По образу и подобию

Поезд был проходящий, на Севастополь, но народу с него все равно сошло много. Раньше они ездили в Крым на автобусе, потому что прямых поездов из их родного города не было. В том, чтобы выгрузиться из душного салона «Икаруса» в прохладную ночь, дремать на вокзале или разглядывать, как редеет за окном темнота, как появляются за окнами поросшие лесом горы, ждать первую маршрутку из Ялты на Симеиз, слушая просыпающихся птиц, была приятная предвкушающая ритуальность. И, наверное, какая-то особая дорожная романтика, о которой они оба почему-то всегда стеснялись говорить вслух. Пока ждали отправления маршрутки и пили кофе из картонных стаканчиков, Шурка в очередной раз подумал, что сигареты, будь они неладны, сближают. Данил курил, натянув на голову капюшон тонкой черной худи, негромко переговаривался с Андреем, и, чтобы встрять в разговор, достаточно было бы засунуть в зубы сигарету и попросить зажигалку. Но Шурка не курил. Причем никогда. Поэтому пришлось независимо переминаться с ноги на ногу в стороне и досматривать на плеере кино, прислушиваясь краем уха к чужому разговору. Говорили о серпантине, который «надеюсь, не как в Ситжесе», о каком-то Яне и деньгах, потом приглушенно и весело о чем-то, чего Шурка не расслышал, но оно явно и не предназначалось для чужих ушей. Данил тихо смеялся, а Андрей с подчеркнуто суровым видом щурился и якобы укоризненно цокал языком. О нем вспомнили, уже загрузившись в маршрутку. - А экскурсии там сейчас продают, не знаешь? Или надо из Ялты заказывать? - Андрей вытянул из рюкзака дорожную подушку и, не глядя, протянул Данилу, сидящему у окна. В салоне было темно, но Шурке показалось, что подушка не как обычная подушка в виде рогалика, а еще и с хвостом и чем-то подозрительно похожим на яркие уши. Детский сад. - Ну, хотите, можно и в Ялте заказать, а вообще-то в Симеизе куча турагентств. Прямо на улицах сидят. А куда вы хотите? Такие как они, наверное, хотели в Бахчисарай и Воронцовский дворец, чтобы цивилизованно и пафос, но Данил, выправлявший из-под подушки стянутые в «хвост» волосы, отозвался, впрочем, не глядя на Шурку, а по - прежнему рассматривая вокзальную площадь за окном. - В горы куда-нибудь бы сходить. И дайвинг, - развернулся, наконец, и, выглянув из-за Андрея, спросил: – Только говорят, что Черное море мертвое у дна. Правда? Стыдно было признаваться, но Шурик не умел плавать. В принципе, а тем более с аквалангом. Это всегда было у них поводом для беззлобных шуток, когда приходила пора купаться, и он заходил в море не глубже, чем по грудь, балансируя на скользкой неудобной гальке. Поэтому про дно моря он ничего толком и не знал, но сплетня про мертвый слой из-за просачивающегося сероводорода и будущий взрыв, была ему знакома. Правда, говорить такие глупости Шурка не собирался, поэтому просто и дипломатично спросил в ответ: - А ты плаваешь с аквалангом? - Мы оба плаваем, - коротко ответил ему Данил и откинулся на сидение, потягиваясь и зевая. Автобус, покачиваясь, выруливал мимо такси, у которых курили водители, почти все как один, восточной наружности, Шурка ерзал, устраиваясь поудобнее, проплыл мимо троллейбус, который они обогнали, как Андрей вдруг негромко засмеялся. - Господи, они еще ходят? - Можно подумать, они в Киеве не ходят, - тут же пробурчали, снова сладко зевнув от окна, но Шурка сразу понял, к чему был вопрос и откуда такое радостное узнавание в чужом смехе. Наверное, так же радуешься, приехав в гости к бабушке, где пропадал в детстве месяцами, и обнаруживаешь, что двор все тот же, и старые качели, на которых вертелись с друзьями, и где теперь можно прекрасно дуть пиво, на месте, даже подкрашенные и со смазанными петлями. Осознание, что детство хоть где-то, но еще живет. - Ездили? - И не раз. – Андрей улыбался. – Я в свое время хорошо Крым знал. Каждый год сюда мотался. Это потом не до того стало. - Я тоже каждый год, - зачем-то сообщил Шурка, будто бы его спрашивали. Но Андрей, наверное, уже не услышал, потому что повернулся к Данилу, отвечая на какой-то негромкий вопрос. До Шурки долетали обрывки фраз о троллейбусе, который «единственный междугородний в мире», стонущие зевки, сзади девчонка приглушенно говорила по телефону, что «уже села», и под весь этот уютно бубнящий фон, убаюканный размеренным покачиванием маршрутки, он, наконец, уснул. Чтобы проснуться уже за «Артеком», и увидеть за окнами в рассветной дымке долгожданное, действительно черное море. * * * - «Тан» - что?! - Тандыр. Они шли по главной улице, купив у рынка горячие тандырные лепешки, и Данил учил новые слова. - А та фигня, похожая на анальные шарики, как называлась? - Чурчхела. - О, Господи, язык можно