20.
Единственным, кто подходил к Райнену на протяжении этих дней, был всё тот же эльф. Он не пытался с Райненом заговаривать, если только в этом не было крайней надобности, и не торчал в комнате постоянно, появляясь лишь время от времени; он менял повязки, приносил воду, пытался кормить, а когда от очередного приступа жара Райнена бросало в пот, обтирал его какой-то жидкостью со странным запахом и помогал переодевать влажные рубашки. И всё это делалось так, будто Райнен важная и знатная персона. Нет, эльф не проявлял подобострастия, просто у него так выходило, что даже когда он протягивал Райнену глиняную кружку, казалось, будто он подаёт драгоценный кубок. Такими, наверное были дворцовые слуги тех самых эльфийских лордов, которые правили сказочными землями и жили в зачарованных городах. Райнен себя от этого чувствовал скорее неудобно, хотя эльф был невозможно деликатен. Уж какое там «намазать лекарством задницу», — стягивая с Райнена рубашки, он и то глаза в сторону отводил. С «лекарством» Райнен разобрался, когда увидел, как Энгве в замешательстве крутит в пальцах баночку после очередной перевязки. Райнен вспомнил как у эльфа дрожали руки после того, как Альтакано пригрозил его чему-то там лично научить, и сказал: — Дай сюда. Когда Энгве отдал ему глиняную чашечку, он сел и с размаха вышвырнул её в окно. И тут же свалился назад, зажимая руками рот: от резкого движения замутило сразу же и со страшной силой. Чуть придя в себя, он заметил, что Энгве смотрит в окно с таким странным выражением лица… — Что? — спросил Райнен. Энгве опустил глаза. — Внизу мог кто-то стоять, — ответил он. Райнен от всей души вслух пожелал, чтоб стоял, и чтоб не «кто-нибудь», а Альтакано. По-прежнему не поднимая глаз, Энгве покачал головой, складывая грязные повязки и подбирая с постели коробку. — Здесь кроме них есть и другие, — очень тихо сказал он, прикасаясь пальцами к вороту. Тогда в разрезе рубашки Райнен заметил блеск металла и разглядел на шее Энгве железный, намертво заклёпанный ошейник. И хотя слова не прозвучали укором, Райнену всё равно стало стыдно. Давно ли он сам лежал в окружении товарищей посреди двора, подобного тому, что внизу, за окнами?21.1
Прошло действительно дней пять или шесть, Райнен не считал их. Очередной ночью в смежной зале разговаривали и спорили несколько голосов. Они беседовали на тёмном наречии, понять что-то было невозможно, заснуть тоже, потому что один из голосов был очень громким и очень недовольным и походил на рёв разбуженного среди зимы медведя, а среди других Райнен слышал Альтакано. Разговоры были бурные и прекратились лишь с рассветом. Альтакано вышел из залы вскоре после того, как всё утихомирилось, и завалился на постель. Привыкший уже за несколько дней, что его не замечают, и что командир орков если и ночует где-то, то не здесь, Райнен не знал теперь, куда бы деться. Альтакано, уже лёжа и стягивая сапоги, оглянулся и сказал: — Успокойся. Избавившись от обуви, он потянулся, зевая. Райнен молча стиснул под подушкой руку, безнадёжно наблюдая, как командир охраны стаскивает с себя чёрную рубашку и забирается под одеяла. Альтакано выгреб несколько мелких подушек, расчищая себе место. — Это, в конце концов, моя постель, — сказал он, укладываясь, — иногда я изволю тут спать. Райнен попытался отодвинуться. Альтакано поймал его за руку и подтащил обратно. — Спать, — повторил он. — Спать, и ничего больше. Он усмехнулся, выпуская запястье Райнена и кладя руку ему на лоб. — Как тут сегодня жарко-то. Голова всё ещё болит? Райнен промолчал, полагая, что говорить или молчать — разницы нет. Итог всё равно один будет. — Ну ты бы хоть кивнул, — предложил Альтакано. — Опять из тебя слова не вытянешь? — Болит, — сказал Райнен, чувствуя, что выслушивать сейчас что-нибудь вроде предложения вытащить из подвалов эльфа, чтобы помочь ему разговориться, он не в состоянии. — Ну вот, отлично, — обрадовался Альтакано. — Нет, конечно, что болит — это плохо. Рука соскользнула