Стокгольм.

Есть ли в мире что-то отвратительнее, чем демоны? Мерзкие, корыстные, злые, лживые, хитрые гады, которые готовы на всё лишь бы достичь своей цели. Чаще всего их цель - развлечения. Оливия помнила про рассказы матери о тех демонах, что убивали людей сотнями, смеясь и потешаясь над их стонами и страхами. Девушка хорошо помнит - и будет помнить - как однажды её мама убила человека. Лив видела на своём веку убийств больше, чем многие люди вместе взятые, но тот случай вгрызся ей в память. - Смотри, милая, - говорит ей Мэг. Её бледные пальцы выводили узор на спине какого-то парня. Ему было лет семнадцать, он был немного пьян, и кажется, ничего не понимал. - Смотри. Когда она сдавливает его горло рукой, проникая острыми ноготками в кожу, Оливия отворачивается. Слышен слабый стон, переходящий в хрип. - Прекрати, - просит девушка, - мама... - Не прячь свою натуру, милая, - говорит Мэг. Липкая кровь течёт по шеи парня, опускаясь на грудь. Демон проводит по ней языком, тщательно вылизывая. Жертва вдруг поднимает свои глаза и смотрит на Лив. Девушка хочет снова отвернуться, но её тело застыло. Она смотрела в его карие глаза, в которых застыло немое безумие, пока её мама по кусочку разрывала его. - Он умирает? - голос матери дошёл до неё как из другой реальности. - Что? - Ты смотришь ему в глаза, он умирает? - Он жив. - Я слышу его дыхание, детка. Что в его глазах? - Он плачет, - выдавила из себя Оливия. - Я рада, - усмехнулась Мэг. Парень не слышал их разговор, его болевой шок вообще мешал ему что-либо воспринимать, но после короткого диалога, он закрыл глаза. - Он умер, мама, - Оливия знала, что когда человек перестаёт плакать, когда блеск в его глазах гаснет, это значит, лишь одно. - Вот и славно, - Мэг ей подмигнула. Шея у этого парня хрустнула ужасно громко, зазвенело в ушах. Оливия развернулась на каблуках и поспешила подальше с этого места. Ей казалось, что его глаза застыли в её, что она будет видеть их вечно. - Зачем? - спросила она у матери. - Это весело, - пожала плечами Мэг. Она обняла её за худые плечи. - Ну детка, неужели ты ничего не ощутила? У тебя щекотало во тут? - лёгкое прикосновение до углубления между рёбрами. - Как голод, только не человеческий, и, чёрт их побери, не вампирский. Ты бы посмотрела на него снова, Лив? Девушка не могла ответить. Ей хотелось кивнуть, но она отказывалась себе в этом признаться. Вот и застыла на месте. - Ты не сможешь вечно отрицать это, милая. Ты демон. Оливия находит в себе силы покачать головой, конечно, она всё понимает. Но никто не знает её лучше неё. Если понадобиться она заточит своего демона в свою клетку, но останется человеком. Лучше быть глазами, которые закрылись. Воспоминания кружились в её голове, не давая уснуть, а солнце, проникая сквозь плотно замкнутые шторы, разрезало лучами покрывало. Она провела рукой по другой половине кровати, та была пуста. Девушка приподнялась на локтях и осмотрелась. Утро, похоже, наступило не так давно, В комнате довольно светло, хотя Оливия ни на секунду не забывала, где она находится. А ещё здесь было тепло. Даже уютно. Хотелось накинуть одеяло, и спать дальше, игнорируя весь мир. На простыне были огромные красные пятна. Оливия обмоталась одеялом и встала с кровати. Ноги еле держали её, подгибаясь в коленях, а тело страшно ныло. Её буквально раздирало на части. Было трудно дышать, голова трескалась на куски, руки, спина, все кости жутко ныли. Но это было не сравнимо с болью в животе. Боль была резкая, острая, какая-то колючая. Хотелось упасть на пол, сжаться, скрутиться, стать ничем. Шатаясь, Оливия кое-как дошла до узкой двери. Небольшое помещение, "украшенное" треснутой плиткой зелёного цвета, с крошечным окном, что скорее всего, было вентиляцией. Металлический кран, из которого лилась жёлтая, грязная вода. Оливия опустила в неё трясущиеся руки. Раковина был грязной, покрытой какой-то слизью, её краска давно встала пузырями. Девушка скинула одеяло и рассмотрела себя в небольшом пыльном зеркале. Будто за ночь она стала ещё бледнее, ещё худее. Хотя теперь она не худая, она измождённая. Так выглядят смертельно больные после очередной операции. На груди, на плече, и на животе были порезы. Из раны на животе всё ещё текла кровь. Она была противно тёмно-красного почти чёрного цвета. Скорее всего, только у Лив такая кровь. Кровь антихриста. Девушка грустно рассмеялась. А впрочем, мало ли их.. таких выродков? - Я человек, - сказала она своему отражению. - Человек. - Человек бы не выдержал. Он появился как всегда внезапно. (Будто можно быть готовой к приходу демона). Его привычный чёрный наряд сегодня кажется ей куда темнее, чем обычно. Вот уже и миражи. Увы, не спасительные. - Я была бы согласна на смерть, - холодно ответила Оливия. Поразительно, но усталость, боль и страх не помешали ей сдерживать голос на нужном тоне. - Я не дам тебе умереть, - усмехнулся Кроули, - мы это уже проходили. Это могло бы звучит романтично, если не знать всей истины. - Оставьте меня. Я.. мне больше нечего вам дать, Кроули. - А ты мне ничего не дала, лапуля. Я всегда брал то, что принадлежит мне. Я Король и все демоны мои. - Я человек, - как мантру повторила она. - Знаю, - на его губах