Лабиринт искажений

26.1. Райнен пытался кричать вслед Альтакано, что он ошибается, что никакой порчи не было, но командир орков не повернулся и не возвратился. Только приглушённое эхо его собственного голоса долетело снизу из темноты. Внизу, похоже, не было даже орка, и светильники в нижнем зале, должно быть, загасили; остались только маленькие лампадки в нишах лестничного хода, дальше царила полная темнота. Он всё равно пытался некоторое время докричаться хоть до кого-нибудь. Тщетно. За оконным проёмом зала тоже царила тьма. Райнен не знал, сколько пробыл в подземелье, но уходил он отсюда на рассвете, значит, день успел закончиться. Над столом с потолка свисал светильник, но в дальнем конце у лестницы было сумрачно, и Райнен долго стоял в густой тени. Он отчаянно желал чтобы всё это место вместе с Альтакано провалилось в недра горы. Было бы возможно — он бы поспособствовал. Можно оборвать с потолка знамя, — думал он, — скрутить факел и поджечь полки со свитками. Они должны хорошо гореть… но стены, полы и потолки сложены из камня, и когда дерево выгорит, единственным ущербом станет копоть на стенах, да сами сгоревшие пергаменты. Ничтожный вред для холодной северной крепости. Ему хотелось закричать. И было это единственным, что он действительно мог сейчас сделать без последствий. С досады он изо всех сил врезал кулаком по боковой панели полки, доска хрустнула и проломилась, а руку пронзило болью. Глупо, но стало чуть легче. Прижимая к груди ушибленную руку, Райнен ушёл в соседнюю комнату и забился на резную деревянную скамью с приподнятым изголовьем, стоявшую там возле низкого столика. Скамья была коротковата; чтобы нормально на ней лежать, пришлось подогнуть ноги, но обратно в постель, где он и так провёл слишком много времени, ему не хотелось. Рука болела, внутри свербило, на штаны натекло и ткань липла сзади к телу, голод, на время отступивший, вернулся, но от тревоги и дурных мыслей ничто из этого не отвлекало. Стоило порадоваться маленькой победе над несдержанностью собственного тела, как это опять кому-то боком выходит. Альтакано ничего бы не выбил из Финнеланна, даже будь что выбивать. А уж когда эльфу и сознаваться не в чем — и подавно. Но действовать командир орков будет в полной уверенности, что это именно целитель сделал что-то такое волшебное, отчего на его ласки естество пленника перестало отвечать взаимностью. Вон и слушать даже не стал. И догонять его Райнен не посмел, помня про отрубленную руку Магора и следствия нарушения прямых запретов Альтакано. Что Альтакано сделает? В голову немедленно полезли разные жуткие образы, вспомнились мельком увиденные в подземелье эльфы, безумный шёпот из-за решётки, пробитые железными прутьями руки, запах разложения. И стена, увешанная разными железками, в той комнате, где Альтакано расспрашивал Райнена о его жизни. Райнен тогда лишь вскользь на эти инструменты взглянул, теперь же воображение стало строить предположения, какой крючок для чего орки могли использовать. Вряд ли Альтакано применит что-то, требующее длительного времени. Только что выпитую воду обратно не выжмешь, а еды эльфу и так, похоже, не давали. И убивать его тоже не станут; целительские способности, по всему видно, даже здесь имеют какую-то ценность. Но покалечить, изуродовать — Альтакано мог вполне. Райнен помнил, какой он сильный. Сломать кость просто ударом кулака ему ничего не стоит, и выбить сустав он наверняка может так же легко, как вправил. А ещё он будет при этом говорить. Говорить о том, что делал с Райненом. Так же легко и цинично, как сказал ему перед Магором: «Вчера, когда я тебя трахал». Что-нибудь вроде: «Пока он с тобой не встретился, он неплохо кончал»… Райнен со стоном схватился за голову. Мысль о том, что Альтакано распишет Финнеланну, как его насиловал, была такой же болезненной, как и