***
Иван чувствовал себя потерянным. В голове вновь и вновь воскресали сцены его последнего нападения на Тибидохс: расщеплённые неудачной телепортацией трупы, обезображенные маской страха, та девочка, загоревшаяся после щелчка длинных пальцев с обкусанными ногтями. Наследник просыпался каждый новый день с её предсмертным криком. Он помнил старый договор со старушкой-Чумой, тот самый договор, с которого началось его медленное, но верное превращение в чудовище. Только теперь он осознавал весь ужас того, что сотворил, ту катастрофу, которая неминуемо случится, если он не остановится. Здесь и сейчас. Разваливающийся Скаредо больше не казался ему величественным императорским дворцом. Померкли краски, обветшали страницы некогда привлекательной книги. Осталось лишь захлопнуть обложку, навсегда оставив позади все завоевания и свершения. Что толку от них, если рядом с ним нет той, с которой он хотел бы разделить ту безграничную власть, что сосредоточена сейчас в его руках? Но теперь дело было не только в Тане. Сейчас ему казалось, что в погоне за некогда любимой он потерял нечто большее, чем её расположение. Из глубины Зазеркалья всякий раз, когда он подходил к серебристой поверхности зеркала в спальне, на него смотрел уставший, поседевший юноша-старик. Нет, годы не обезобразили его лица, и в памяти сохранилось не так много зим; но огонь молодости навсегда исчез из потемневших, некогда васильковых глаз, едва заметные морщины очертили лоб, а скулы выделялись слишком сильно на похудевшем лице. «Иван Валялкин, ты ли это?»***
— Ты проиграла, Чума. Безобразный дух угрожающе завыл в глубине огромной клетки, но сник под пронзительным взглядом повелителя Теней. Танатос усмехнулся и лёгким движением руки отправил Чуму-дель-Торт в глубины Тартара. — Ты ведь не ожидал такого, я прав? Аид усмехнулся, не глядя на бога смерти. Он не любил проигрывать, и только своевременное вмешательство Аиды Плаховны помогло ему выйти из спора с мёртвой победителем. Именно она подсказала ему, что не всё так просто с мальчиком-маечником, этим нелепым смертным, который волею судьбы привлёк к себе внимание тёмной волшебницы. Что, не смотря на договор, он — не жестокий человек, и не способен к кровавой тирании. — Я предполагал такой вариант развития событий. Чума клялась, что её преемник истребит магическую грязь с лица земли, поэтому я вернул его. — Но он не справился. Танатос, расправив крылья за спиной, озорно взглянул на царя подземного мира. Аид лишь отмахнулся от мальчишки, досадливо глядя на Ягге, ворожившую у Ока, которое демон притащил из их с Гипносом жилища. Она ведь тоже знала, знала всё с самого начала. Не могло быть иначе. Ведь Иван Валялкин рос и мужал на её глазах, дружил с её внуком, и чаяния и мечты этого юноши вряд ли были тайной для богини. Лишь он один оказался слеп. — Забери его. Забери их всех.***
На похоронах Гробыни было слишком тихо. Казалось, что вся яркая экстравагантность Склеповой-Гломовой ушла вслед за ней, и серый дождь поглотил оставшихся в подлунном мире. Не так много людей пришло попрощаться с женщиной — после происшествия с Глебом, после провалившейся эвакуации, весть о которой облетела магический мир довольно быстро, мало кто осмеливался ступить в тень некогда любимой школы. Бейбарсов с помощью трости отлеветировал гроб в яму, а Ягун, выпустив искру из перстня, засыпал её землёй. Таня же, прижавшись к возлюбленному, тихо плакала. А Глеб молчал. Едва некромаг очнулся, никто даже не обратил внимание на его молчание. Мужчина не проронил ни слова, лишь обнимал льнущую к нему Гроттер и рассеяно обводил взглядом присутствующих. Тогда, и пару дней спустя его безмолвие списали на шок, стресс после пережитого ранения, и вновь никто не думал беспокоиться об этом. Лишь спустя неделю Таня забила тревогу. Проклятие копья Аида. Оно проявлялось каждый раз по-новому, и с каждым днём лишь обретало силу. С каждым днём некромаг Глеб Бейбарсов становился бледнее, будто прозрачнее, истончаясь, будто приведение после особо сильного «Дрыгуса Брыгуса». Чёрные глаза-омуты становились безучастнее, и мужчина подолгу бродил по берегу океана, высматривая что-то одному ему известное. Таня, первое время составлявшая ему компанию, заметила, что тот никак не реагирует на её присутствие, и прекратила ему докучать. «Дух некромага крепко привязан к подземному царству. Оно зовёт его, манит, влечёт. Глеб сильный, но ни один маг не сможет разорвать проклятие Аида.» Сарданапал был бессилен. — Мы потеряли их. Ягун лишь крепче сжал катины пальцы. Женщина, с каждым днём соблазнительно круглевшая, выглядела, однако, вовсе не цветуще и счастливо. Тёмные круги пролегли под красивыми глазами, а фарфоровая кожа преобрела болезненный желтоватый оттенок. Все, что им пришлось пережить за последние пол-месяца, не могло не оставить отпечаток на каждом обитателе Тибидохса, а уж на тех, кто побывал в подземном царстве и вернулся — тем более. Таня, выпустившая из своих объятий Глеба, села на колени возле могилы и протянула руку. По ободу кольца скользнула искра, и на кресте, служившим надгробием, появились слова:Анна и Сергей Гломовы. Они не просили у жизни ничего особенного. Просто хотели прожить её вместе.*
— Только не плачь, — Ягун искренне пытался пошутить, но, кажется, его чувство юмора так же навеки затерялось в лабиринтах Тартара. Таня, хмыкнул, провернула кольцо на пальце и обернулась к нему. Глядя в её пустые, без единой эмоции глаза, Баб-Ягун не испытывал удивления, отнюдь. Он каждый день видел такой же взгляд. Каждое утро. В зеркале. — Я не плачу. Они шли с кладбища вчетвером. В ставшем привычном молчании было что-то лёгкое, освобождающее. Да, им всем будет безумно не хватать Гробыни, этого неуправляемого энерджайзера, который превращал их жизнь в хаос. Теперь, когда она ушла, спокойное течение серых будней, о котором они порой молили тогда, когда проделки Гломовой терпеть было невмоготу, оказалось на практике унылым и скучным. Но зато Аня была рядом с Гуней. Они уже почти дошли до Тибидохса, когда им навстречу выбежал Тарарах. Будучи самым непосредственным, близким к студентам из всего преподавательского состава, сейчас он не сдержался и стиснул в крепких объятиях Таньку, оказавшейся на его пути самой первой, и прокричал охрипшим голосом: — Гипноз наследника больше не действует! Лысая гора свободна!