Лабиринт искажений

42.

Райнен ожидал, что позвали его — ну понятно, зачем. Постарался по дороге убрать с лица любые признаки волнения, уговорить себя, что ничего особенного не происходило. Ну, спровадил кабана поварам, так мало ли он в гарнизонную кухарню дичи перетаскал. Конечно, там готовкой занимались не эльфы. Но и с эльфами он тоже прежде знакомства заводил, пусть и не при таких делах. К концу подъёма по лестницам ему почти удалось вернуть себе спокойствие и думать лишь о том, как до завтра дожить. Тут оказалось, что и смириться с неизбежным пребыванием в альтакановской постели проще, когда есть чего дожидаться. Завтра он снова сможет их всех увидеть и поговорить подольше, и просто побыть там, среди лиц, а не орочьих морд. Только бы сегодня ничего не напортить и не оказаться снова на цепи. Засунуть куда-нибудь остатки гордости, как в тот раз, с орками, да и перетерпеть эту ночь. Вряд ли что затейливее всего уже случившегося Альтакано сможет придумать. У последней лестницы к нему боком подобрался жабомордый орк-привратник и требовательно протянул лапы. Райнен не сразу понял, что он хочет забрать плащ. А орк, решил наверное, что Райнен не желает отдавать одёжку, опасаясь за неё.  — Тут, — сказал он, хлопая лапами по крышке стоящего у стены ларя. — Тут. Стеречь. Этот тоже с прошлых встреч переменился. Раньше шипел, теперь приседал на своих и без того полусогнутых лапках, почти как перед Альтакано. Райнен сунул ему плащ и перчатки, а за одно и кулак под нос.  — Ну, смотри, если не устережёшь! Просто так — для одного лишь собственного удовольствия пошпынять орка. И с изумлением понял по вытаращенным глазкам, что ему и это, похоже, дозволено. В комнате наверху Альтакано не было. Но выход в смежный зал светился тёплым светом живого огня, а не тем, что давало голубоватое пламя в неугасимых светильниках. Он медленно пошёл ко входу, гадая, откуда такой свет, да и запах — будто от лесного костра. Сначала он увидел поставленную возле окна зала железную чашу с потрескивающими поленьями. Чаша была с решётчатой огородкой, от литого донышка поднимались вверх ажурные стенки. Сквозь сплетения кованых листиков и витых прутьев виднелась шипящая смола на потрескивающих поленьях, и еловый дымок вытеснил отсюда стылые запахи сырого камня и неизменной тухлятины, но ароматов жареного мяса и свежего хлеба и он не перебил. Райнен взглянул в сторону и остолбенел. Стол накрыли затканным крупными узорами полотном и уставили блестящими блюдами с краями, обвитыми чеканными и литыми виноградными гроздьями и цветами.  — Садись, — сказал Альтакано, отворачиваясь от полки со свитками ему навстречу.  — Это что? — растерянно спросил Райнен. Такой посуды не было, должно быть, и у самого Бреголаса. Свет от огня в чаше и язычков на верхушках высоких витых свечей отражался в полированном серебре, плясал бликами на выпуклых лепестках, дробился в гранёных подвесках подсвечников и цветном стекле кубков.  — Еда, — Альтакано усмехнулся. — Ты же не любишь в одиночку есть. Или предпочитаешь пищу делить исключительно с рабами? Садись. Он указал на дальний конец стола. Райнен опустился на стул, пытаясь понять, откуда это Альтакано знает про его разговоры с Энгве. Не мог же сам Энгве рассказать. Или мог? Но спрашивать не стал, чтобы лишний раз Энгве не упоминать. Кушанья на столе выглядели, будто на эльфийском пиру, и он теперь понял, что имел в виду Дрозд, говоря Веху, что «всё готово». Да и откуда Вех узнал, что Райнен остаться помогать им не сможет, тоже стало ясно. Запах от блюд распространялся достойный их торжественного вида. Правда, знание о том, чьими руками вся эта роскошь сготовлена, Райнену теперь портило аппетит. Да и всё убранство стола от скатерти до подсвечников было явно не орочьих рук творением. Райнен поднял лежащий возле тарелки тонкий нож — точно эльфийский, для еды, ни для чего больше. Лезвие вызолочено, кончик раздвоенный, рукоятка агатовая, с золочёными венчиками и капелькой граната в навершии. Залюбуешься. Но сразу лезут в голову непрошенные мысли и вспоминается — да хоть тот же Дрозд — с певчим именем и почти без голоса.  — Что-то ты приуныл, — сказал Альтакано, садясь напротив. — Что, неласково тебя встретили с твоим кабаном? Райнен подцепил пальцем подвеску на груди.  — Меня вот с этим неласково встретили, — сказал он. — А кабан был без гербов и флагов, потому приём ему был оказан тёплый. Если Альтакано думает, что его общество становится приятнее от еды и богатого убранства стола — это он зря. Но разубеждать его Райнен сейчас не торопился. Альтакано только усмехнулся. Наклонился к блюду с ножом.  — Ну, раз кабана спустил, придётся удовольствоваться моим скромным ужином, — сказал он, отрезая себе ломоть от большого куска запечёного мяса. — Ешь. Есть хотелось. На холоде нагулялся настоящий голод. Райнен церемониться с едой не стал — подвинул поближе всё блюдо, с которого торчали вверх косточками чьи-то лапки. Кроличьи, оказалось. Запечённая под слоем хрусткого теста тушка, набитая дроблёной пшеницей с луком, каштанами и сушёной вишней, политая чем-то сладким и щипучим, не то мёдом с хреном, не то яблочным сиропом с имбирём… Странное вроде бы яство, но ошалеть, какое вкусное. Райнен так увлёкся, что и опомнился, лишь когда от кролика одни косточки остались, а от окна донеслось:  — Как голодный варг… Лишь тогда он поднял голову и взглянул на командира орков. Альтакано сидел расслабленно на стуле, играя ножом.  — Вулгу кусок оставят, — сказал Райнен, вытирая с губ жир и крошки. — Я могу сходить и сказать, чтобы отнесли. Или сам отнесу.  — Вулгу не к спеху, — сказал Альтакано. — Он и завтра будет рад. Что ты припал к этому зайцу? Тут разного много.  — Вкусно, — честно сказал Райнен. Альтакано приподнял бровь.  — Похоже, квенди тебя на свои пиры не звали. Райнен, чтобы не оправдываться и не рассказывать, что звали, отодвинул от себя блюдо с обглоданными косточками и потянулся к соседнему. Пару раз они оказывались в Лаэгосте в дни эльфийских празднеств, их звали в зал, за столы, уставленные пусть и не такой роскошной, а глиняной, но от того не менее дивной посудой. Но в первый раз Бунди за всех отказался, и когда ушёл приглашавший, сказал, что нечего, дескать, туда идти. «Будем там сидеть, как щипаные курята в клетке с фазанами — посмешищем. И им неладно, и нам негоже». В другой раз Райнен и сам отказался. Ему хватило одним глазом глянуть в зал, расцвеченный яркими флагами и тканями, лентами и огнями, да столкнуться с Финнеланном в его праздничном наряде, чтобы понять — Бунди прав. Поесть и выпить им всякий раз приносили от души, хотя и не таких изысков. Но это тоже, наверное, оттого, что Бунди просил чего понажористее, без выкрутасов.  — Всё по-любому не влезет, — сказал Райнен, подвигая поближе другое блюдо. — Но когда голодный, то вкуса и не чувствуется, а когда уже поел, он явственнее.  — На пирах не бывал, а в еде толк знаешь, — заметил Альтакано.  — Бабушка у нас была одна в Беличьем броде, — сказал Райнен, вытаскивая из тарелки кусок какой-то мелкой птички, запечённой под тонкими яблочными ломтиками. Старуха Черемница, может, и сейчас здравствовала, но само так сказалось — что была. Ну, для него-то всё равно «была». — Её всегда звали, когда к свадьбам готовились или ещё какие праздники на всю деревню. А нас к ней посылали помогать. Вот она всегда говорила, что всё мудрёное подавать, когда гости уже не голодные, но ещё и не наетые. Тогда и гости будут сыты, и хозяевам разорительно. Птичка оказалась не хуже кролика. Но Райнен, оглядев стол, решил ею не увлекаться, оставить. Известно, кто тут за перепёлку эльфийской готовки продаться согласен.  — И откуда только у вас в деревне такие хитрые бабки? — спросил Альтакано. Райнен пожал плечами. Он и правда не знал. Черемница на его памяти всегда была. Он знал, что овдовела она рано и хозяйство держала совместно с ещё двумя немолодыми и безмужними подругами. Одна травничала, другая рукодельничала, Черемница считалась знатной искусницей по пирогам, соленьям и вареньям, и по тому как оравы народа накормить достойно.  — Какая же это хитрость, — сказал он. — Так, уловка. А бабушка деревенская, не пришлая.  — Что-то я не помню такой бабушки в твоих рассказах, — сказал Альтакано. Напоминание было неприятным, скребло по сердцу тупым ножиком. Райнен поморщился.  — Всю деревню просто так не упомнишь поимённо, — сказал он. — О чём спрашивал — рассказал, а эта к слову не пришлась.  — Ну, может, сейчас расскажешь? — Альтакано приподнялся и потянулся к кувшину синего узорного стекла. Яркая, почти как кровь, багровая жидкость полилась в высокий кубок. Альтакано подвинул кубок Райнену и налил второй себе.  — Может, — сказал Райнен разглядывая напиток и пытаясь распознать по запаху, что там такое, — лучше ты мне кое-что расскажешь? От кубка пахло молодой зеленью, сушёными ягодами, мёдом и ещё немного — влажной землёй, как бывает по весне, когда стаивает снег.  — Это вино, — сказал Альтакано, заметив его замешательство. — Неужели я дождался дня, когда ты начал задавать вопросы. Что тебе рассказать?  — Откуда ты сам? — спросил Райнен, отрывая взгляд от почти чёрной жидкости. Страха он сейчас почти не испытывал.  — Оттуда же, откуда все, — насмешливо ответил Альтакано.  — Почему ты тут? — поправился Райнен, надеясь, что Альтакано не станет ему излагать, откуда дети берутся. — Тоже здесь родился или пришёл откуда-то? Или не пришёл?.. Могло ведь быть и такое. Он уже думал как-то об этом. А теперь и видел кое-что. Вот Даэрнир бы точно присягать не отказался. Только Альтакано совсем не походил на Даэрнира, что его запугать можно — не верилось. Пытками заставили? Но Райнен видел его без одежды, знал, что никаких шрамов, кроме единственного им самим оставленного, у него на теле нет. И что чья-та жизнь — залог его службы, тоже не похоже было. Уж очень наглый и уверенный, совсем за ним страха не чувствуется.  — Что ещё за «тоже»? — спросил Альтакано.  — Как Ринбор. Альтакано усмехнулся.  — Он-то… да… А я — нет. Сам пришёл. В этом «сам пришёл» была железная уверенность в правоте, чуть ли не гордость.  — Зачем? — искренне удивился Райнен. Ну никак в голове не укладывалось. Там, за стеной гор, — чего ему могло не хватать? Ничем не обделён — при красоте, силе, хваткости и уме. На что он мог польститься?  — За свободой, — ответил Альтакано.  — Какая свобода?! — Райнен изумился ещё больше. — Ты же вашему Владыке служишь?  — Я ему служу по собственной воле и своему выбору, — ответил Альтакано. — А не как вы эльфам — слепо и верно, будто дворняги.  — Мы им не служим, — возразил Райнен.  — Ты, видно, как правитель Бреголас, полагаешь, что у вас с ними союз, — снисходительно сказал Альтакано. Он откинулся на спинку, поднося к губам кубок.  — Райнен, эльфы живут долго, память у них крепкая, к своим они очень привязаны. Понимаешь, отчего? Ну, представь — перестали у вас в Беличьем Броде люди умирать. Старости не стало, болезней тоже. От тяжёлой раны если на месте не помер, то спустя время оправился и дальше живёшь. И дети твои не умерли, и внуки, и правнуки твои, и праправнуки. И время спустя уже будет у вас не деревня, а город. И почти все в том городе друг другу родня. Вот и эльфы друг дружке родичи в большинстве, родная кровь. Он отпил глоток из кубка и продолжал.  — И даже когда не родня. Тяжело терять друзей, с которыми бок о бок долго жил. Ты вон по этой крысе убивался, хоть и знались вы недолго, и другом он тебе не был, да и человек сам по себе паршивый. Тебе его всё равно жалко. А представь — вот жил бы ты с ним бок о бок в мире и настоящей дружбе сто лет. И тут полез он штурмовать Врата, да там его и выпотрошили орки. А ты остался. Людям дано забывать. Поплакали, схоронили, отгуляли тризну, год прошёл — жизнь наладилась. Эльфы так не умеют. День за днём скорбь их такая же, как в миг потери. Райнен слушал молча, поражаясь. Вроде бы и раньше он это знал, и про долгую жизнь, и про крепкую память, но с такого края приложить — и в мыслях не было.  — Здешние, тёмные эльфы никогда в эти края не лезли, — сказал Альтакано. — Пока с Запада не явились аманские. Вот те были поначалу ражие, пёрли напролом, ломились во Врата. Но и у них быстро поостыло, когда после первых битв потеряли первых павших. Так с тех пор тут и вросли, как клещи в собачью холку. Деться им некуда — назад их не ждут и обратно не примут, расплевались они накрепко с аманскими валар. А здесь тоже успокоиться не могут. Король их взял со своих детей такую клятву, что лучше бы сам всех семерых прирезал. Если бы не обещание вечно преследовать Владыку, ушли бы они себе подобру-поздорову к югу и было бы тут как прежде спокойно. Но они так и будут баламутить всех квенди поблизости, пока их всех на одной скале не подвесят, да не за руку, как того, а за что повеселее. Многим из здешних мысль от Владыки избавиться навсегда тоже греет их эльфийские души, некоторые готовы за это даже вместе с нолдор постоять. Многим, но далеко не всем. Это же новые смерти. Детей у них мало, что и не диво, при их-то отношении к плотским радостям. И дети их растут медленно. Сотня лет проходит, прежде чем младенец возмужает. Не то, что у людей. Альтакано поставил кубок и опёрся локтями на стол, наклоняясь вперёд.  — И когда эльфы увидели людей, они сразу их взяли в оборот, — сказал он, понижая голос, будто тайну доверял. — Люди слабее, болезненнее, живут недолго — но что с того, зато плодятся в сравнении с эльфами, как кролики в садках. Пусть один эльда стоит десятерых людишек, — ну и пусть, можно и десять отправить в бой, зато не своих. Люди думают, что эльфийские владыки о них заботятся, помогают, ремёслам учат. Нет. Они куют себе армию боевых псов и относятся, как к собакам. Кости бросают, мясом подкармливают и натаскивают — чтобы вы вперёд хозяев на врагов кидались. Я тебе говорил уже об этом, но, быть может, теперь понятнее станет. Ты всё не веришь?  — Нет, — ответил Райнен, поспешно отпивая из своего кубка, чтобы только не сорваться и не наговорить лишнего. — Но эльфы-то всё равно лучше, чем твой Владыка. Альтакано рассмеялся.  — Откуда ты знаешь? — спросил он.  — По сторонам посмотрел.  — Внимательнее смотри, — посоветовал Альтакано, обводя рукой стол и зал. — И не забывай, что и ты, и твои дружки, и те, что в подвале — все сюда врагами явились. И обхождение получили соответствующее. Эльфы тоже с орками не церемонятся. Да и ни с кем, кого врагами считают, даже с роднёй. Бывало, что рабы сбегали прежде из рудников под Тангородримом — и находили смерть от рук своих же. Думаешь, эльфы пытать не умеют? Заблуждаешься. Слишком они боятся, что беглецы окажутся слугами Владыки и однажды ночью откроют ворота оркам или сами перережут сородичей. Он взял со стола золочёный ножик и принялся со скучающим видом чистить яблоко, пока Райнен пытался уговорить себя, что всё сказанное — враньё, и что ему надо помнить о словах Финнеланна. — Всё ложь.  — Потому я и отпустил спокойно того эльфа, из дозора, — сказал Альтакано, снимая тончайший слой кожуры. Он поднял голову и усмехнулся. — Да, я его действительно отпустил и даже целым, каким отсюда вышел. Он таким и остался на краю Ард-Гален. Если он со своими не встретится — ему повезёт. Иначе придётся объяснять, как так вышло, что из Ангбанда выбрался без царапинки. А и объяснит — тоже хорошо получится: отпустили за то, что собственного брата чуть не запорол насмерть. Может, они его и не пристрелят, но руки ему тоже никто не подаст. Райнен стиснул ножку кубка, уговаривая себя молчать.  — Хитро, — сказал он сдавленно. Не зря казалось, что так просто, без подвоха, обойтись не могло — ну вот и подвох, пожалуйста. Он смотрел на выпуклые рисунки на стекле, что-то вроде дерева поднималось от донышка, раскидывая вширь ветви, на которых были странные цветы — большие, похожие на подсолнухи с лучами.  — Что, и не попрекнёшь меня обманом? — спросил Альтакано.  — Какой обман? — Райнен повернул кубок другой стороной, стараясь вдохнуть поровнее, чтобы голос звучал спокойно. — Обещал отпустить — отпустил. Боялся бы он своих — не ушёл бы.  — Он уйдёт не к ним, а куда-нибудь подальше от этих мест, — уверенно сказал Альтакано. — И высовываться не будет до конца мира. Ну и пёс с ним… Ешь.  — Наелся, — покачал головой Райнен. — Мне можно будет отдать остатки пленникам? Альтакано неторопливо кивнул и милостиво разрешил:  — Можно. Пребывал он, кажется в хорошем настроении и Райнен решил рискнуть поторговаться.  — А отнести часть целителю? Альтакано немедленно подобрался как кошка при виде зазевавшегося воробья.  — Это ещё зачем?  — Чтобы он поел, — ответил Райнен, хотя ответ ему казался само собой разумеющимся.  — За ним Сирг присматривает, — сказал Альтакано. — Так что будет накормлен. Райнен обвёл глазами стол. Он и половины не перепробовал и не сомневался, что остальное ничуть не хуже уже отведанного.  — Наверное, эльфы-то готовят получше орков? Альтакано положил ладони на стол и нахмурился.  — Нет. Не хочу чтобы он тебя морочил своими пакостными речами. Если уж так неймётся, отправь Сиргу кусок.  — Да он же его сам сожрёт, — возразил Райнен.  — Сирг? — Альтакано вроде бы даже удивился от такого предположения. — Ну, может, и надкусит, но оставит. Он эльфов любит, так что не объест. Если бы Райнен не видел собственными глазами, как Сирг возился с Финнеланном, вряд ли бы поверил и попререкался бы ещё, но он видел и опасался сейчас перечить Альтакано.  — Ладно, — сказал он. — А… что ты надеешься у него узнать? Сам он надеялся, что сможет узнать так хоть что-то о самом Финнеланне.  — Что угодно, — ответил Альтакано.  — Он же, выходит, даже не здешний, — сказал Райнен.  — А ты, выходит, даже и не знал об этом, — передразнил его Альтакано. — Так о нём беспокоишься, а он с тобой не особо откровенничал. Про Дориат-то слышал? Райнен кивнул. Говоря по-честному, Райнен слышать-то он слышал. Но если история лорда Маэдроса была для него легендой о мифическом предводителе, то истории о королевстве, куда нельзя войти без благоволения королевы — совсем уж эльфийскими сказками.  — А он что, правда есть? — спросил он с искренней наивностью. Альтакано рассмеялся.  — Есть. Тамошний король настолько труслив, что никогда из-под юбки своей бабы не высовывался. И с заморской роднёй поздороваться, говорят, не выбрался. Дозволил им торжественно селиться на здешних землях, будто бы он ими владел. С аманскими он не в ладу, но то пока. Знать мне интересно прежде всего — не сговаривается ли старый пень с ними тайно. Может, этот квендо такой же посыльный от него, каким был этот твой приятель при Бреголасе.  — Какой же он посыльный, если в Лаэгосте несколько лет просидел безвыездно? — усомнился Райнен.  — А ты что, — там же безвылазно торчал и за ним смотрел? — спросил Альтакано. — Сидел бы он безвылазно там — не пришлось бы ему в наших подвалах сиживать. Да и не меряй эльфов своими вершками — им торопиться некуда, они могут ответов по году ждать. Пусть даже и не так, но я не откажусь и просто так заглянуть Мелиан под подол, на случай, если король вдруг осмелеет от присутствия тут нолдор, да и решится однажды с ними объединиться. Нелишне знать, с какими силами они могут заявиться.  — Откуда бы ему такое знать? — спросил Райнен. — Он же целитель. Альтакано процедил сквозь зубы:  — Целитель…. ещё когда мне поначалу докладывали, как он мечом и стрелами исцелять горазд, это казалось странным. А он ещё и речи говорить мастер, но ни под плетью, ни под огнём — ни звука.  — Так он, может, тебе так ничего и не скажет.  — Не скажет — ему же хуже, — Альтакано, на миг вспыхнув, успокоился и снова стал довольным и расслабленным, как сытый кот. — И чем дольше будет молчать, тем хуже, — предрёк он. — Порка и пара ожогов — это же не пытка. Если не заговорит, то уж кричать-то точно начнёт. Сожалея уже, что вывернул беседу в сторону Финнеланна, Райнен уставился в тарелку.  — Что-то тебя разговоры об эльфах не радуют, — сказал Альтакано. — Давай тогда о тебе поговорим. Не надумал ещё согласиться?  — Вот как его отпустишь — так сразу, — проворчал Райнен.  — Обещаешь? — спросил Альтакано. — Поклянись. Райнен взглянул на него, и сразу стало нехорошо от того, как у командира орков блестят глаза. Пламя из чаши у него за спиной всё ещё пылало сильно и ярко, и казалось, что алые язычки переплетаются с волнами волос, окружая голову огненным ореолом — красиво, но жутко.  — Да иди ты к валар, — сказал Райнен. — Не собираешься же его отпускать.  — Давай представим, — сказал Альтакано, — что я вдруг передумал. Значит, как только он получит свободу, я получу тебя? Райнен не понимал, к чему он клонит, но выражение это — облизывающегося при виде спящей курицы наглого хорька — ему уже было знакомо.  — Н-не знаю, — сказал он. — Ты же клятв каких-то хочешь, обещаний. А что толку в клятве, когда она не от сердца, а от принуждения? Одно позорище. Ну, скажу я какие-то слова, пообещаю, буду даже творить дрянь какую-нибудь по твоим указаниям. Но через силу что-то делать — толку-то всё равно не будет. Зачем тебе негодный работник? Он и правда так думал и говорил честно, не пытаясь слукавить. Мать учила относиться к обещаниям серьёзно, а уж к клятвам — подавно. «Можешь не клясться — не клянись», — говорила она. Так крепко засело, что даже соблазном попытаться вызволить Финнеланна не вышибло. Альтакано рассмеялся, наклоняя голову. Когда он выпрямился, в лице уже ничего хищного не осталось.  — Мне виднее, — сказал он, — годный или нет. Но я поторопился с вопросом. Вижу, тебе его надо обдумать. Он встал. Райнен тоже поднялся, радуясь, что разговор вроде пока закончился, но сожалея, что пожадничал и переел. С набитым брюхом альтакановскую кровать баламутить может оказаться маетно вдвойне. Альтакано поймал его за руку, потянул к себе, наклоняясь… Райнен, помня, что на прогулке было, тоже наклонился, — бездумно пытаясь увернуться от поцелуя, пряча лицо. Наклонился и замер, ожидая, что сейчас ему снова велят задрать голову и перестать упираться. Но губы Альтакано прикоснулись ко лбу.  — Ступай спать, — сказал он мягким голосом. Рука над локтем тут же разжалась. Райнен попятился из зала в комнату. Альтакано, глядя на него, покачал головой.  — К себе иди, — сказал он. — К… се… бе? Альтакано махнул рукой в сторону лестницы.  — Тебя Куга проводит. Повернулся и скрылся из вида.