевая, ибо если ты позволил ретиарию обмануть себя, то он в живых тебя точно не оставит. Да и только ли ретиарий? Там, на арене, перед лицом смерти, все быстро забывается. Это на рыцарском турнире или дуэли хорошо играть в благородство, предлагая своему противнику равные с тобой условия для битвы. На войне же все по другому: противник, конечно, далеко не всегда ударит тебя в спину, но и в равные условия тоже вряд ли поставит. Зачем ему это, если он не знает заранее – справиться ли с тобой или нет? Уж лучше воспользоваться оплошностью соперника, ударить его первым и не дать нанести удар на опережение, чем кормить червей самому. Тут уж не до благородства, здесь идет речь о своей собственной жизни и жизни твоих товарищей, сражающихся рядом с тобой. И то, что сражение идет не между армиями где-то на равнине, а между гладиаторами на арене мало что меняет. Точнее, совсем ничего не меняет. Вот и сражаются даже на тренировке бойцы, как в настоящем бою. Сражаются, что бы предусмотреть и отработать все возможные варианты событий на арене и отработать свои собственные, секретные приемы, которые будут для противника неожиданностью. После получаса тренировки, они меняются и сражаются уже с новым соперником. И бой продолжается вновь. После полудня, когда солнце припекает немилосердно, звучит гонг. - Перерыв! – гремит голос надсмотрщика. – Все отдыхать! Гладиаторам не надо повторять дважды: бойцы располагаются под высокими кронами деревьев, в тени пережидая жару. Некоторые из них направляются к маленькому проточному озеру почти в центре гладиаторской цитадели. Через несколько минут слышится плеск, другие гладиаторы тоже присоединяются к своим товарищам смыть усталость и грязь. Время летит незаметно и вот уже звучит новый гонг: к обеду. Гладиаторы, в большинстве своем уже закончившие купание, посмеиваясь, бредут к таверне, где их ждет скудный перед боем обед. А в восемь часов дня** трибуны начали заполнять окончательно пришедшие в себя после вчерашних посиделок зрители. Их сегодня было даже больше, чем в первый день игр. Впрочем, это объяснялось довольно просто: сражения с животными не были столь интересны, как предстоящие сегодня к вечеру бои между гладиаторами. Один на один. Пока один на один. Главные бои, пользующиеся особой популярностью у плебеев, будут проходить через два дня. Ради удовольствия их лицезреть люди будут стоять даже в проходах, но и сейчас пятидесятитысячный*** Колизей Рима уже был заполнен на две трети. Надсмотрщики и солдаты провели гладиаторов в подтрибунные проходы. На самих трибунах уже начал раздаваться недовольный шум: цезарь задерживался. Гул готов был перерасти в открытое недовольство, как шторка, отгораживая ложу цезаря, откинулась и словно из пустоты, в сопровождении двух могучих телохранителей, возник крепкий мужчина средних лет – Цезарь. Поприветствовав подданных, он дал сигнал и новый день игрищ начался. Заиграли рожки, гладиаторы в последний раз проверили амуницию, готовясь к сражению. Фракиец, ретиарий Гилдор, оба мурмиллиона и секутор, в группе ветеранов, стояли полукругом, как того требовал давний обычай гладиаторов: бойцы одновременно вложили кулаки друг на друга и произносили торжественную клятву перед боем. В проходе слышится молитва Марсу и Юноне: гладиаторы просят даровать им победу. Заскрипели, открываясь ворота на арену. - Ну, удачи, ребята! – сказал Гилдор. – Не подведите… - Уж постараемся – ответил секутор. Пожав друг другу руки, воины направились к своим позициям. Волею судеб и нелепого жребия, открыть игрища в тот день суждено было Гилдору: по правилам, бои в этот день начинались битвой один на один двух случайно выбранных гладиаторов. Подхватив сеть трезубец, ретиарий помахал друзьям и вышел на арену. Одновременно, с