Привет с той стороны

В подвале было холодно; Реджина оперлась на валун – больше ничего рядом не было. Она снова дернула волшебные цепи, затем подняла глаза. Артур выглядел самодовольней, чем когда-либо, а Эмма… Глаза Эммы блестели от еще не высохших слез, от тысячи «я люблю тебя» и «прости», сияющих из самой глубины. Реджина была рада снова увидеть ее живой, но начала беспокоиться, потому что Эмма выглядела так же измученно, как чувствовала себя Реджина, и на секунду, единственную секунду… Реджина моргнула, осознав, что она не в склепе, а здесь, в своем офисе около двери… Вокруг валялось стекло и наносило ей тысячи порезов на пальцах. Воспоминания затуманили разум Реджины; она не могла с ними справиться. Эмма. Это должно быть… даже если это невозможно, даже если смерть действительно была смертью. В этом она точно была уверена – сколько она, будучи королевой, потратила времени в поисках лекарства от смерти! Смерть есть смерть, и никто не может ее избежать. Но сейчас… Она отчаянно желала, чтобы это действительно была Эмма, а не чей-то замысловатый план. Ей нужно было, чтобы это была та блондинка, ее блондинка, женщина, которая бескорыстно пожертвовала собой без тени сомнения, покидая все и оставляя от себя лишь одно обещание. Ей нужно было верить в это, потому что… Кто еще мог быть таким же упертым, как она? Кто еще мог бы избежать смерти? Она позволила себе улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Реджина всхлипнула, нарушив тишину кабинета. Фрагменты зеркала хранили молчанье, но она все еще чувствовала присутствие магии. «Может, это проделки мозга?» – подумала она, глядя на осколки. Страх и сомнение затаились в ней. Наверно, это было еще одно напоминание о том, что Эмма умерла – разумеется, умерла! – в ту ночь в подвале; о том, что сейчас она далека от этого мира; пожалуй, это все были проделки магии самой Реджины… «Или, наверно, просто сон», – решила она, вздохнув и выпрямив плечи. Это был всего лишь сон, в который ей очень хотелось верить. Она смотрела на женщину, и ей хотелось расплакаться. Она сжала кулаки, когда увидела в ее карих глазах страх и отчаяние. Осознание этого больно ударило ее. Она следила, как Реджина машинально использует свою магию – перемещает осколки в одну кучу и растворяет их в лиловой дымке, которая выглядела намного бледнее, чем когда-либо раньше. С замирающим сердцем она наблюдала, как брюнетка собирает свои вещи и выходит из кабинета, не потрудившись осмотреть его еще раз. Ей нужен другой план. Реджина завела двигатель старой машины и вздохнула. Она осторожно взялась за руль и аккуратно его повернула, помня, что для того, чтобы следовать ее команде, левому боку машины нужно больше секунд, чем правому. Ночь уже легла на Сторибрук; плотный занавес дождя падал с черного неба, и тысячи капель стучали по крыше машины, действуя Реджине на нервы. «Это невозможно, – сказала она сама себе, – смерть есть смерть». Она поехала по пустынной дороге спящего города, пытаясь не думать о чем-либо другом. Ей нужно остаться в своем уме для Генри, для самой себя. Для Эммы. Эммы… Она издала сдавленный крик, увидев, что машина уехала. Реджина сидела за рулем автомобиля с текущими слезами, хотя казалось, что повзрослевшая женщина не замечала их. Жук был в руках Реджины, несмотря на то, что бывшая королева миллион раз рассказывала им, как сильно его презирала – и она закрыла глаза, мечтая и нуждаясь быть видимой. Реджина ехала, не желая оглядываться. Из-за ливня ничего не было видно дальше нескольких метров, поэтому она сфокусировалась на дороге. Глаза сужались, когда машина проезжала мимо фонаря. Тысячи крошечных капелек блестели на ветровом стекле подобно бриллиантам, из-за чего Реджина некоторое время не имела понятия, где она находится. Вдруг перед ней появилась какая-то тень. Реджина увидела зеленые глаза, полные слез, бледную кожу и мягкие розовые губы – все, что можно было разглядеть в пелене дождя. Блеснули фары, и все исчезло. Впрочем, этого было достаточно. Это была вспышка, отблеск, отражение, которая через мгновение пропала, но Реджина резко остановила машину и начала искать глазами фигуру, которая так сильно ее потрясла. Она моргнула, поняв, что ей это не просто показалось. Эмма… Она вздохнула, так и не поняв, было ли ее видно. Секунда, когда ее глаза встретились с глазами Реджины, заставила ее сердце екнуть. Она сжала свои бледные руки, которые исчезали каждый раз, когда она двигалась, в крепкие кулаки, когда закапал дождь, не задевая ее. Привидением – в конце концов признала она, - она была не больше чем привидением. И она вновь закрыла глаза. Некое напряжение, которое она чувствовала раньше, подобное слабому призыву, заставило ее нахмуриться. Она позволила себе поддаться этому зову, не зная, что еще можно