Лабиринт искажений

27.1

Когда Райнен проснулся, Энгве сидел рядышком на том же месте. Открыв глаза Райнен обнаружил, что по-прежнему держится за его руку, прислонившись к ней лбом.  — Ты просидел тут всю… — Райнен хотел было сказать «ночь», но спохватился, что проспал полдня. Уже почти стемнело снова, но в крепости, кажется, жили не по свету, а как придётся. Разбудил его шум, доносившийся снизу. На стене перед окнами плясали розовые блики зажжённых внизу костров.  — …всё это время? — поправил себя Райнен. Энгве кивнул.  — Не смог бы здесь спать, — сказал он, прежде чем Райнен успел спросить, он ли ему мешал. Эльф легко поднялся и спросил:  — Еда? Райнен кивнул. Ему очень хотелось и есть, и взглянуть на тех, кто тут готовит, но ещё больше хотелось другого.  — Но мне бы вымыться, — сказал он. Они вместе спустились в пещеру с горячим источником и Райнен остался, а Энгве отправился дальше — куда-то вниз по лестнице, которой Райнен ещё ни разу не ходил. С головой макнувшись в мелкий бассейн, Райнен сел в воде у края чаши, жалея только о том, что изнутри отмыться нельзя. Над источником поднимался лёгкий пар, оседающий на потолке. Влага собиралась на камне, капли время от времени срывались и падали в воду или на пол, нарушая тишину гулким звуком. В горячей воде было хорошо, но слишком скоро стало жарко и захотелось пить. Годится ли для питья эта самая вода из каменной чаши Райнен не знал и пробовать не решился. Он поднялся, пересел на край каменной чаши и принялся отполаскивать одежду. Он не был уверен, что резкий запах, присущий этой воде, выветрится даже когда вещи просохнут. Но лучше уже этот сомнительный аромат, чем белёсые пятна на рубашке и штанах. Энгве застал его отжимающим рубашку.  — Не… нужно было, — сокрушённо сказал он. — Я бы сделал.  — Почему — ты?! — возмутился Райнен. — Я что — немощный? Или маленький?.. Тут он спохватился, что в сравнении с Энгве не просто маленький, а просто-таки как жёлудь в сравнении с дубом, но эльф сказал, что ему приказано заботиться.  — Чересчур-то зачем? — возразил Райнен. Энгве только вздохнул.  — Я покажу, где это лучше делать, — сказал он, указывая на мокрую одежду. — Не здесь. Назад, в комнату, Райнен вернулся, накинув на плечи покрывало с постели, а влажная одежда по настоянию Энгве осталась у источника. Завтрак оказался простым в сравнении с вечерним пиром: запечённое мясо, лук выдержанный в вине, и тонкие хлебные лепёшки. Но мясо так пахло и так таяло во рту, а лепёшки были свежими, тёплыми, только что с огня. Когда посуда опустела, Энгве дал ему гребень, но, увидев, как Райнен без особого сожаления продирает спутанные волосы, отобрал и сам принялся разбирать прядь за прядью. Райнен попробовал было воспротивиться, но Энгве начал спрашивать за что ему отказывают и чем он вызвал недовольство.  — Боги! — не выдержал Райнен. — Да я что — девица какая, чтобы мне косы чесать? Энгве, судя по недоумению на лице, совершенно не понял, о чём речь.  — Косы? — спросил он. Да, на косу бы не набралось.  — Ну, волосы, — поправился Райнен.  — Среди людей не принято, чтобы мужи их… чесали? — спросил Энгве. — Это, — он приподнял перед собой гребень, — оскорбительно? — Нет же! — смутился Райнен. — Просто… Просто отпускали лохмы подлиннее те, кому хотелось выглядеть навроде эльфов. Были такие, что и одежду себе заводили в той же манере, и в прочем уподобиться пытались. Чаще это были парни помоложе, или те, кто долго при эльфах околачивался — в самих их поселениях. Всё равно за версту видно, что подделка. Порой смешно даже, аж до нелепости, особенно, если кто совсем краёв не видит. Райнен старался никакого подобия эльфийских одежд не носить и во всём остальном схожести избегать. Хватало ему острых ушей и отсутствия бороды. По весне, когда сошёл последний снег, он обрезал отросшие за зиму патлы так, чтобы и завязать можно было, и на шею не падали. Но за несколько месяцев они успели отрасти ниже плеч. Дома мать время от времени его ловила и подравнивала кончики острым ножом, чтоб не выглядел «как дворняга», а в гарнизоне никого не волновал его вид. Среди эльфов волосы куда ниже плеч были в порядке вещей. И никому из них они не мешали ни по кустам в степи шастать, ни через валежник у предгорий ползать. Может, это тоже была какая-нибудь магия, — подумал Райнен. Любопытно даже.  — Делай, как знаешь, — сдался он. — Чего там уже. Он всё равно чувствовал себя глупо. В последний раз, когда он расчёсывался не сам, это делала мать. А кроме неё и некому было. Хотя дочка старосты прошлым летом подарила ему гребешок, сказав что-то такое, что можно было надвое понять, когда он начал отказываться от слишком богатого подарка. Гребень был костяной, с тонко прорезанными зубьями, с затейливо украшенной пластиной, может даже эльфийской работы. На возражения Райнена девушка сказала, что от всего сердца дарит, пусть не смеет отказываться, она самый лучший выбрала, и сама бы не отказалась, чтобы её таким расчесывали. И ушла, перекинув косу за спину; и тяжёлый от яшмовых и малахитовых бусинок накосник раскачивался от бедра к бедру поперёк… хм… фигуристостью боги старостину дочку не обделили. От одного воспоминания о том, как накосник перекатывался туда-сюда пониже спины, повыше колен, вызывая мысли, от которых в жар бросало, у него и сейчас теплели щёки, да и не они одни. Только теперь от тепла внутри сразу же вспомнился Альтакано. И не то чтобы это воспоминание пригасило жар. Райнен сжал в ладонях почти пустую кружку, пытаясь отогнать навязчивые образы, не думать о чужих ладонях на собственных бёдрах и о… о… Боги, а как женщины-то мужей терпят? Они, конечно, иначе устроены, но и у них там не врата городские, если от первого соития у многих даже кровь идёт. Он раньше об этом и не задумывался. А теперь все полушуточки про «стерпится-слюбится» совсем другим боком повернулись. Когда сотник, провожая наутро после попойки одного из молодых парней домой — жениться, давал ему с недопохмела указания, как лучше «совать», Райнен вместе со всеми веселился. А сейчас что-то и вспомнить тошно. От волков можно убежать, от дурных мыслей — нет. Мотнул головой — чуть гребень из рук у Энгве не выдернул. Зубчики зацепились за свалявшуюся прядку.  — Прости, — сказал эльф. — Я пытаюсь осторожно…, но тут давно…  — Да, — мрачно сказал Райнен. Чуть не с гарнизона, верно, с гребешком не встречались. — Да обрежь ты их.  — Я распутаю, — возразил Энгве. Он разбирал прядь за прядью, по волоску вытягивая из путанки с терпением, которое только вечноживущий и может себе позволить. Райнен таким терпением не обладал. Среди дурных мыслей его посетила одна, если и не здравая, то толковая. Он решил спросить о подвеске из сна у Энгве. Если Энгве хоть что-то об этом знает, может ему и не совсем приснилось то, что он считает виденьем. Если нет… Ну, тогда можно и не тревожиться.  — Что означает звезда? — спросил он.  — Звезда? — переспросил Энгве. — Которая из звёзд? Он, видимо, счёл, что Райнен спрашивает о настоящей звезде.  — Я не про те, что на небе, — уточнил Райнен. — Когда эльфы рисуют звёзды на знамёнах, например. Это что-то значит? Энгве ответил не сразу, но Райнен привык уже, что эльф обдумывает слова, прежде чем ответить, и терпеливо ждал.  — Звезда может выражать разное, в той мере, в какой наделят её смыслом, — сказал эльф наконец. — Если взять своим знаком звезду, это может значить разное — свет её или событие с ней связанное. Некоторые изображения звёзд — это знаки семей. Если ты мне покажешь звезду, о которой ведётся речь, мне, быть может, удастся узнать её.  — Нет, у меня её нет, — ответил Райнен, и, вовремя вспомнив, что головой лучше не вертеть, указал на проход в залу. — Не такая, как те на стягах. Постой-ка… Он вскочил и кинулся в залу. Стол со вчерашнего дня почти опустел. Остались на нём лампа и несколько пергаментных листов с какими-то пометками, видимо, незначительными, иначе Альтакано вряд ли бросил бы их. Тут же валялись несколько сломанных перьев, чернильницы не нашлось. Райнен взял один из пергаментов и одно из перьев, показавшихся ему не безнадёжным. С письмом у него было туго, но перья чинить он умел — Даэрниру не меньше сотни успел наточить. Тот к перьям и пергаментам питал страсть такую, какую иные питают к выпивке и Магор шутил, что он даже в нужник меньше чем без дюжины запасных не ходит. Очинив перо, он перевернул пергамент и на чистом уголке попытался изобразить подвеску, как смог, вместо чернил использовав розоватый ягодный взвар.  — Вот такая звезда, — сказал он, поворачивая рисунок. Звезда получилась не очень ровной, лучики перекосило. Но Энгве рассмотрел его каракули внимательно, повертев листик в разные стороны. Однако в конце концов он покачал головой, и признал:  — Сей знак мне неведом. Что ж, значит померещилось. Но Энгве продолжал всматриваться в рисунок.  — Это в самом деле имеет отношение к эльдар? — спросил он.  — Я так думал, — ответил Райнен.  — Среди известных мне знаков встречались звезды схожей формы, — сказал Энгве, — однако лишь отчасти. Что это? Он указал на сердцевину.  — Не знаю, — ответил Райнен. — Похоже на каплю. Она была алой. Лучи белыми. Энгве снова отрицательно качнул головой.  — Где ты видел это? — спросил он. Райнен чуть не ответил «во сне», но решил, что Энгве его примет за полоумного, и сказал:  — У одного из эльфов. Это украшение. Он ткнул себя в грудь, туда, где подвеска висела бы, и добавил:  — Из каких-то прозрачных камней. Энгве отложил лист и снова взялся за гребень.  — Это может быть дар, — сказал он. — Тому, кто любим. Тогда лишь им ведом смысл звезды, — тому, кто дарил, и тому, кто носит ныне. Если это носят напоказ, можно спросить.  — Непременно, — пробормотал Райнен. — В следующий раз непременно спрошу. Если ему опять приснится Финнеланн, — добавил он мысленно, — обязательно надо будет спросить. Всё же это был только сон…