Подарочки для своих

[Джулия приводит Элис к Суини по просьбе Квентина, чтобы помочь ей прийти в себя после бытности ниффином] — Она сказала, ты можешь помочь. Звук собственного голоса все еще звучит для Элис чужеродно и неприятно, как звук разбитого стекла. Она невольно морщится: когда же все это закончится. Теперь вся ее жизнь состоит из бесконечно накатываемых на нее волн раздражения — она злится на назойливого Квентина, который все твердит, что спасет ее; злится на мрачную Джулию, которая глядит на нее пустым взглядом, словно недоумевает, к чему вообще вся эта возня; злится на себя, не в силах понять, хочет ли она сама стать прежней и нужно ли ей это; злится и на этого незнакомца, которого Джулия представила ей как бога, и на ту мертвую суку, которая скалится за плечом этого самого бога. Наверное, кто-то может ей помочь — но Элис не верит в это и чудес не ждет. Она давно уже поняла, что чудес не бывает. — Отчего бы и не помочь, — ухмыляется бог, обдавая ее кислым дыханием: кажется, он вчера неплохо приложился к бутылке, и Элис вновь ощущает раздражение: отчего-то все боги, которых она встречает, оказываются алкашами, похабниками и откровенными ублюдками. Неужели других не бывает? — Чем заплатишь? — интересуется мертвая сука за плечом у бога и толкает его в спину: — Ты же возьмешь с нее плату, да, Суини? — А ты что, блядь, теперь мой пресс-секретарь, или кто еще? — гогочет Суини. Элис думает, что заплатит ему сколько угодно, лишь бы он заткнулся. Прийти к нему было ошибкой, сомнений нет — он такое же ничтожество, как Эмбер и Амбер, но… Она обещала Квентину попробовать. И почему для нее все еще важны обещания, которые она дала Квентину?.. — Не лезь к нему, — шипит мертвая сука, когда остается с Элис наедине. Она хочет выглядеть угрожающе, она напирает, она выставляет вперед подбородок, но не понимает одной простой вещи: Элис наплевать. Элис и имя-то этой мисс зомби запомнить не может, а уж ее угрозы и подавно пропускает мимо ушей. — Не лезь к нему, он принадлежит мне. Элис думает, что это странно — эта дамочка, она умерла, и это значит, что чего-то она в жизни да успела повидать. Как же она даже умирая не поняла, что никто никому принадлежать не может? А даже если и может — кто не любит иллюзий? — то нахрена ей, Элис Куин, сдался какой-то рыжий алкоголик с замашками бездомного? Впрочем, у каждого свои ценности — мертвая девушка держится за то, что ей дорого, а Элис просто разучилась дорожить чем-либо вообще, поэтому и не понимает. — Если ты можешь помочь, то просто сделай это, ладно? Я хочу уйти. — Не нравится проводить время с Лорой? — понимающе скалится Суини и совсем не по-божественному хлещет из горла дешевое пойло. — Мне, на самом деле, тоже… Но куда ей теперь идти? Мне ведь тоже некуда. Мы на хер никому не нужны. — У вас кружок по интересам? — зачем-то спрашивает Элис. — Джулия неплохо вписывается. — Но не ты, да? — внезапно такие осоловелые и глупые глаза Суини наполняются яростным блеском, и Элис даже чудится в этом вспыхнувшем, злом взгляде какое-то былое величие. — Ты-то думаешь, что ты не такая, как мы. Ты нужна кому-то. Этому своему Кливленду… — Квентину, — автоматически поправляет Элис и ощущает, как тревожно ноет в груди. — Да похер, — агрессивно парирует Суини. — Думаешь, верно? Я ведь тоже, знаешь, когда-то думал так. И Лора думала. Но мы ошибались. Потому что как только этот твой худосочный уродец поймет, что он сам тебе не нужен больше, то он тоже перестанет в тебе нуждаться. И знаешь, кем ты тогда станешь? Мной, маленькая чопорная ты сучка. Лорой. Ты станешь какой-то дохлой внутри и непривлекательной снаружи херней, которую все избегают. Это происходит со всеми, кто однажды забывает, как чувствовать. — Я не забыла, — шепчет Элис, обхватывая ладонями лицо. — Не забыла, слышишь? Превратиться в погрязшее в забвении и алкоголе ничтожество, жалеть себя и упиваться своей никчемностью — нет, это не для нее, она никогда такой не станет. Это Джулия выбрала себе подобный путь: Суини и Лора ее друзья, для Элис же они словно прокаженные. Она никогда не прикоснется, никогда не уподобится. И когда спустя какое-то время она плачет, отчаянно цепляясь за плечи Квентина и шепча ему, что все дерьмо позади, Элис понимает: Суини все-таки заслуживает того, чтоб ему заплатили. И не гребанным золотом, а кое-чем более важным для него. Элис начинает верить — верить в того, кто давно уже не верит в себя сам.