Febris Remittens

      В Эдо считается хорошим тоном глядеть на куртизанок со снисходительным презрением. Дескать, какие же они бесстыдные пустышки, для которых Ёшивара — единственный приют их ничтожности, прикрытой ярким макияжем и распутными одеждами.       «Неизбежное зло» — так власти окрестили «Весёлое болото», когда оно только было на стадии проекта. Мужчины согласно закивали головами, в похотливом предвкушении весёленьких ночей в радушном приюте своих страстей и пороков, а женщины высокого происхождения оскорблялись любому упоминанию этой выгребной ямы с гниющими в её недрах тварями. Люди попроще и победнее рассматривали Ёшивару как безболезненный способ спасти семью от нищеты. Всего-то и требовалось, что продать в услужение какую-нибудь совершенно лишнюю дочку. А что там дальше будет, так то лишь от неё и зависит: будет умницей — сможет хорошо зарабатывать, нет — и чёрт с ней. Если даже в квартале красных фонарей ни на что сгодиться не может, стало быть, девчонка совсем бесполезна. Такая должна стыдиться одной только мысли роптать на судьбу. Уж лучше пусть покорно склонит голову перед волей родителей, благодаря их за предоставленную возможность отплатить добром за дарованную жизнь.       И всё-таки находилось кое-что, объединяющее мнение людей, вне зависимости от пола и общественного положения. Никто, ровным счётом никто не верил, что в Ёшиваре есть место подлинной искренности и настоящим чувствам. Попасть в этот квартал всё равно что побывать в театре кабуки*: со сцены смотрят разукрашенные актёры в образах любвеобильных куртизанок, герои второго плана суетятся на подхвате как бесчисленная прислуга, музыкальным сопровождением заняты исполнители стонущих и щемяще-протяжных этюдов на сямисэне и кото. Им вторят утончённые декорации чайных домиков, влекущих призывно мягким мерцанием сотен и тысяч красных фонариков, развешанных на каждой улице. Но человек, что на вечерок угодил в пленительный омут мира цветов и ив*, навсегда оставался в нём бесправным зрителем, не способным взобраться на сцену и участвовать в постановке как полноправное действующее лицо. Да и тот ещё вопрос: захотел бы он этого, окажись перед ним такая возможность?       Впервые оказавшись в Ёшиваре, Цукуё была о ней столь же невысокого мнения. Всё здесь казалось неестественным и бутафорским, точно выкрашенные раздражающе яркой краской неопадающие лепестки искусственных цветов. И лишь знакомство с Хиновой впервые дало девочке повод задуматься, так ли безжизненны распустившиеся на этом поле бутоны, как то принято считать.       Вдруг оказалось, что Ёшивара не другой мир и не другая земля, да и люди в ней ничем не отличались от жителей Эдо. Да, здесь царили свои законы и порядки, да, местные условия не способствовали расцвету морали и нравственности. Да, «Весёлое поле» нещадно мучало своих обитательниц. Но оно хотя бы делало это открыто, не прикидываясь высшим благом, как, например, поступали родители, заставляя девочек отказаться от себя и своей личности в жертву счастливого разрешения тяжкого финансового положения семьи. Так что в определённом смысле честность и правда в низвергнутой в пропасть Ёшиваре встречались куда чаще, чем в замаскированной фальши возвышавшегося над ней города.       Как часто Цукуё приходилось слышать самые грубые и страшные оскорбления, циничные издевательства и комментарии о переходящих из рук в руки служительницах квартала вечной ночи? Сама лидер Хьякко давно потеряла счёт тем колкостям и остротам, что успела выслушать в свой адрес за годы жизни на «Весёлом болоте». Впрочем, той, что отринула свою женственность, были совершенно безразличны унизительные слова и сальные намёки. Хотя иногда, совсем-совсем редко, даже её холодный и отточенный суровой сдержанностью разум не мог унять горечи, вызванной бессердечностью человеческой натуры. Как же только можно говорить столь ужасные вещи, ни на минуту не задумавшись, что вовсе не куртизанки придумали правила, по которым вынуждены вести эту игру?       