заиграла ехидная улыбка. - Ночью ты стонала как человек. Демонши делают это иначе. Оливия развернулась, и наконец-то, встретилась с ним взглядом. - Прошу вас. - О чём? Он снова играл с ней, хотя его игры не прекращались ни на миг. - О свободе. - Я уже устал, лапуля, - прорычал он. - Устал! Ты моя. Смирись. Он сделал шаг к ней. - И куда подевалась твоя стеснительность, шлюха? Оливия растерянно осмотрела себя. Краем сознания, что ещё находилось в здравом уме, она осознала, что стоит полностью голая. На её щеках выступил румянец. - Так мне нравится больше, - прошептал Кроули. Он протянул руку и провёл пальцами по её груди. - А знаешь, Лив, человечность в тебе возбуждает. Его пальцы коснулись соска, слегка сжав его. Девушка еле сдержала лёгкий стон. Все её силы были брошены на самоконтроль. Она прекрасно помнила, как её тело отзывается на его ласки, и как каждая клеточка её самой жаждет его прикосновений. Но унижение жгло её сильнее самого яркого пламени. - Мы могли бы развлекаться вечно. - Я бы умерла от старости. - Ты демон, - он сжимает её грудь в своей ладони. - не противься, лапуля. - Будешь протыкать меня иглами до конце времён? - она позволила себе усмешку. - Почему иглами? Кроули притянул её к себе и прижался губами к прохладному лбу. - Иглы устарели, лапуля. Король Ада предпочитал короткие итрижки на одну ночь. И то лишь в том случаи, если он испытывал к счастливице нечто среднее между влечением и желанием разорвать. Деловые будни Короля, постоянные интриги, дела и всё остальное, что мешало ему спокойно существовать, как-то отвлекало его от бурных ночей. Вот уже лет пятьдесят, как он избегал чего-то подобного. Его суть уже вся погрязла в Аду. От "человека" (от того, что могло быть человеческим) осталось так мало. Порой ему казалось, что лишь страсть к виски. Хотя это его бесконечно радовало. То, что брали демоны из своего человеческого начала, слишком уж приторно, слишком лишнее. Это стоит искоренять. А тут эта девчонка. Вот именно - девчонка. Даже не девушка. С идиотской подростковой фигурой, большими оленьими глазами - жалостливыми и сверкающими, и этими губами, от которых невозможно оторваться. Вроде бы и омерзительно, и.... Он опустил ладони ей на плечи, сильно сжимая. - Я никогда не отказываюсь от своих решений, лапуля. Она хочет что-то сказать, бросить ему вызов, посмотреть в глаза, но его губы в который раз находят её. Оливия даже не пытается отстраниться. Зачем это, если всё её естество жаждет лишь его? Ей противно от собственного желания, от стонов, от того, что руки обвили его шею, крепко прижав к себе. Он пахнет так чудесно, она может уже угадать каждую нотку. И этот аромат, кажется, ей самым чудесным. Его руки властно держат её, не давая шевелиться. - Ты не убьёшь мою маму? - Меня забавляет, как ты меняешь тон. - Ответь. Пожалу.... Слово прерывается стоном, что рвался из самых глубин её тела. Разум затыкает сам себя, он тоже уже весь обезумел от желания сдастся. Но внутри что-то кричит, брыкается и вырывается. Что-то сильное, крепкое и отчаянное. Оливия узнаёт в себе демона. Демон не согласен. Ему не хочется подставлять губы для поцелуев, он был унижен вчера, когда выгибался, извивался всем телом. Ему омерзительно. - Чтобы не предприняла твоя мать, ты будешь со мной. - Но... Он толкает её к раковине, прижимает всем телом, чувствуется сильная боль в спине. - Замолчи, лапуля. Просить дважды не пришлось. Сама Лив понимала, что стоит ей раскрыть рот, как вместо фраз, польются стоны, хрипы, мольбы. Кроули положил руку ей под бёдра, слегка приподняв. Он сделал это так просто, словно она ничего не весила. Оливия даже подумала, что демон поднял её кончиками пальцев. А может так оно и было. Как оказалось, раковина была куда крепче, чем казалась на взгляд. Она могла держать Лив, позволяя ей едва касаться пальцами пола. - Ну если это так важно, - удивительно, но даже в такой ситуации Кроули сохранял власть над собой. - Эта шлюха Мэг была замечена в городе. - Поче... Почему... ты... чёрт! Это было бессмысленно. Особенно, когда он провёл пальцами между её ног, немного надавив. Оливия выгнулась, закинула голову назад, задев затылком зеркало. - Я сказал это тебе, потому что ты спросила, - спокойно ответил он. - Не ищи в этом сакрального. Он бы рассмеялся, если бы не её обнажённое тело, которое в порезах выглядело ещё более красивым. В его ушах играли её крики, когда он пытал её. И стоны, что раздавались прошлой ночью в этой комнате. Оливия рефлекторно развела ноги шире. Ей смертельно хотелось ощутить что-то былое, о чём желало её тело. Она сдалась. Но странное бешенное волнение внутри давило на неё. Девушка поймала тихий отголосок. Ухватилась за подобие хвоста, за смутную мысль. Она словно разделилась на тело и нечто иное. Разум и сердце молчали, хотя она прекрасно понимала, что сердце изводилось в истерическом биении стоило Кроули просто посмотреть на неё. Но было что-то ещё, и Оливия закрыла глаза, пытаясь понять что это. - Пойдём, - прошептал Кроули, покусывая её шею. - Мне надоело терпеть, лапуля. Когда она распахнула глаза, он замер. Секунду Кроули смотрел на неё с удивлением, а потом довольно улыбнулся. На него смотрели мутные белые глаза.