Привет с той стороны

Арчи, обнимая Снежку с Дэвидом и глядя на Реджину, сочувствовал им так сильно, как только мог. Он сказал, что всему нужно свое время, что восстановление происходит день за днем крохотными незаметными шажками. Реджина не поверила его словам. Когда же недели превратились в месяцы, а безысходность и грусть продолжали снедать ее изнутри, она поняла, что в этом виноват Сторибрук – город, ранящий ее сердце. Город, который на многие годы стал ее убежищем; место, с помощью которого она поняла, как стать другим человеком, не таким, каким она была до этого, теперь стало клеткой, тюрьмой, постоянным напоминанием об одной блондинке, чьи глаза больше никогда не откроются снова. Реджина чувствовала, что не сможет пойти к склепу одна, не сможет взглянуть на гроб и признать еще больше смертей, признать бездну миль и времени, лежащую между ней и женщиной, которая умерла год назад. И для этого была своя причина. Спустя два года после самопожертвования Эммы она медленно, но верно начала упаковывать все свои вещи. Сначала она не планировала покидать город или даже думать об этом. Можно сказать, что она действовала неосознанно. Но затем… Однажды она нашла фотографию, которую кто-то (скорее всего, Генри) взял из дома Эммы. На сероватом изображении была женщина с чашкой чая в руках и смущенной улыбкой на лице. Ее глаза смотрели прямо на Реджину, будто она в самом деле могла видеть брюнетку. Бывшая королева осмотрелась по сторонам и решила, что ее дом, офис мэра и этот город перестали быть ее домом. Они превратились в тени – тени, в которых она прячется и живет с памятью об Эмме, скрываясь в каждом углу, истекая кровью из до сих пор не зажитых ран, а горло все еще дерет крик, который не может высвободиться. Она не расплакалась ни над фотографией, ни когда всматривалась в лицо Генри и видела в его глазах смирение и все те же тени, растущие с каждым днем. Да, она не заплакала и ничего не сказала ему; вскоре оставшиеся крохи их жизней находились в коробках, обещающих им в будущем, возможно, лучшую жизнь. Она не пыталась забыть Сторибрук, не пыталась покинуть Эмму. Она не пыталась сбежать. Ей просто нужно было пространство, место, в котором все было бы отлично от… Выруливая жук Эммы в сторону Сторибрука, Реджина вздохнула. Город выглядел точно таким же, каким он был всегда. На секунду, на крохотное мгновение ей показалось, что все произошедшее было сном, и Эмма ждет их двоих на станции с ухмылкой на лице, шепчет непристойные шуточки над ухом Реджины, а затем с виноватым лицом подмигивает их общему сыну, изображающему рвотные позывы. Когда маленький желтый жук заехал в город, прохожие заметили его. Они хмуро смотрели на машину и вздыхали так громко, что Реджина прекрасно слышала их внутри автомобиля. В это мгновение ее видение исчезло, и она поняла, что Эммы нет. Нет шерифа, ждущего ее на станции с распростертыми руками и тупыми шутками, которые в любом случае заканчивала мягкой улыбкой. – Куда мы едем? – спросил Генри приглушенным голосом. Реджина поняла, что неизменная оцепенелость Сторибрука обманула не одну ее. Слово «домой» застряло в горле, поэтому она только наклонила голову. Генри кивнул ей, его глаза потемнели так же, как и ее. Когда они покидали Сторибрук, только Прекрасные попрощались с ними. Их серьезный взгляд и усталые лица – последнее, что увидела Реджина после того как хлопнула дверью машины Эммы – последнего имущества женщины, от сердца которой она не могла отказаться. Это была машина, в которой Эмма приехала в город – в то место, куда блондинка и Реджина вернулись после первого появления Зелины. Автомобиль был такой Эммин, что Реджина просто не могла забыть обо всем и уехать на нем из города, который стал для нее ледяным и перестал быть домом – во всяком случае, для них с Генри. Странно, но Снежка не пыталась их остановить. Она, обменявшись долгими взглядами с мужем, наконец-то кивнула, бормоча, что они, в общем-то, предпочли бы остаться и не покидать Сторибрук. Реджина не обратила внимания, что без человека, в жилах которого течет волшебная кровь, они бы точно не смогли бы уйти – значит, не смогли бы уехать без нее. Но, поймав взгляд Снежки, она поняла, что они прекрасно знали об этом и все равно не хотели уезжать. Когда они покинули Сторибрук, Генри взял карту – последнюю вещь, связывающую их с исчезающим городом. – Куда? – спросил он. И они выбрали Калифорнию – далекое от Сторибрука место, в котором Реджина хотела начать все с начала. Она не пыталась забыть Эмму, не пыталась оставить прошлое за