Все знают, что женщины в Ёшиваре торгуют любовью, используя тело как предмет купли-продажи. Это их работа. Однако — вот парадокс — мало кто задумывался над обязанностями, которые, согласно договору о найме, необходимо безукоризненно исполнять.       Если девушка хотела иметь хотя бы минимально приемлемые условия труда, от неё требовались конкурентоспособность и компетентность. Таланты к музыке и танцу, обходительность и сообразительность — вот те общеизвестные требования, по которым ещё в раннем детстве отсеивались кандидатки в лучшие представительницы интересной профессии. Однако существовал и другой негласный перечень, и возглавляли его совсем иные качества: лживость, ловкость в смене масок и искусная имитация чувственности. И иной раз оставалось совсем непонятно, какой из двух списков играет большую роль для головокружительного карьерного взлёта.       Некоторые девушки играючи просто находили место в укромном полумраке ёшиварской ночи, быстро смекнув, что тело — это довольно простая в обращении валюта, которая вовсе не требует к себе священного трепета и почитания. Мудрёна ли наука — приходить в ломбард со своими пожитками, чтобы обменять их на повсеместно котирующиеся хрустящие купюры. Если девушке удавалось смириться и принять такой образ мысли как естественный, то её жизнь вполне могла сложиться на порядок лучше нищенского существования в родительском доме. Если же нет... Что ж, насильно на этом свете её никто не держит, и раз совсем невмоготу, пусть попытает счастье в следующей жизни. Конечно, при условии, что таковая вообще будет.       Работа есть работа, какая бы она не была. Но ведь есть у куртизанок и личная жизнь, хоть и заполненная до самых краёв подготовкой к встрече с новыми клиентами, уходом за собой, репетициями музыкальных номеров и танцев, посещением врача… Да, даже в свои свободные часы куртизанка не могла полностью расслабиться и превратиться в обыкновенную девушку. Но в это время у неё отпадала острая необходимость притворяться и играть, она могла хоть чуть-чуть, но побыть настоящей собой, придаться одной лишь ей понятным и незаметным радостям. Каким?..       Многие писатели и художники из Эдо с упоением прославляли красивые и печальные истории любви, вспыхнувшей между куртизанкой и её клиентом. Об этих проникнутых светлой грустью связях мечтательно вздыхала каждая вторая обитательница Ёшивары. Цукуё же смотрела на них с явным сомнением.       Нет, сама возможность завести роман недоверия не вызывала. В условиях весёлого квартала среди бесчисленных интрижек нет-нет да расцветали настоящие чувства. Вот только не ясно, кому в такой ситуации везло больше: тем, кто находил свою истинную любовь, или же тем, кто её так и не дожидался.       Цукуё не понаслышке знала, чем может обернуться воплощение в жизнь романтических грёз. Главная забота женщины в Ёшиваре — отработать свой долг владельцу чайного домика, который вложил деньги в её обучение, а также обеспечил всеми необходимыми предметами обихода, начиная от кимоно и заканчивая гребнем в волосах. Пока девушка не вернула деньги сполна, не шло и речи о том, чтобы кто-то отпустил её на все четыре стороны, исключая лишь печальные путешествия в один конец. Поэтому стоило куртизанке всерьёз влюбиться, как для неё ребром вставал вопрос: способен ли преданный поклонник расплатиться по всем её счетам? Увы, в большинстве случаев дорогой сердцу человек, отличавшийся богатством души, был совершенно обделён материальным достатком.       Что же оставалось делать влюблённым? Бежать? Однако для мужчины это значит не только полностью порвать со своими родственниками, но что много, много хуже — опозорить семью несмываемым пятном бесчестья. Кроме того, даже если бы побег удался, за пределами весёлого квартала пару не ждало иного финала, кроме вечного скитания и страха быть пойманными в любую минуту, так как охота на «преступников» не прекращалась в течение многих лет.       