противоположного конца трибун вышел огромный, одетый в кожаные доспехи секутор. Заиграли рожки, давая команду к началу боя. Секутор, насмешливо усмехаясь и перекидывая из рук в руки впечатляющий полуторник направился к ретиарию. Гилдор не торопился начинать атаку: уж больно уверенными и ловкими были движения противника. На полусогнутых ногах, гладиатор не спеша начал смещаться в сторону, поближе к цесарской трибуне. Секутор тенью заскользил следом, выбирая момент для атаки. «Ну же…», - прошептал про себя Гилдор. Отступив под презрительный свист трибун почти к противоположной стене, ретиарий вдруг сделал резкий выпад сетью. Словно молния взвилась в воздух желтая сеть, секутор отпрянул в сторону и… Сеть не накрыла его, лишь неизвестно откуда взявшийся рядом ретиарий замахивается своим трезубцем. Надо отдать должное секутору: он не испугался, взвился в воздух полуторник и теперь пришла очередь ретиарий уклоняться. Отпрыгнув на несколько шагов в сторону, Гилдор метнул сеть… Мимо… Гилдор зло зарычал. Вот теперь ему придется туго и остается только молится Юноне: с трезубцем да еще без доспехов против меча будет выстоять трудно. Краем глаза ретиарий заметил, как на трибунах из рук в руки стали переходить серебряные монеты: ставки на победителя. Секутор, воспользовавшись неудачей противника, бросился вперед, размахивая мечом. Гилдор удачно отскочил в сторону и пнул соперника под крестец. Гладиатор, под одобрительный смех на трибунах, зарылся носом в песок. Ретиарий постарался добить противника, но секутор, перевернувшись со спины на живот, отбивает сильнейший удар и теперь уже Гилдор летит на землю. Словно кошка, ретиарий вскакивает с земли, ускользает от удара меча и отскакивает в сторону. Несколько минут длиться противостояние двух бойцов. Оба гладиаторы равны и по силе, и по профессионализму, ни один из них не может взять вверх. Но так не может продолжаться бесконечно: однажды кто-то допустит ошибку. Первым ошибся секутор: он позволил ретиарию подойти слишком близко к упавшей сети. Это была его единственная ошибка, но она стала для него роковой: Гилдор, воспользовавшись моментом, что его враг, неудачно атаковавший его мгновение назад, повернулся к нему боком, метнул сеть. Увернуться шансов у секутора не было, сеть накрыла его. Запутавшись, гладиатор не смог отразить сильный удар древком трезубца по ногам и упал. Гилдор, мгновение спустя оказавшийся рядом с противником, наступил ему ногой на горло и поднял голову. Рев зрителей сотряс трибуны, но ретиарий не смотрел на них, он смотрел на своего цезаря. Тот поморщился и поднял большой палец вверх. Гилдор убрал ногу с поверженного противника, повернулся и направился к выходу. Товарищи встретили его улыбками и одобрительными похлопываниями по плечу. - Молодец! - Лихо ты его уделал! - Да ну вас! Мог бы и лучше… Посмеиваясь, гладиаторы отошли в сторонку и принялись наблюдать за остальными поединками, благо никого из них пока на арену не вызвали. После вступительного боя, количество гладиаторов на арене увеличилось: теперь на Колизее сражалось одновременно по пять-шесть гладиаторов. Шли часы за часами, солнце склонялось к закату, когда надсмотрщик, неслышной тенью появившийся рядом с пятеркой, толкнул фракийца. - Твоя очередь, - сказал он, стараясь подбирать слова: в отличии своего сменщика, бывшего в хороших отношениях со всеми бойцами, стражник откровенно недолюбливал гладиаторов и, поэтому, остерегаясь связываться со всей пятеркой сразу. Фракиец сделал резкий выпад, огромный кулак раздробил бы надсмотрщику череп, не увернись он. Вокруг раздался дружный хохот, даже стоявшие неподалеку охранники заулыбались. Охранник буркнул что-то грубое и исчез в толпе, проводившей его веселым улюлюканьем. - Удачи