со лба на щёку, пальцы прижались через повязку к виску. — Не рассчитал, — сказал Альтакано. — Приложил, как квэнди. Если бы Райнен не знал, кто с ним сейчас говорит, подумал бы, что слышит искреннее сожаление и чуть ли не раскаяние. Да и зная, трудно было не купиться. Альтакано подцепил пальцем краешек повязки. Никакой серьёзной раны на виске не было, удар оставил только уже успевший сойти отёк, но под повязкой лежал кусочек полотна, смоченный какой-то мутно-зелёной жидкостью. От неё голову словно обдавало холодком, и боль становилась меньше. — Помогает? — спросил Альтакано. — Да, — ответил Райнен, чувствуя, как внутри тоже холодеет и замирает от этих прикосновений, — к виску, к щеке, к заострённому кончику уха под волосами. Было в них что-то неправильное, что-то такое, от чего почти ласковые движения становились чем-то сродни очередному изнасилованию. — Энгве о тебе хорошо заботится? — заботливо спрашивал Альтакано. — Он всё, что ты хочешь, делает? Не очень заносится? — Да. — Отвечал Райнен, всё сильнее застывая. — Да. Нет. — Ему велено тебя слушаться и ни в чём не отказывать… Райнену и в голову бы не пришло просить Энгве о чём-то, и никакой заносчивости он не замечал. И даже если бы эльф исчез совсем на пару дней, он бы не счёл это пренебрежением с его стороны. От того, как Альтакано сейчас про эльфа говорил, холод внутри стал только сильнее и сдавило горло. …он делает всё, что ты хочешь? Что-то омерзительное мерещилось за этими словами. Альтакано положил палец ему на губы, продолжая расспросы: — А почему ты ничего не ешь? — Не хочется, — с трудом ответил Райнен. Альтакано вдруг убрал руки. — А я думал — тебе еда не нравится, — сказал он. — Я не знаю, я её даже не пробовал, — честно сказал Райнен, вздохнув с облегчением. — Решил себя голодом уморить? — спросил Альтакано. Он сунул ладони под голову, и смотрел теперь с любопытством. Райнен даже не ответил сразу. У него было ни таких мыслей, ни подобного намерения. Ему действительно просто не лезла в горло никакая еда. Он и не думал, что может быть отсюда такой выход. Однако в тот же момент у него появились сомнения. — А… разве получилось бы? — спросил он. Альтакано медленно покачал головой. — Я бы запретил кормить твоего приятеля, пока ты не одумаешься, — сказал он. — По-моему, у него нет никакого желания умереть такой смертью. И, прикрыв глаза, продолжал: — Заперли бы вас на виду друг у друга, чтобы он видел, кому обязан. Он бы тебя тогда сумел убедить, полагаю. Ну, пару суток его голодного скулежа ты бы, может, и выдержал… Он открыл глаза и с усмешкой посмотрел на Райнена. — Но вряд ли. — Не надо его голодом морить, — попросил Райнен. — Меня просто тошнит от еды. — Да, — неожиданно покладисто согласился Альтакано. — Я понял. Пока не буду. Но ты же никогда на ноги не встанешь, если и дальше так пойдёт… Меня это не устраивает. Он явно ждал возражения или ответа, но Райнен не знал, что сказать. — У тебя должны быть сотни вопросов, — сказал наконец Альтакано. — Но ты их почему-то не задаёшь. Он шевельнулся. Райнен почувствовал, как под одеялами ладони ложатся ему на пояс, соскальзывают за спину. — Может, потому что боишься узнать ответы? — спросил Альтакано, снова медленно притягивая его к себе, смыкая объятия. Это было очень осторожное движение. И очень хищное. Так пауки прижимают к себе запутанную в паутине добычу. — Ты же прямо сейчас наверняка думаешь, что это я делаю, — сказал командир орков, — и о том, поимеют ли тебя сегодня. Нет. Сегодня — нет. Но — да, и ещё не раз. И спать тебе придётся здесь, в моей постели, у меня под боком. Стоит тебе уже попытаться привыкнуть. А то я будто каменную статую обнимаю. Разве так заснёшь… Райнен подумал, что так, вынужденный прижиматься к Альтакано почти всем телом, он вообще не заснёт. Так — никогда. И вообще ему будет сложно заснуть в ближайшее время. Подушечные бастионы пали, и одеяло больше не может уберечь от нашествия врага. Бежать некуда, и сдавать больше нечего…