Были те, кого подобные трудности не останавливали, но это — сущие единицы. Большинство пар решало вопрос совершенно иначе — посредством синдзю, двойного самоубийства. Совершая столь отчаянный шаг, они искренне верили, что таким образом смогут разорвать тяжкие оковы судьбы, благодаря чему их души вновь найдут друг друга и счастливо соединяться уже в следующем перерождении.       Цукуё не могла знать, что ожидает почивших влюблённых за порогом смерти. Зато ей было прекрасно известно, какая участь уготована их телам на этой земле: захоронение, совсем как для собак, в общей могиле, в которую кидали по очереди, предварительно завернув в циновки*. Не очень похоже на красивое окончание волшебной сказки.       Любовь в Ёшиваре забирала значительно больше, чем отдавала. Среди её обитательниц находились те, кто готов сполна расплатиться за краткий и яркий всплеск чувств. Вот только Цукуё рано поняла, что никогда не согласиться жить ради такого финала.       Но если не в ожидании чувств, то зачем? Не ручаясь говорить за всех, девушка твёрдо знала, каков её ответ — Хинова. Больше чем наставница, больше чем сестра, больше чем подруга. Отношения между ними походили на духовное родство или единство, что хранило и оберегало от неумолимого и равнодушного рока.       Хинова являла собой саму жизнь, её солнце и свет истины. Ещё маленькой девочкой Цукуё очаровала сила, сокрытая в мягкости и достоинстве поведения названной старшей сестры. И вместе с восхищением и уважением, которые неизменно росли день ото дня, Цукуё не могла и помыслить о том, чтобы поставить Хинову на одну с собой ступень. Для девочки она была недосягаема, и оттого всё сильнее пылала в душе привязанность, чем-то напоминавшая затаённую гордость. Тем, что вопреки её незначительности Хинова не гнала прочь, не обдавала холодом насмешек и высокомерным презрением, но любила глубоко и преданно. Чем Цукуё заслужила такое отношение? Она не обладала ни одной из тех черт, что могли вызвать искреннее расположение или симпатию. Однако казалось, что так даже лучше, ведь именно поэтому девочка не сомневалась — Хинова любила её просто так. Не за какие-то призрачные заслуги или мнимые достижения, а в силу своих душевных качеств, своей красоты, кроющейся во всепонимающем взоре, в котором вместо осточертевших равнодушия или жалости — счастливый смех и жажда жить.       Казалось, одно только присутствие рядом Хиновы способно исцелить любую духовную и физическую немощь. И Цукуё, будучи совсем ребёнком, не сомневалась в естественности и необходимости такого отношения к наставнице, ожидая и требуя его не только от себя самой, но и от остальных обитательниц весёлого квартала. Однако именно эта наивная уверенность стала тем камнем преткновения, за которым она впервые открыла нечто совершенно непостижимое и неправильное, вмиг рушащее пьянящее и предельно романтизированное отношение к солнцу Ёшивары.       Хинова — редкая женщина, в присутствии которой в искреннем восхищении замирало само время, а люди забывали о любых ревущих движениях умов и сердец, как о чём-то незначительном. Однако очарование длилось недолго. Стоило Хинове покинуть общество, как на смену её сияющему теплу приходила холодная и звенящая пустота, которую как ни старайся заполнить, всё понапрасну. И куртизанки, брошенные один на один с собственной беспомощностью, зажигались злобой и ненавистью к той, что ещё минуту назад была им светочем жизни. Переплетение гордыни и страха уродовало слабые души, рождая неистовую, истерическую панику, за которую Цукуё совсем не могла их винить. Ведь для того, чтобы признать Хинову удивительной и непохожей на других, пришлось бы расплачиваться покаянием за собственное малодушие. Шутка ли — перестать обвинять во всём нравы Ёшивары и безропотно согласиться с тем, что причина неспособности сохранить чистоту — одна лишь твоя собственная слабость? В совсем невесёлых условиях весёлого квартала такое поражение судьбе могло попросту ввергнуть в безумие. Поэтому многим женщинам казалось легче ненавидеть Хинову, чем принимать её свет.       