тебе! – дружно сказали фракийцу гладиаторы, едва шум стих. – Да прибудут с тобой боги! Поклонившись друг другу, как того требовал еще один давний обычай, фракиец пошел в подтрибунный проход. Дождавшись, когда откроется дверь, ведущая на арену, гладиатор четким шагом вышел на квадрат, доставшийся ему по жребию. Там его ждал с тремя дротиками. Заиграли рожки, фракиец ринулся в атаку. Его противник не стал ждать, когда гладиатор пронзит его мечем и метнул в него дротик. До противника было всего ничего – десяток саженей, промахнуться с такой дистанции невозможно. Но фракиец успел среагировать, копье ударило в щит так, что тот чуть не треснул. Бросить второй дротик в приближающегося противника он не успевал, последовал короткий взмах и медный наконечник ударил в обшитый кожей щит. Еще одного сильного удара щит не выдержал и раскололся напополам. Фракиец не стал ждать, пока его противник его ударит, последовал короткий удар, но тот увернулся. Ответный удар почти достиг цели, ударив по наручам, из раны на руке хлынула кровь. Разозлившийся фракиец нанес два подряд удара, блокировал оба удара, отступив на несколько шагов назад, но от третьего не ушел: меч распорол кожаный шлем, пробил кольчужный подшлемник, по лицу потекли струйки темной крови. Тот зашатался, фракиец коротко взмахнул коротким мечом и его противник упал на землю. Высоко подняв голову гладиатор осмотрел место сражения. Два ретиария, сражавшиеся по соседству с ним, одолели своих противников, секутор теснил третьего ретиария, а два фракийца выясняли отношения между собой. Фракиец сузил глаза, злость читалась в его взгляде. С трудом бывалый воин дождался конца боя, зло сплюнул и вернулся к своим. Тут же, возле него засуетились товарищи, неизвестно откуда возник лекарь. - Меня даже не стоило звать ради этого…, - скривился костоправ, осмотрев и перевязав рану. - Полегче, - зашипел секутор, в глазах его мелькнула смерть. – А то ради тебя сейчас священника позовут! Скажи лучше, он скоро в строй станет? - А куда денется? – ярость гладиатора не произвела на лекаря никакого впечатления. – Завтра даже от раны следа не останется. Сунув в руку фракийцу какую-то баночку, лекарь зло буркнул: - Сменишь повязку перед сном и намажешь этим. Второй раз поменяешь завтра на рассвете. Только смотри, не забудь!... Лекарь исчез также внезапно, как и появился. Тем временем, игрища шестого дня подходили к концу: на арену выходили последние гладиаторы. Пришел черед мурмиллионов и секутора выходить на арену. И они вышли! И показали такой класс воинского искусства, что не только толпа дружно аплодировала ветеранам, но и сам цезарь, едва закончился бой, прислал понравившейся ему пятерке гладиаторов в казарму небольшой алмаз. - Цезарь очень доволен Вами, - сказал молодой патриций в тунике, состоящий при цезаре как посыльный и лицо для особо важных поручений. – Цезарь велел передать, что если вы и на карнавальных игрищах выступите так же хорошо, как и сегодня, то для Вас у него будет весьма заманчивое предложение… Посланец удалился с важным лицом, так и не разъяснив друзьям – какое же предложение для них есть у цезаря. Впрочем, гладиаторы и не очень настаивали, им было попросту не до пустых разговоров: один из их товарищей, мурмиллион со странным именем Глайд, получил в бою очень серьезное ранение: меч другого гладиатора попал ему в грудь. Конечно, само ранение не помешало Глайду одержать победу и убить поверженного врага. Он даже самостоятельно покинул пределы арены, улыбаясь и приветственно улыбаясь зрителям. Вот только, едва выйдя за пределы Колизея, воин рухнул на землю. Товарищи едва успели подхватить его и унести в лазарет. Уже знакомый им хмурый лекарь осмотрел раненого, промыл рану, смазал ее какой-то на редкость