спиной. Она всего лишь пыталась стать счастливой и… – Мама, стой, – мягким голосом сказал Генри. Услышав его, Реджина моргнула, выныривая из своих мыслей. Перед ними был особняк, в котором она провела больше тридцати лет. Они смотрели на него через довольно неопрятный сад. Дернув за ручник и выключив двигатель старенького автомобиля, мать и сын посмотрели друг на друга и кивнули. Подросток немного заколебался и лишь затем распахнул дверь машины, как он делал каждый раз, когда Реджина подвозила его. Теперь он был лишь тенью того мальчика, которым он когда-то был, тенью, обладающей неясным будущим. Реджина хотела крепко обнять его и вобрать в себя весь его страх и боль. Вместо этого она спросила: «Пошли?», и, когда Генри все-таки кивнул, они открыли двери и сделали первые шаги наружу, глядя на дом, который они покинул еще год назад. – Как ты думаешь, ба… Мэри Маргарет бывала здесь с тех пор как дала тебе обещание? – обойдя машину, спросил Генри. Он всматривался в окна дома, выгнув бровь точно как Реджина; уголки ее губ поползли вверх от непреодолимого чувства гордости, переполняющего ее грудь. Эмма всегда шутила, что ее сын своими манерами скорее пошел в Реджину, чем в нее, и в такие моменты Реджина специально поворачивалась к ней, демонстрируя их схожесть. – Думаю, что мы должны войти и выяснить это, – наконец, ответила она после тяжелой затянувшейся паузы. Ее мысли были заняты фигурой Эммы, последние слова которой эхом отражались в голове; обещание, которое дала женщина больше трех лет назад, вступало в полную силу. – Я всегда буду любить тебя, Реджина, я буду заботиться о тебе с той стороны. Она не заплакала, но тяжкий вздох слетел с ее губ; Генри, глядя ей в лицо, медленно кивнул. Она так отчаянно хотела верить в эти слова, особенно в первые дни после случившегося. Перед тем как попытаться заснуть, она часто думала о зеленых глазах и мягкой улыбке Эммы. Точно так же было и в Калифорнии; не важно, насколько далеко она была от Сторибрука, кошмары и бессонные ночи всегда преследовали ее, ждали любого подходящего момента, чтобы проявить себя. Каждый раз, когда Реджина пыталась уснуть, она чувствовала мимолетный аромат корицы, видела зеленые глаза, смотрящие прямо на нее, слышала имя Эммы, ласкающее слух брюнетки, вспоминала о мягких и при этом сильных руках, касающихся ее… И так происходило каждый раз, когда она не могла утихомирить свои разбушевавшиеся мысли. Когда Генри отворачивался, из ее глаз лили слезы. Она не могла плакать при виде быстро растущего подростка, глаза которого выглядели грустными, как и у Реджины, и чей голос редко можно было услыхать в их новом доме. Этот дом Реджина нашла для них, когда они путешествовали по стране. В то время они обменивались лишь парой ненужных фраз и, неспособные на что-либо еще, проводили его в тишине. И, когда Реджина зашла, в общем-то, в пустой дом, воспоминания об Эмме ударили ее, как мощные сгустки магии. Она поняла: да, она действительно сбежала, сбежала от боли, от воспоминаний об Эмме. – Я пойду и увижусь с ней, – сказала она Генри в гостиной, который что-то тихо бормотал себе под нос, глазея по сторонам. У него было странное, отстраненное выражение лица. Реджине не нужно было говорить, кого она собирается посетить; когда же она обняла его и поцеловала в висок, уголком сознания она подумала о том, каким высоким он вырос. Но Генри, как и Реджина, не мог вернуться к месту проведения церемонии; он ходил вокруг, но никогда не подходил близко. Какой-то частью самой себя Реджина, хоть и чувствуя себя виноватой во всем, слишком хорошо понимала мальчика. – Я пойду на палубу, – сказал Генри после нескольких секунд тишины. – Ба… Мэри Маргарет и Дэвид, наверно, все еще работают над своим делом, и… – Ты не хочешь быть здесь, – закончила Реджина предложение за мальчика. Глаза ее потемнели от боли и сожаления. Они не бросали Эмму, но на секунду ей показалось, что все было именно так; слезы и всхлипы сдавливали ее грудь и обжигали горло. Когда же Реджина попыталась переубедить сына, ее голос на мгновение пропал. – С тобой все будет в порядке? Генри кивнул. Мысленно он уже был слишком далек от Реджины, чтобы понять ее слова. Бывшая королева вновь удивилась, как сильно изменился Генри. Как все изменилось. И, исчезнув в фиолетовых клубах магии (при этом изумившись тому, что она все еще владеет магией после года, в котором она не просто не прибегала к магии, но и специально избегала ее), Реджина оказалась перед входом в пустынный и холодный склеп – и она знала ответ на свой вопрос.