Когда Цукуё впервые поняла истинные отношения, что связывали куртизанок и солнце Ёшивары, всю их неоднозначную противоречивость и сложность, то испытала глубокий шок. Но вместе с ним зародилась робкая надежда, вера в то, что даже она сможет на что-то сгодиться, если посвятит жизнь защите Хиновы. Хоть от Хосена, хоть от гнева завистников, хоть от самого дьявола. И именно с принятием этого судьбоносного решение девушка сделала первый настоящий шаг к равенству, сближению и родству.       Но дружба вовсе не единственное чувство, которое могло служить женщинам Ёшивары источником воли к жизни. Существовало ещё кое-что, на первый взгляд нелепое и абсурдное, но вместе с тем с головой захлёстывающее бешеной энергией и волей к победе над обстоятельствами — ревностное соперничество.       Это удивительно, сколь великим может быть дух безжалостной борьбы между женщинами. А ведь порой предмет спора и яйца выеденного не стоил. Лидеру Хьякко не раз и не два доводилось видеть, как яростно сцеплялись меж собой две куртизанки за право владеть клиентом, во всех смыслах далёким от звания идеала. Ни широты души, ни воинской стати, ни ума, ни харизмы, ни денег — одним словом, не мужчина, а сплошное недоразумение. А ведь пойди посмотри на дравшихся за него женщин, вырывавших друг у друга клочья волос, царапавших лица, ругавшихся последними словами… Ни дать ни взять битва при Сэкигахаре*, победа в которой определит, кто же станет у власти над всей страной.       До поры до времени Цукуё оставалось только молча дивиться происходящим переменам, что случались с куртизанками на почве ревности. Ещё минуту назад женщина казалась смиренной перед печальной судьбой мученицей, но вот на горизонте показывалась конкурентка, и она разом вспыхивала таким азартом и пылом, что только искры летели. Лидер Хьякко могла лишь пожимать плечами. Ей, никогда не принимавшей клиентов, а потому и не знавшей мук от их потери, было не дано понять всю соль разгоравшегося конфликта. Впрочем, неведенье оказалось явлением невечным, ведь однажды в жизнь Цукуё ни с того ни с сего ворвалась Сарутоби.       Говоря по существу, девушка никогда не понимала, что у них за отношения. Из раза в раз Аяме заявлялась в Ёшивару с истерикой, гневно распекая Цукуё за собственные бредовые фантазии, приписывая лидеру Хьякко бесконечный перечень греховных поползновений и попыток увести чужого мужика. Как хороший воин, Цукуё прекрасно контролировала себя и свои эмоции, но сталкиваясь с отповедью верещащей Са-чан, она разом лишалась всех чудесных качеств. Кого и когда она пыталась увести? Какие такие запрещённые приёмы и секретные техники соблазнения ей известны? И вообще, откуда у Сарутоби возникла навязчивая мысль, будто бы Цукуё пленила чужого муженька, который, по выражению Аяме, «попался на крючок вожделения к её распутному телу»? Большей чуши лидер Хьякко не слышала за всю жизнь.       Впрочем, выискался один случай, когда Са-чан удалось огорошить её ещё больше. Цукуё не могла поручиться, что в тот день куноичи заявилась абсолютно трезвой. Как бы то ни было, Аяме всегда имела большие проблемы с тем, чтобы думать прежде, чем говорить и делать, а потому данное обстоятельство особого значения не имело. Зато сами слова, произнесённые Сарутоби в тот злосчастный день, поразили до глубины души.       Всё началось, как обычно, с вполне привычных оскорблений и предельно ясных намёков, что за внешней святостью лидера Хьякко прячется обыкновенная гнилушка. Цукуё, которая, конечно, никакой святостью не обладала, быстро вышла из себя, применив в качестве веского довода закончить спор миром прицеленный пинок острым каблуком.       — Ага! — устрашающе взвыла Аяме. — Что, правда глазки колет, да, Цукки?!       — Если ты сейчас же не замолчишь, то «правда» в моём лице совершенно точно выколет глаза тебе!       — Ай-ай-ай, как страшно! Что б ты знала, тягаться с садизмом Гин-сана тебе не по плечу! Уж я от него и не такое вынесла: и холодность, и оскорбления, и унижения, и избиения… А однажды он даже чуть не помочился на меня прямо посреди улицы!!! Спорю на миллион йен, что между вами ни разу не было ничего подобного!       — Да кому вообще нужны такие извращения?!       — Ха, конечно, уж точно не тебе! Такой чистюле этого никогда не понять! Я не просто готова опуститься за Гин-саном на самое дно — я уже побывала там бессчётное множество раз! А ты, ты так можешь? Ха-ха-ха, конечно же, нет! Ты так и будешь смотреть на всех сверху вниз, равнодушная к другим и гордая своей безукоризненностью, прямо как холодная и недосягаемая Луна. Но знаешь, что я тебе скажу? Можешь любоваться своей стерильностью сколько влезет, для той, кто не испытывает никаких страстей и чувств, эта святая незапятнанность всё равно ничего не стоит! Но… — тут голос Аяме резко стих и задрожал, а руки, что ещё мгновение назад бешено сотрясали воздух, безвольно повисли, — именно поэтому он выберет тебя. Покорить такую бездушную ледышку — всё равно что совершить героический подвиг. А мужчины… Мужчины ужасно глупы и ценят тех, кто оказался рядом после отвоёванной победы значительно больше, чем тех, кто готов принимать и любить даже их поражения.       Услышанное столь шокировало Цукуё, что она так и не нашлась с ответом. Зато теперь очень сожалела об упущенной возможности опровергнуть то, что в сердцах сказала Сарутоби. Глядя в зеркало, Цукуё видела осунувшееся лицо, впалые щёки, острые скулы, бледную кожу болезненно-серого оттенка, едва ли не просвечивающую насквозь, тусклый взгляд… Как-то разом поверилось, что так она выглядела всегда. И это её назвали недосягаемой Луной? Не смешите. Она не Луна, а скорее уж её мутное отражение в грязной луже. Да кто на такую позарится?       Вот уже год Аяме не показывалась в Ёшиваре. Лидер Хьякко слышала, что она сильно пострадала во время сражений, однако о её судьбе после схватки или о приблизительном местоположении слухи упорно умалчивали. Цукуё пробовала искать, но все концы подцепленных было нитей обрывались, приводя в никуда.       А ведь её присутствия очень не хватало. Да, Сарутоби была невыносима и несносна, а каждый её визит неизменно доводил Цукуё до белого каления. И всё же Са-чан внушала странного рода уважение безбашенной смелостью, вооружившись которой, она с готовностью кричала о своей безграничной любви на каждом углу. И пусть даже горячечные порывы куноичи больше походили на бесноватость и бесстыдство, они не вызывали сомнения в своей искренности. Аяме не стеснялась себя и своих чувств, не пыталась запрятать их подальше, отказавшись от права на счастье. Она не боялась и уже одним только этим не оставляла Цукуё ни единого шанса.       …Кого она обманывает? Сарутоби здесь совершенно ни при чём, и шансов у Цукуё не было изначально. Легче найти сухой песок на дне моря, чем всерьёз поверить, что у неё могло быть будущее с ним.       Кабуки — один из видов театральных представлений, где постановки рассчитаны в первую очередь на вкусы простого горожанина.       Мир цветов и ив — частый эпитет для весёлых кварталов, в котором цветы сравнивались с куртизанками, а более скромные гейши — с ивами.       ...завернув в циновки — считалось, что такой способ захоронения оградит обитателей дома, в котором совершено самоубийство, от визитов душ умерших.       Битва при Сэкигахаре — сражение, состоявшееся 21 октября 1600, предзнаменовавшее начало эпохи Эдо.