***
Полусухие дорожки слёз стягивали кожу подобно маске. Маске, скрывающей безжизненную оболочку души, на удивление ещё державшейся в этом тщедушном теле. Она не ела ничего с того момента, как Ягге помогла Ягуну телепортировать их в Тибидохс, прежде чем навсегда покинуть подлунный мир, исчезнув в глубинах Тартара. В какой-то момент Зубодериха вспомнила о чудном изобретении лопухоидов, капельнице, и ей вводили глюкозу внутривенно, что было единственным способом поддерживать в ней жизнь. Один раз, поддавшись на уговоры Тани, она съела булочку, заботливо приподнесённую одним из молодцов из ларца. Её стошнило, едва кусочки хлеба отправились в увлекательное путешествие по пищеводу. С той поры она просто лежала, глядя в потолок, чувствуя лишь странное, но уже практически родное ощущение иглы. Чужеродное тело приносило неудобство, рука чесалась и порой Ане так хотелось согнуть её в локте. Но она не могла. Так странно ощущать собственную беспомощность и почему-то вместе с тем отрадно. Как будто со стороны она радовалась своему безучастному состоянию. Хотя, казалось бы, чему тут было радоваться… В голове гулял ветер. Выдувая посторонние мысли, он не оставлял ничего на своём пути. Слабея, он позволял ей окунуться в воспоминания. И Склепова плакала. Странно называть это состояние плачем, просто слёзы, горячие, обжигающие сухую потрескавшуюся кожу текли по щеке, вдоль подбородка и дальше, добираясь порой до плеч и яремной впадины, едва Гробыня слегка поворачивала затёкшую шею. А где-то в горле рождался вой, но почему-то не выходил наружу, напротив, он будто спускался вниз, куда-то в низ живота и там сжигал её постепенно до тла. Хотелось свернуться калачиком, как в детстве, в холодные зимы, когда одеяло не грело, а из окна нестерпимо дуло; уснуть и никогда не просыпаться. Она чувствовала себя сломаной. Она даже чувствовала эту трещину. Нет, это было не сердце. Безымянный палец правой руки сковывала пустота. Его нет. Нет. НЕТ. Худые пальцы сжимают простынь, а из груди вырывается всхлип. Выгибаясь дугой и переворачивается на бок, вырывая из сгиба локтя ненавистную иголку. Сгибает руки и скрещивает на груди. Она смогла. Рука, что до этого лежала неподвижно, начинает трястись. Наверное, мышцы после долгого бездействия решили пробудиться. Не понимая собственную бесполезность. Как и она. Существует. Сломанной. Рывком встаёт. Срывает простынь и идёт, комкая её в руке, вперёд.***
Ягун устал. Устал ненавидеть себя. И всех вокруг. За непонятную беспечность и радость. Хотя, кому он лжёт. Радость в Тибидохс и не заглядывала. Каждую ночь он лежал в постели, чувствуя спокойное дыхание Кати, которая делала вид, будто заснула, и вспоминал. Тот миг, когда он видел бабулю в последний миг. Тогда внук Ягге не смог выдавить и слова, чтобы попрощаться со своей бабулей. А она, глядя на него проницательным взором истинной богини, пожала ему руку и шагнула в пропасть. Не оборачиваясь. Ягге знала, что когда-нибудь настанет день возвращаться туда, откуда она пришла. Она рано похоронила дочь и, прежде чем уйти, потеряла внука. Богиня знала, что это — лишь кара за её своеволие. И ненавидела себя за это. Слишком много ненависти на один квадратный километр. Жизненных сил Ягуна хватало только на то, чтобы следить за тем, чтобы его беременная жена сохраняла относительное спокойствие, да на обычное «поесть, поспать, умыться, одеться». Застрелиться. — Ягун! Отчаянный вопль Таньки даже без предварительного подзеркаливания сказал бывшему играющему комментатору всё. Он не успел сказать и слова, как Катя подорвалась с постели так быстро, что он успел уловить лишь исчезнувший силуэт в белоснежном халате, и просто последовал за ней. Гроттер рыдала на полу палаты Склеповой. А Ягуну даже не надо было поднимать глаза, чтобы увидеть истину. Лишь тугая петля удержала бы тонкую шею на весу, не сломав. И где она только нашла силы? Прижимая к себе бьющуюся в истерике Лоткову, он сам старается сдержать себя.***
Говорят, что некромаги идут до конца. В любом начинании, цель для них — прежде всего. Иван не был некромагом. Но, как и они, был подобен стреле, что была выпущена в мишень. Но что делать, когда в полёте понимаешь, что твоя цель — пустая обманка? Ничего не стоящая и не несущая ценности. Что? Ох, Таня. Кажется, я потерял себя.