вонючей мазью и наложил повязку. - Ничего, жить будет, - буркнул уже знакомую фразу врач. – Только вот встанет на ноги он не раньше чем через восемь недель… - Ты что? Какие восемь недель? – взревел взбешенный фракиец. – Он же не сможет же тогда принять участие в карнавальном сражении!!! Он мечтал об этом всю жизнь!!! Его свобода… Лекарь хмуро пожал плечами, все так же, не боясь гнева огромного гладиатора. - Ничем не могу помочь… - Да ты… - Да погоди ты, Карл, - услышали гладиаторы позади себя знакомый голос, тяжелая рука легла на плечо фракийцу. Тень легла между спорящими, приняв образ главного надсмотрщика. - Скажите, уважаемый, - вкрадчиво проговорил он, - а помощь богов может вылечить их товарища до карнавального боя? - Ну, ты и сказанул! – хохотнул лекарь. – Они могут даже мертвого с могилы поднять! - Говорят, что на такое способны только священники, на которых снизошла благодать Юпитера, - надсмотрщик многозначительно посмотрел на лекаря. Тот выдержал его пристальный взгляд, не опустив глаз. – И еще говорят, что вседержитель небесный оказал вам свою благосклонность. Это правда? Лекарь молчал, словно не слышал его слов, пристально смотря на старого приятеля. - Хронос очень не любит, когда кто-то вторгается в его исконную вотчину, - вдруг сказал врач. – И он бывает весьма убедителен, доказывая свою правоту. Богини Судьбы на небесном своде решают судьбу каждого из нас. Одна из них вытаскивает нить жизни из небесного веретена, определяя момент рождения человека, вторая ее прядет, предопределяя его жизнь, а третья обрывает нить его жизни, предрешая его смерть. Не нам ввязываться в исконные владения Хроноса, их повелителя. Даже всевышний Юпитер не смеет приказать Богиням Судьбы, ибо последствия могут быть необратимы и страшны. Тебе ли не знать все это? Для гладиаторов речь лекаря показалась слишком заумной, но надсмотрщик, очевидно, понял, о чем речь. - Побудьте пока в коридоре, - попросил он. Гладиаторов поразили не сколько сами слова надзирателя, сколько его тон. Пожалуй, впервые в жизни им не захотелось спорить с этим странным человеком, о котором, они, собственно говоря, ничего не знали. Даже имени, в то время когда он сам знал о каждом из гладиаторов почти все. Безропотно гладиаторы вышли из маленькой, тесной комнатушки. - Ты не исправим, - сказал, тем временем, маленький лекарь гиганту-надсмотрщику. – Ты когда-нибудь доиграешься. - Так ты поможешь им? Лекарь безнадежно махнул рукой, подошел к раненому, наклонился над ним и простер руки. Через полчаса дверь в комнату отворилась и в проеме показался врач, тяжело опирающийся на руку стражника. Подоспевшие к вышедшим гладиаторы помогли лекарю сесть на лавку, Гилдор тут же протянул ему кубок с вином. Благодарно кивнув, врач припал к бокалу. Выпив вино, врач отставил кубок в сторону, облокотился об стену и закрыл глаза. Потекли минуты ожидания, гладиаторы переминались с ноги на ногу, но прервать молчание не решались. - К утру он очнется, - заговорил, наконец-то, врач, не открывая глаз, – а к вечеру будет полностью здоров… Только поите его побольше настойкой мяты… Лекарь раскрыл глаза, встал. - Пойду я… - Я провожу Вас, - предложил Гилдор. – Куда же вы один в таком состоянии? - Благодарю… Гилдор и врач вышли, следом за ними последовал и главный надсмотрщик. Вскоре ретиарий вернулся и всю ночь товарищи дежурили у постели раненого товарища. Примечания к тексту: *- в Риме ночь считается от захода солнца, день – от восхода. Два часа дня соответствует восьми часам утра. ** - два часа дня в нашем счислении. *** - здесь указана реальная вместимость древнеримского Колизея, действительно вмещавшего 50000 зрителей и бывшего крупнейшим сооружением античности для всех видов игрищ (спортивных, в том числе).