сознание того, что эльф окажется под пыткой из-за его прихоти, пусть она и не могла на первый взгляд никому угрожать. В попытке справиться с мучившими его чувствами Райнен попытался отвлечься на что-нибудь. Он взглянул в окно, надеясь, что, может быть, хоть снег пойдёт. Этой ночью в крепости царила тишина. Из провала за окном ни звука не доносилось. Обычно там внизу шла какая-то жизнь. Пока Райнен проводил всё время в постели, он нередко слышал переругивания орков и грызню варгов, звон колец на упряжи и дребезг доспехов. Иногда кто-то кричал или стонал. Иногда по камням грохотали колёса, со скрипом поворачивающиеся на осях. Этой ночью словно все вымерли. Только горгулья пялилась в комнату со стены напротив. Райнен поёжился и отвернулся от окна. Больно уж мерзкая рожа была у изваяния. Но ему тут же стало казаться, что каменная летучая мышь сверлит ему спину взглядом. Он сам на себя разозлился — надо же, статуи испугался. Но в комнате что-то вдруг звякнуло — и он вздрогнул от неожиданности всем телом, подскакивая. Заметив краем глаза высокую, невесть откуда взявшуюся тень, он сначала по-настоящему испугался. Но мгновение спустя успокоился: возле него стоял неслышно подошедший Энгве. В руках он держал большую корзину, сплетённую не из лозы, а из какой-то травы.  — Еда, — сказал Энгве чуть вопросительно. Внутри что-то снова звякнуло, когда он поставил корзину на пол.  — Благослови тебя боги, Энгве, — искренне сказал Райнен. Ему сразу же стало легче, — от одного присутствия эльфа в комнате. Бессмысленность своей тревоги он осознавал, но поделать с ней ничего не мог. Энгве явился как раз вовремя. — И не только за еду, — добавил Райнен. Энгве наклонил голову с чуть заметной улыбкой. Он присел рядом и снял крышку с корзины. Сверху лежала свёрнутая ткань. Энгве поднял её, развернул и расстелил на столе, разглаживая взмахом складки и быстро поддёрнул за уголки, выравнивая кромки по длине. Потом из корзины появились блюда и судки, миски, тарелочки и банки. Энгве переставлял их на стол завораживающе выверенными движениями. Райнен смотрел на него, не в силах оторваться. Не то, чтобы в первый раз увидел. Но всё это время боль и дурнота закрывали от него мир, и он всё воспринимал как-то мутно или отрывочно. А теперь ему будто глаза промыли. И оттого виденное уже неоднократно вдруг обретало массу подробностей и деталей. Или, быть может, дело в том, что обычно Энгве старался быть как можно незаметнее в любом случае, когда где-то поблизости слышались чужие голоса. Даже в присутствии Ринбора он становился скованным и заторможенным, а при Альтакано и вовсе коченел, как зимний бурундук в норе. Но сейчас их не было, и с Энгве словно сняли невидимые кандалы. Он и двигался свободнее и выглядел как-то… ярче. Отдельные черты, которые Райнен и раньше подмечал, слились наконец в целостный образ. А внешностью Энгве, если приглядеться, мог бы, пожалуй поспорить и с любым известным Райнену эльфом. Очень высокий, с широкими плечами и ровной (когда сутулиться забывал) спиной, соразмерно длинными ногами и сильными руками. Тёмные, чуть ниже плеч обрезанные волосы частично были заплетены в косы, чтобы убрать пряди от лица. И даже по этим косам становилось понятно, насколько густые у него волосы. Глядя на лицо эльфа, Райнен понял, что Альтакано называл «эльфийским самомнением». Хотя вряд ли это выражение глубокого собственного достоинства имело с самомнением что-то общее, и вряд ли Энгве специально придавал такое выражение своему лицу. Скорее, оно ему было присуще, а усилия ему приходилось прилагать, чтобы изобразить покорность и безразличие. Энгве продолжал заниматься свои делом, не обращая внимания, что на него пялятся. Наконец из почти опустевшей корзины появился кувшин; Энгве поднялся на ноги, и наполнил из него оловянный стакан. Когда Райнен поднял его, чтобы отпить глоток, эльф снял крышку с одного из судков, поясняя:  — Это… не знаю, как вы говорите… это из перепела.  — Суп, — сказал Райнен, хватаясь за ложку и за ломоть ржаного хлеба. От вида и запахов пищи голод стал просто невыносимым и заставил ненадолго про всё на свете позабыть. Он успел прикончить половину, прежде чем понял, что наедается один, а эльф стоит рядом, всё так же держа в руке кувшин. Перехватив взгляд Райнена, он нагнулся и приоткрыл ещё одно блюдо.  — Кролик с… с… Кролик был узнаваем и без представления. Окружающий его зелёный горох, ломтики моркови и кусочки репы — тоже.  — Его стоит испробовать с этим, — продолжал Энгве, подвигая к блюду мисочку с розоватой массой. — Или с этим. — Он открыл маленький горшочек с чем-то белым внутри. Заметив, что Райнен и суп перестал глотать, и к следующему блюду не торопится приступать, он поставил кувшин и взялся за нож.  — Я разрежу… Райнен поймал его за руку.  — Энгве, — сказал он. — Зачем ты это делаешь Я сам могу всё достать, налить. Оставь… Энгве взглянул на него и покачал головой.  — Позволь мне, — сказал он. — Это доставляет радость. За много лет впервые я счастлив служить.  — Ты мне не слуга, — возразил Райнен. — Я не хочу, чтобы ты мне прислуживал. Ну, помимо самого необходимого.  — Ах, — сказал Энгве. — Служить — не то слово. Он выпустил нож и выпрямился, поднимая глаза к потолку, словно там пытаясь подобрать подходящее.  — Не то… Я… не могу передать, — он переплёл пальцы в жесте мучительного напряжения, — не чувствую ваших слов. Это вовсе не то служить. Не может унизить это служить. Это — другое. Когда служить — честь. Райнен сначала смутился и уставился в остатки супа на дне миски, а потом помотал головой.  — Что ты несёшь. Какая честь? Садись и давай тоже ешь. Я не привык чужими руками еду себе резать. Он оторвал кроличью лапу, положил её на деревянную тарелку и подвинул Энгве.  — Я сыт, — сказал Энгве учтиво. В этом Райнен сильно сомневался. По Энгве нельзя было сказать, что его голодом морили, но упитанным тоже не назвать.  — Ну и что? — спросил Райнен. — Это ещё не повод обидеть меня отказом. Посмотрел я в том подвале, как тут эльфов кормят. Раз сейчас сыт — съешь впрок. Энгве посмотрел на тарелку, потом обвёл взглядом комнату…  — А! — спохватился Райнен, сообразив, что эльф опасается каких-нибудь незаметных соглядатаев. — Я тебе это… велю! Или как там говорят? Повелеваю, что ли? Тьфу, вот ведь… Я не могу есть один, когда ты тут стоишь. И не нуждаюсь, чтобы мне в рот куски закидывали. Ладно ещё — когда больной лежал. Так — не могу. Раз ты тут, садись тоже за стол. Энгве смирился и опустился на колени напротив. Невысокий столик рослому эльфу так был в самый раз.  — Благодарю, — сказал он, осторожно берясь за отложенный ему кусок.  — Как это будет по-вашему? — спросил Райнен.  — Ханта… Энгве одним пальцем прижал торчащую из лапки косточку, другой рукой подцепил кусочек мякоти.  — Ханта, — повторил Райнен, отрывая вторую лапку. Он церемониться с едой не привык и вгрызся в мясо, торопливо набивая рот. Пропаренное мясо, сдобренное какими-то травами, и жевать-то почти не приходилось. Некоторое время он просто наслаждался едой и самой возможностью получать от еды наслаждение, а не приступ тошноты. С Энгве они обменивались только названиями блюд и их ингредиентов, да ещё методами готовки. Райнен собирался расспросить Энгве о тех, кто готовил эту пищу, и попросить передать им своё большое, прямо-таки огромное «ханта», но рот оказывался преимущественно занятым, и едва успев прожевать одно, он ухитрялся как-то незаметно напихать в себя что-то другое, иногда даже прежде, чем Энгве успевал его предупредить: «Сладкое». Впрочем, сладкое, солёное, — одно другое тут не портило, даже когда сдобная булочка оказывалась во рту рядом с куском копчёной свинины. А потом Энгве вдруг замер и отодвинулся от стола, судорожно проглатывая недожёванный кусок. Видя, как он опять сник и уставился в колени, Райнен повернулся к входу — как раз к моменту, когда через порог переступил Ринбор.  — Банку отдай! — потребовал помощник Альтакано, не тратя времени на церемонии. Райнен не сразу понял, а когда сообразил, что Ринбор имеет в виду коробочку со склизкой дрянью, жестом (потому что лично он ни лихорадочно дожёвывать, ни глотать еду второпях не собирался) указал в сторону соседней залы. Ринбор прошёл мимо, мимолётно взглянув на стол, и спросил:  — А что это ты тут отмечаешь? Свой первый раз на столе? Или избавление от мигрени? Райнен многозначительно провёл поперёк шеи ладонью.  — Если сыт по горло, то кончай жрать, — заметил Ринбор, исчезая за портьерой. — Помогает. Он вернулся минутой позже, сжимая свою коробочку в руке, сказал Энгве: «Пошёл вон», — и уселся на место безмолвно и быстро исчезнувшего эльфа. Райнен молча подвинул ему одну из тарелок.  — Это — что? — с подозрением спросил Ринбор.  — Пе… — с трудом одолев последний кусок ответил Райнен. — Перепёлки. Запечённые. С орехами и брусникой в меду. По его убеждению, Ринбору причиталось. Как бы там ни было сейчас и дальше, а его совет насчёт камня точно уберёг Райнена от нарушения запрета на разговоры. Ринбор посмотрел на блюдо с горкой мелких птичьих тушек, покрытых розоватой корочкой и мелкой ореховой крошкой, подозрительно.  — Хочешь сказать, что предлагаешь мне их съесть?  — Не хочешь — не ешь. Ринбор поморщился.  — Не хочу, — заявил он брезгливо. Торопливо обшарив стол глазами, он подхватил пару печёных луковиц и горсть сушёных яблочных долек и, высыпав это всё поверх перепёлок, переставил блюдо на пол. А потом — Райнен и глазом не успел моргнуть — дёрнул за кончики льняной тряпки. Все тарелки остались стоять на столе, а ткань оказалась в руках у Ринбора и он принялся заворачивать в неё тарелку, облизываясь и приговаривая:  — Так и быть, варгам возьму твои объедки.  — И не вообрази, будто я тебе благодарен, — сказал Райнен, с трудом удерживаясь от улыбки. У Ринбора только что с зубов слюна не капала.  — Ты от природы неблагодарная скотина, — согласился Ринбор. — В чём подвох? — он приподнял аккуратно увязанное блюдо. — Птички отравленные?  — Я туда плюнул, — злорадно ухмыльнулся Райнен.  — Ничего. Варги сожрут — не подавятся, — заверил его Ринбор, прижимая к себе свёрток обеими руками, как мать младенца. — Вообще-то я задержался спросить, как твоё самочувствие. Тайго интересовался. Самому ему недосуг тебя навещать, но состояние твоей головы и задницы не перестало его беспокоить. Но вижу — его можно успокоить. Голову тебе эльф подлечил, а жопа разве что от жадности треснет. Он обвёл рукой стол.  — Но на этот случай, я с тобой, пожалуй, поделюсь, — сказал он, выкладывая свою коробочку на столешницу. — Раз ты такой щедрый и не пожалел мне… ммм, в перепёлок плюнуть, бери. От себя отрываю.  — Это лишнее, — перебил его Райнен. — О собственной заднице подумай. Но Ринбор уже поднялся.  — Моя, — сказал он, — точный рабочий прибор, требующий особого бережного обращения. А потому я имею запас разнообразных средств для ухода. Когда он торопливо ушёл Райнен не удержался и фыркнул. Они с Ринбором, похоже, прекрасно друг друга поняли. Правда, проклятая коробочка заставляла Райнена краснеть, хотя он и пытался сделать вид, что ему безразлично. А приглядевшись, он покраснел ещё сильнее. Коробочка была другая — совсем не та, которую Ринбор оставил на столе. Тоже тёмная, тоже покрытая узорами, но и форма и размер чуть отличались, а орнамент на крышке казался выдавленным, а не нарисованным. И внутри её по самый край наполняла густая мягкая мазь с запахом лекарственных трав, а не та слизь… Он понял, что держит в руках зримое выражение беспокойства Тайго о целостности его задницы.