сделать. И, открыв глаза вновь, она поняла, что уже настало утро, а от дождя остался лишь один запах, витающий в воздухе. Трава приятно защекотала ее ноги, когда тело приобрело более твердую форму. «Где я?» – подумала она, закусив губу, и мгновенно заметила, что ее одежда вновь поменялась. – Мама сказала, что не будет ничего страшного, если я не посещу тебя, – проплыл в воздухе голос. Этот голос был глубоким, намного глубже, чем тот, который она помнила. Но она распознала бы его несмотря ни на что, и часть ее сердца – ее мертвого сердца, как мгновенно напомнил разум – сжалось, когда она увидела перед собой высокого мальчика с розой в руках. Он был определенно выше ее; долговязый и нескладный, он выглядел молодым, но уже сильным, с глубокими глазами, отчего Эмма задумалась о его отце, о Реджине и о себе. Она почувствовала усталость и гнев, поняв, что Артур украл у них с Генри столько лет, украл возможность увидеть, как он вырастет уже во взрослого человека. Сжимая между пальцами розу, он смотрел на надгробие. Надгробие перед склепом определенно поставили Мэри Маргарет и Дэвид – безусловно, уважая решение Реджины похоронить ее там без какого-либо памятника… Она посмотрела на Генри, продолжавшего говорить в тишине. – Но я захотел пойти, хотя вчера, кажется, я все еще не был к этому готов… но мама приехала поздно ночью, и она… выглядела как-то по-другому, понимаешь? Будто что-то засело у нее в голове, но она не знает, как это объяснить. Но я и не настаивал на этом. Эмма, хоть и знала, что мальчик не сможет ее услышать, попыталась сдержать рыдания. – Она провела много часов, разговаривая со Снежкой по телефону. Я подумал, что ей надо поговорить с кем-нибудь, поэтому я сегодня взял розу, и… вот я здесь. Эмма ничего не сказала; не то что бы у нее было, что сказать, или Генри мог бы услышать ее, но, когда она прочистила горло, вместо из него захотело выйти нечто, отличное от всхлипа. – Мы оба скучаем по тебе, – прошептал Генри. – Мы пытались справиться с этим, но… нам надо было быть здесь, с тобой. Думаю, что мама думала о том же, когда пришла сюда вчера. Я пытался зайти в склеп, но… Мне кажется, я все еще не готов к этому. В любом случае, это мамино место. Я считаю, что она бы предпочла знать, что ты где-то там. Когда Генри с усталым видом положил розу на надгробие, Эмма почувствовала, как некое напряжение снова дернуло ее, заставляя ее немощное тело дрожать. Последняя вспышка, и она вновь очутилась в небытие с одной единственной мыслью, пульсирующей в голове: – Но я здесь! Реджина открыла дверь бывшего кабинета. Голос Снежки застрял у нее в голове. Она все еще думала о разговоре со своим бывшим врагом. Нет, с тех пор, как они покинули Сторибрук, Эмма не появлялась ни в какой форме, нет, с магией не было никаких проблем и нет, не было никакого злодея, с которым Реджина должна была бы разобраться. По всей видимости, сторибрукцы наслаждались этим долгим периодом, проведенным без нее, с тех пор, как пало первое проклятие. К концу разговора Снежка обеспокоенно смотрела на нее, но Реджина не выдала, что именно ее волновало. Да, смерть есть смерть, но если она была единственной, кто видел эту магию, которая все еще чувствовалась где-то в Сторибруке, подобно тени-фантому, бродящей в разных местах, то, может быть, это происходило из-за того, что она была единственной, кто ожидал ее ощутить. Поморгав, она поняла, что смотрит на чуть плачущего Генри. Его одежда была в грязи, что сразу же пояснило, где он пропадал целое утро после их скромного завтрака дома. Дома, который не был больше их. Не был без Эммы. – Генри, – прошептала она. Подросток мгновенно кивнул и посмотрел куда-то вдаль. – Там сильно похолодало, – успел сказать он. – Как ты думаешь… Он остановился, будто вопрос оказался тупым и бессмысленным. Но Реджина знала, что это не так. Эмма повернулась. Голос Генри выдернул ее из небытия. Одинокая слеза скатилась по щеке, когда Эмма услышала глубокий голос мальчика. Она все еще не верила, что молодой человек, которого сейчас обнимала Реджина, был тем ребенком, которого она покинула… когда? Три, четыре года назад? Время превратилось в бесконечную и утомляющую линию, которую она не могла ни остановить, ни подчинить себе и идти вдоль. Реджина снова моргнула и огляделась – она чувствовала ту же магию, которая была в офисе. – Думаю, я должна тебе кое о чем рассказать, – сказала она Генри, медленно и осторожно; ее слова были наполнены надеждой, чего Генри не наблюдал с самой смерти Эммы, так что мальчик мгновенно забыл о собственных страхах и просто кивнул. – Ладно, – сказал он. Блондинка, о присутствии которой они не подозревали, вновь исчезла. Ее тело рассеялось в воздухе, но остекленевшие зеленые глаза все еще радовались, что поток их слез никогда не будет виден или слышен.