Лабиринт искажений

26. 3. В себя Райнена привела боль в затылке и голос Альтакано. Что именно командир орков говорит, он сначала не разобрал. Да и откуда вдруг он взялся, Райнен тоже не понял. Альтакано перестал его тормошить и выпрямился.  — Очнулся? — сказал он. — Неужели это я тебе снился?  — Нет, — хрипло ответил Райнен. Рот пересох, сердце колотилось, затылок болел — похоже, спросонья приложился об изголовье скамьи. Райнен мельком глянул на Альтакано и уставился на окно. Горгульи на стене не было. Райнену показалось, что опять всё наизнанку выворачивается. Он прижал руку к груди, пытаясь нащупать подвеску. Под ладонью оказался только его камешек-оберег. Подвески не было. Но и статуи на стене тоже не было. Он спал или нет? Проснулся или как?  — На что ты смотришь? — спросил Альтакано, заметив его ошеломлённый вид.  — Там, — сказал Райнен, указывая на проём, и не зная, как объяснить. — Эта статуя. Альтакано повернулся, чуть сдвинулся и Райнен увидел горгулью на её месте. Она сидела на своей каменной балке, сжимая её когтями и слепо пялилась в никуда. Стоя почти вплотную, Альтакано просто заслонил изваяние от Райнена.  — Она жуткая, — сказал Райнен. — Это она мне снилась. Альтакано взглянул на статую и развеселился.  — Пыталась тебя съесть, а? — спросил он, отходя к окну и выглядывая наружу. — Она могла бы… Райнен подумал, что и впрямь могла бы, наверное. Будь она настоящей. Неужели где-то здесь такое впрямь летает? Он посмотрел в окно. Ну, может, и летает. Неудивительно тогда, что тут нет птиц. Альтакано отошёл от окна и принялся стаскивать с себя сапоги, присев на край постели. Райнен следил за ним молча, потирая ушибленный затылок. Сколько он проспал? Что Альтакано успел сделать с Финнеланном? Нужно было спросить. Как спросить — он не знал. Страшно было заговаривать. Скажешь лишнее слово не так — ещё хуже будет. Альтакано поднялся, прошёлся босиком до столика у скамьи, сунул палец в остатки жира на опустевшем блюде, облизнул его с интересом и уставился на Райнена. — Что ты там говорил, — спросил он, — будто не было никакой порчи? Словно мысли подслушал.  — Не было! — вскинулся Райнен. — Что он тебе сказал? Альтакано пожал плечами.  — Ничего.  — А… — начал Райнен. Но слова в горле застряли. Альтакано улыбнулся.  — Хочешь знать, что с ним? — спросил он. — Волнуешься? Переживаешь? Сердце не на месте? Он скинул пару подушек на пол и сел на скамью, а Райнен вскочил на ноги.  — Так что с ним? Улыбка Альтакано стала шире.  — Ничего, — повторил он, вытаскивая из лужицы сладкого сиропа дольку груши. Ему, кажется, беспокойство Райнена нравилось. Он неторопливо откусил кончик ломтика, глядя на Райнена, и долго его смаковал, прежде чем продолжил:  — Он ничего не рассказал, потому что я его ни о чём не спрашивал. Что ты вскочил, садись. Он наклонился над столом, разглядывая остатки пиршества.  — Я же обещал его не трогать. Пока. Пока не допрошу остальных. Я выполняю свои обещания. Видимо, ничего интереснее груши на столе не оказалось и Альтакано откинулся на спинку скамьи.  — А это значит, — сказал он, — что мне сначала надо допросить эльфа и человека. Паузы между словами Райнену как раз хватило, чтобы понять — он умудрился сделать хуже не только Финнеланну, но и Сигилмиру с Даэрниром. Если бы не его попытка хоть как-то противостоять Альтакано, неизвестно, когда бы ещё о них вспомнили.  — Он не наводил никакой порчи, — повторил Райнен. Альтакано усмехнулся.  — Да что ты знаешь? Квенди умеют заговаривать мечи и обычные вещи. Они могут отводить глаза, особенно хорошо им это удаётся с людьми. Потому кое-какие из твоих сородичей верят, что эльф может раствориться в воздухе. Не все квенди одарены способностями к магии, но этот наверняка из таких.  — Я не верю. Он никогда ничего такого не делал. Никакого волшебства, — возразил Райнен.  — А исцелял он тебя, по-твоему, как? — спросил Альтакано. — Ты бы охромел или остался без ноги, не приложи он усилий, чтобы очистить твою рану. Здешние лекари, может, и спасли бы тебе жизнь, но проковырялись бы с тобой до весны, да и то ещё неизвестно, смог бы ты потом ходить сам или только с костылём. Что есть эльфийское целительство, как не магия? Райнену никогда не приходило это в голову. Эльфы далеко не всегда лечили больных так, как это делал Финнеланн, они нередко пользовались травами и настоями, и какими-то минеральными составами. Но и Финнеланн ими тоже пользовался. Отчего-то Райнену всегда казалось, что целитель имеет больше способностей или обучен врачевательскому искусству; он никогда не предполагал, что целительство — это какой-то особый дар, присущий именно Финнеланну. Или что этот дар можно использовать как-то ещё.  — Припомни-ка, — продолжал Альтакано, — бывало ли, что ты смотрел на квенди и думал, как они поразительно сражаются, или обворожительно поют, или просто невозможно красивы, — так, что не сравниться с ними большинству смертных? Глаз не оторвать, слушать вечно хочется. Признайся, бывало ведь? А если бывало, значит, и ты не избежал их чар. Может быть, даже этот самый лекарь их и наводил. Райнен мучительно попытался отогнать воспоминания о праздниках в Лаэгосте и в гарнизоне. О столкновении с Финнеланном на лестнице у входа в пиршественный чертог, о бусинках в косах и вышивках на одеждах. Так оно всё и было, — в точности, как Альтакано говорит. Вечно слушать и смотреть не смыкая глаз — лишь бы кто позволил…  — Они привораживают вас, чтобы люди становились их союзниками, — говорил Альтакано. — Квенди хитроумны и впрямь много знают. Тем, что из-за моря, многое открывается. Они знают истинную силу людей, понимают, что люди ничуть не слабее, и хотят в будущих битвах заручиться их содействием. Понимаешь ли ты, что это значит? Альтакано поднялся и сказал, глядя в глаза Райнену:  — Это значит, что однажды, когда наступит время сражения, квенди поставят твоих сородичей между собой и нами. Вы для них бабочки-однодневки, жизни ваши всё равно прерываются слишком быстро, чтобы уважающие себя квенди лишний раз трудились запоминать ваши имена. Вам всё равно умирать. Квенди всё равно, жил ты двадцать лет или шестьдесят. И то и другое одинаково мало в сравнении с их бессмертием. И они вовсе не хотят просто так со своим бессмертием расставаться. Даже тысячей лет нажиться. А потому они положат однажды ваше племя под лапы нашим варгам… — Он всё равно ни при чём, — оборвал его Райнен. Слушать речи о вероломстве эльфов было до тошноты противно. — Я… просто не хотел. Альтакано снова опустился на скамью.  — Всё время хотел и вдруг перестал, — сказал он.  — Я не хотел, — повторил Райнен. — Я же говорил. Мне всё это… — он хотел сказать «отвратительно», но подумал, что Альтакано наверняка прицепится. — Неприятно.  — Ты, может и не хотел, — возразил Альтакано, кивая перед собой и указывая пальцем Райнену пониже пояса. — А одноглазый дружок твой был не прочь, чтоб его приласкали. И целительство — оно о двух концах, — можно болезнь навести так же, как свёл. Так что голову тебе поправить, а заодно бессилием наградить этот эльфийский недомерок мог без труда. Что ему стоило тебя погладить пару раз где надо, пока ты там спал.  — Нет у меня никакого бессилия! — возмутился Райнен. Альтакано хмыкнул.  — Нет? — переспросил он. — Ну тогда докажи, что нет.  — Что? — опешил Райнен. — Как доказать? Альтакано протянул руку, подцепил край рубашки и подтащил Райнена поближе. Прежде, чем он дёрнул за пояс штанов и спустил их разом чуть ли не наполовину, Райнен уже понял о чём речь. Альтакано просунул руку под его хозяйство, оно теперь покоилось у него на ладони, но основное достоинство и не думало проявлять никаких признаков оживления.  — Прежде он у тебя был как-то повеселее, — сказал Альтакано. Райнен стоял перед ним, сжимая кулаки и пытаясь сообразить, как бы добиться «доказательств».  — Это же так просто, ни с того ни с сего, не всегда, — сказал он. — И прежде ты что-нибудь делал.  — Что же я такого делал? — смиренным голосом спросил Альтакано. Райнен перевёл дыхание. Волновался он сейчас вовсе не из-за прикасающейся к нему руки. Ему самому стало казаться, что ничего сейчас не получится. То, что тяжелело и набухало прежде от одной мысли о пышных грудях мельниковой дочки или гладких коленках кузнецовской, да и на домогательство Альтакано отзывалось, хотя лучше б ему не шевелиться по такому поводу, сейчас смирно свернулось в чужой руке.  — Так что же? — переспросил Альтакано.  — Трогал, — с усилием ответил Райнен. Альтакано потыкал в лежащую у него на ладони часть тела пальцем как дети тычут в дохлую птичку, найденную на улице. И покачал головой.  — Не… не так, — сказал Райнен. От волнения в ушах стучало, но кровь прилила к голове, а не туда, куда надо бы. Его одолевало смущение, а не возбуждение.  — И… не тут, — с трудом сказал он.  — А где же? — наивно поинтересовался Альтакано. Райнен не знал, как сказать, где.  — Там, — сказал он, мотнув головой назад. — И… и внутри. Альтакано опустил руки.  — Хочешь сказать, нужно, чтобы я тебе вставил? — спросил он, вопросительно приподнимая брови. Райнен молчал. Когда его тело начинало отзываться?  — Что тебе нравится? — спросил Альтакано. — Ну-ка, припомни, а? Когда ты сюда пришёл в первый раз, и я держал в руке твои яйца и облизывал остальное, тебе же нравилось…  — Нет, — сорвалось у Райнена. Он тут же прикусил язык. Хочется Альтакано думать, будто ему всё это по душе — ну, пусть думает.  — А кончал так, будто очень нравилось, — заметил Альтакано. — Ладно, пусть не нравилось, и с конца у тебя текло от отвращения, — но стояло же. Я помню, и ты припоминай. Он наклонился вперёд, опираясь локтями о колени. Лицо его оказалось совсем рядом от обнажённого паха Райнена, кончики вьющихся волос задевали бедро.  — Тебя заводит сильнее, если языком водить вдоль? — глядя на Райнена снизу вверх спросил он. — Или вокруг? Когда до горла заглатывают или только кончик сосут? Или по-настоящему пробирает, только если тебе загнать поглубже? Вроде нет. В паузах между вопросами Альтакано успевал облизнуть приоткрытые губы, наклонить голову и обдать низ живота теплом дыхания, а потом поднять и посмотреть яркими глазами на свою жертву с издевательской улыбкой.  — У тебя там есть такое местечко чувствительное между дырочкой и мотнёй, гладенькое, упругое и почти без волос, — сказал он, указывая пальцем на промежность. — Если там погладить, тебе же хорошо, верно? Понимаешь о чём я? — пальцы прошлись по воздуху, будто приласкали то самое место, о котором он вёл разговор. — Представляешь себе, что это за место? Такое, вроде бугорка. С этого холмика как раз удобно пальцами соскальзывать внутрь. Как с горки на санках — в ямку. Он поднялся и встал рядом.  — А как в первый раз было, помнишь? — спросил он, указывая на постель. Забыть было трудно. Помнил, правда, Райнен больше свою беспомощность, изумление, растерянность и бессилие. — Ты же спустил ещё до того, как я до донышка добрался, — напомнил Альтакано. — Просто оттого, что тебе вставили. С первого же раза. Знаешь, как редко такое бывает? Да никогда почти. Особенно если тот, кого трахают, действительно не хочет. К собственному ужасу и отчасти облегчению Райнен понял, что от речей Альтакано внутри начинает собираться знакомое тепло, подкатывающее к низу живота и к тому самому «местечку»; что напоминание о первом бесцеремонном вторжении в его тело действительно заставляет кровь изменить течение и от лица схлынуть вниз. Альтакано обошёл его сзади, приобняв за пояс одной рукой и принялся неспешно поглаживать под рубашкой, задевая соски. От этого причинное место моментально отвердело. Альтакано взглянул вниз, и наверняка увидел, но не остановился. — Похоти в тебе хоть отбавляй, — сказал он, — хоть ты и пытаешься быть святее Манве. Но это потому что квенди тебя испортили.  — Да никто меня не портил. Сам посмотри! — воскликнул Райнен.  — Тебя испортили, — возразил Альтакано, хватая его за локти. — Ещё до этого целителя, пока ты с ними там водил дружбу в степях. Насмотрелся на малахольных, и думаешь, что их рыбьи страсти — это правильно? Он прижался к Райнену сзади, и почти на ухо сказал:  — Правильно — это как сейчас. Когда у тебя от одних слов поднимается и от одних мыслей стоит. Он наклонил голову и Райнен почувствовал горячие губы на шее. Не отпуская его рук, Альтакано подтолкнул его в сторону постели впереди себя и там заставил встать коленями на край, прижав головой к подушкам. Не сильно и не грубо. И Райнен даже не пытался сейчас сопротивляться, хотя ему отчаянно хотелось вырваться и опять забиться в какой-нибудь угол. Комкая в руках покрывала, он замер, заставляя себя не отстраняться от трущегося об его обнажённый зад Альтакано. Пока командир орков с ним, он не может быть ни в каком другом месте. Пока он имеет одного пленника, он не может допрашивать и пытать других. Так что терпеть и отдаваться получалось вроде как правильным. Это был единственный способ которым Райнен мог здесь помочь другим товарищам по плену. Но отчего-то он чувствовал, как горло сдавливает, а на глаза наворачиваются слёзы. Ему пришлось прикусить руку, чтобы не дать себе разрыдаться. И боль была ни при чём. Альтакано не особо спешил, и внутри всё ещё с прошлого раза было скользким, так что боль быстро стала терпимой, а чужая рука, уверенно ласкающая «опровержение» эльфийской порчи, заставляла перестать думать вообще о чём бы то ни было. Альтакано не торопился. Сначала стоя, медленно и размеренно; потом лёжа сверху, короткими сильными толчками; потом пристроившись сбоку очень-очень быстрыми движениями, — себе удовольствие он обеспечивал со знанием дела, без спешки и разнообразно, а Райнену в этот раз не позволил кончить до самого финала, приостанавливаясь время от времени, то прикусывая ухо, то сдавливая сосок. Но на этот раз он по крайней мере молчал, и не пришлось выслушивать ни про пытки, ни про эльфийское коварство. Райнен не пытался больше противостоять возбуждению. Когда Альтакано замер, прижимая его к себе, двигая только сомкнутой рукой, Райнену понадобилось всего несколько мгновений и десяток этих движений, чтобы на пальцы Альтакано выплеснулось его семя. Он выдохнул с хрипом и прижался лбом к подушке, чувствуя облегчение. На некоторое время можно успокоиться, теперь у него будет передышка. Альтакано выскользнул из него чуть погодя и сел, вытираясь.  — Научишься, — сказал он. — Со временем. Райнен молчал. Тело изнутри жгло ровным теплом, а на душе было пусто. Вроде бы и сделал всё, что смог, и знал, зачем… и всё равно погано. Альтакано вылез из постели, и Райнен забеспокоился. Но командир орков только взял со стола кувшин и оловянный стакан и вернулся с ними в постель. Стакан наполнил для Райнена, из кувшина допил остатки сам и принялся стаскивать с себя рубашку. — Ты не… не пойдёшь?.. — спросил Райнен, боясь верить в пусть маленькую, но удачу.  — Сегодня я никуда не пойду. Успокойся, — сказал Альтакано. Он сбросил одежду на пол, натянул покрывало, и, едва дождавшись, чтобы Райнен допил свою воду, подгрёб его к себе, пожелав:  — Хороших сновидений. Приснится снова что страшное — буди. Голос у него был донельзя довольный.