Oh, heavy and hard were the blows that brast-
No hammer on anvil falls more fast:
And fiercely and full ran the red, red blood,
As fiercely and as full as a stream in flood
Выдержка из перевода бретонской баллады, посвященной бою тридцати
***
Был март 1351 года от рождества Христова. Великая война длилась уже больше десяти лет. В Бретани было относительно тихо. Хотя было уже тепло, а зима, которая бы, несомненно, помешала боевым действиям, прошла, ни одна армия не топтала тяжелыми сапогами бретонскую землю. По всей территории Англии и Франции, под синим небом, на котором светило еще нежаркое солнце, лежали кучи трупов, покрытых отвратительными бубонами. Чума все еще свирепствовала в Европе, но уже шла на убыль. Выжившие возвращались в обезлюдевшие поселения, и вскоре там начинали стучать молотки, визжать пилы, в чистом весеннем воздухе, напоенном запахом свежесрубленного леса, зазвучали голоса.***
Но война продолжалась. После битвы при Креси английские солдаты заняли немало замков. Одним из них был замок Плоэрмель, гарнизоном которого командовал бранденбуржец на английской службе Ричард Бембро. Будучи разумным человеком, он понимал, что нельзя давать французским землям передышки, и, несмотря на перемирие в Бретани, грабил только начинавшие оживать поселения, подрывая самые основы благсостояния Бретани. Это не укрылось от внимательного и рачительного бретанского коннетабля Жана де Бомануара. Он слал множество писем Бембро, сначала прося, затем угрожая, но никакого результата коннетабль не добился. Десятки поселений горели, а английские рыцари под началом бранденбуржца богатели на глазах. Тогда взбешенный де Бомануар послал еще одно письмо, но не такого характера, как предыдущие. То был вызов. По тридцать воинов с каждой стороны должны были сойтись в поединке близ дуба на полпути между замками Плоэрмель и Жослен, который был резиденцией коннетабля. Обычно благоразумный Бембро вспылил и отобрал лучших, по его мнению, солдат. То же сделал и де Бомануар.***
Двадцать шестого марта погода была чудо как хороша, и все шестьдесят бойцов пребывали в превосходном расположении духа. И англичане, и французы провели большую часть ночи перед поединком в молитвах и были более чем уверены в благосклонности к ним Бога. Множество крестьян прибыли наблюдать за турниром, большей частию возлагая надежды свои на победу девяти бретонских рыцарей и двадцати одного оруженосца. Бембро несколько раз придирчиво оглядел свое воинство, в котором лишь восемь были англичанами. Остальные принадлежали к числу его друзей и боевых товарищей, прошедших с бранденбуржцем не один бой, родились же эти умелые воины в различных имперских княжествах или Нижних землях. Шестьдесят участников условились биться пешими с выбранным ими самими оружием, и некоторые рыцари любовно поглаживали такие необычные образцы, что даже де Бомануар, повидавший множество сражений, удивлялся. Избранный глашатаем старый одноглазый крестьянин, много раз сражавшийся в рядах ополчения бретонского коннетабля, обратился с почти что отеческим напутствием к рыцарям, которые, несмотря на свою обыкновенную гордость, выслушали его, и возвестил о начале битвы. Две кричащие лавины, сверкающие доспехами и оружием, столкнулись, и благоухание цветов сменилось приторным, тяжелым, металлическим запахом недавно пролитой крови, которая лилась по не вытоптанной еще молодой траве множеством красных ручейков, напитывая жирную черную почву Бретани, а зазвучавшие было голоса птиц потонули в криках раненых и лязге стали.***
Ричард Бембро вел построившихся клином англичан вперед. Он вполне доверял своим доспехам, тщательно собранным со всей Европы, и верному мечу, вывезенному некогда из Иберии, куда его закинула судьба наемника. Не подвела его и рука - француз, неосторожно вылезший перед бранденбуржцем, открылся для удара и почти тут же мешком осел на землю, хватая руками воздух. Краем глаза Бембро заприметил, как исполинского роста англичанин-латник по имени Джон Рассел с силой обрушил тяжелую булаву, очевидно, тоже вывезенную из Иберии и ранее принадлежавшую какому-то берберу, на голову француза, сплющивая шлем и круша кости. Еще какой-то неприятель сдался в плен, будучи ранен и окружен. Но тут удача оставила наемника, удар, нанесенный следующему противнику, пришелся вскользь, бретонец ловко отбил попытку вернуть меч на удобную для Бембро позицию и нанес малозаметный, но потрясающе эффективный удар. Клинок де Бомануара - а то был он - вонзился в незащищенную полоску между доспехами и с неприятным звуком вошел в податливую плоть. Почувствовав резкую боль и струящуюся по телу горячую кровь, бранденбуржец слабеющими руками все же сумел поразить торжествующего противника, вложив все свои силы в удар и серьезно ранив коннетабля Бретани, после чего, застонав, повалился на землю и больше уже не встал.***
Противники разошлись. Первый бой был за англичанами - погибли лишь двое, включая несчастного Бембро. Бретонцы же потеряли пятерых убитыми и пленными, а сам де Бомануар получил сильную рану и не смог участвовать во втором бою. Бретонцы перед началом его недосчитались также и молодого оруженосца по имени Гийом де Монтобан, но списали это на ранение. Поредевшие отряды вновь сошлись в бою, и разъяренные смертью горячо любимого ими командира англичане вновь начали теснить своих соперников, как вдруг в бой вмешался де Монтобан. Он, понимая, что бретонцы вряд ли одержат победу, предпочел бесчестие поражению и ворвался в английские ряды на коне с копьем наперевес, пронзив одного из латников и разметав еще восьмерых. Двое или трое фламандцев стащили оруженосца с седла и затоптали, вкладывая в каждый удар всю ярость и ненависть, а англичане скоро оправились от этой выходки, но и такого малого времени бретонцам хватило, чтобы перейти в атаку. Они, освещенные солнцем, пронзили ряды англичан, как карающая длань Господня, и, хоть и с большим трудом, повергли своих оглушенных соперников. Семеро англичан погибло, остальные попали в плен. Де Бомануар и вся Бретань торжествовали.***
Конечно, этот бой, хоть и стал воплощением традиций рыцарства, если не считать поистине бесчестного поступка оруженосца де Монтобана, не оказал сколько-нибудь существенного влияния на ход войны, которая продолжалась еще много лет, зато лег в основу многочисленных баллад, воспевающих доблесть и мужество шестидесяти воинов, которые сошлись в честном поединке, как то бывало во время расцвета рыцарства. Англичане прекратили разорять Бретань, а пленные были отпущены за малый выкуп. Увы, вожделенный мир длился недолго, и уже на следующий год английские и французские войска вновь встретились на поле боя.