сломать! И это еще и едят. - Едят не только это. - Андрей перехватил чемодан из одной руки в другую, поправил козырек защитного цвета кепки и пояснил улыбающемуся Шурке: – Даня у нас незнакомую пищу не употребляет. - Правильно! Не буду я всякую дрянь есть. И не называй меня Даней! Это только ты всякую фигню пробуешь без разбора. И эти анальные шарики, небось, точно в рот потянешь. Зуб даю. - Между прочим, чурчхела… - Шурка даже осекся, обреченно понимая, что теперь безобидная восточная сладость навсегда превратится для него в «анальные шарики», потому что и, правда, похоже. Странно, что раньше не замечал. – Вкусная. Орехи и сок. Чего же это дрянь? - Потому что, дрянь, - категорично и безапелляционно заявил Данил, остановившись и принявшись поправлять ремешок сандалии. – По ее цвету за километр видно, чем красили. Нет, вы, конечно, кушайте на здоровье. Только ты мне потом не жалуйся, что у тебя опять болит поджелудочная, и тебе хочется блевать даже от воды. О-ох, как красиво! Переходы от порицания чурчхелы к поучениям Андрею и потом к восторженному выдоху были настолько стремительны, что Шурка даже озадаченно поднял брови. Но охать действительно было от чего. Они повернули по спускающейся вниз улочке, по одну сторону которой обрывался заросший парком склон. Впереди, на фоне утреннего прозрачного неба, горы Кошки и зеленых кипарисов бледным призраком Мавритании встала вилла Мечта, заброшенная, разрушающаяся, но по-прежнему производящая впечатление. Может даже большее, чем, если бы ее отреставрировали и устроили внутри какой-нибудь модный отель. Хотя, конечно, Шурка всегда жалел, что этого никто не сделал и так, наверное, и не сделает. Похожий на арабскую крепость с маленьким псевдо-минаретом, беленый дом строили еще до революции, он красовался на рекламных открытках и любительских картинах, продаваемых туристам, и тихо умирал от людской безалаберности. Там было клево устраивать фотосессии, на фоне кованых решетчатых окон, густо разросшихся кустов и разрушающихся перекрытий, и, когда они пару раз приезжали втроем, Алька даже лазала наверх и бодро орала оттуда, что мол «не ссыте, тут безопасно и шикарный вид». Но они так и не рискнули. Все-таки весила Алька для скачков по стропилам и дырявым лестницам куда меньше их обоих. - Ну, чисто Турция. Лепешки эти ваши, минареты, только мусора больше. – Данил снова тащил сумку и разглагольствовал. – Смотри, любимый, сопрут меня тут местные знойные татары и обесчестят. - Опоздали местные знойные татары, - невозмутимо парировал Андрей. – С обесчещиванием. Разве что любимой женой в гарем. - И ты отдашь? - Отдам. Все равно вернут. Еще и с доплатой. Шурка засмеялся, глядя, как Андрей ловко уворачивается от жаждущего мести Данила, умудряясь не уронить тяжелый чемодан, и осознание отдыха вдруг навалилось будоражащей веселой волной. То ли от еще по-утреннему свежего воздуха, пронизанного солнцем, то ли оттого, что даже Андрей, еще в поезде бывший солидным и спокойным, сейчас походил на вырвавшегося от родителей подростка, то ли просто от предвкушения дуракаваляния, моря и хорошей компании. И почему-то ужасно захотелось пива. Холодного, в ледяной запотевшей бутылке. - А где эти ваши знаменитые «Ежи»? - Пива хочу, - озвучил свое желание Шурка и добавил, уже отвечая Данилу, с интересом разглядывающего башенку виллы: – А сейчас завернем, там на аллее и «Ежи». Если на городской пляж ходить, как раз через них. - Подозреваю, мы не будем ходить на городской пляж. - Дети? В сезон на городских пляжах был пищащий, рыдающий и капризничающий ад в ярких бубликах надувных кругов, плавательных матрасиках и бдительных мамашах. В сезон городские пляжи лично Шурку пугали. - Люди, - хмыкнул Андрей, поправляя козырек защитной кепки. – Отдохнуть же приехали. А потом, насколько я помню, тут диких пляжей валом. - И аквапарк есть. Я в Интернете смотрел, - невпопад добавил Данил. – Только без подогрева. Вот же, блин, колхоз. Интересно, он так бухтит постоянно или потому что они не полетели, куда там они собирались, в Испанию? И вот же странное дело, пару лет назад, когда они только первый раз приехали в Симеиз и попали в аквапарк, Шурка тоже ворчал и ругался, когда они, дрожа, проторчали в очереди на очередную горку, высыхая на прохладном морском ветру, чтобы потом с разгону нырнуть в пронзительно холодную воду. Они тоже бурчали, когда видели переполненные баки или мусор в углах лестницы, ведущей на пляж, и возмущались дороговизной цен на рынке, но сейчас, недовольный, хоть и беззлобный нудеж Данила, пробудил в Шурке какую-то патриотическую злость. И захотелось предложить кое-кому убраться из этого «колхоза» в свои Испании, если такие привередливые, и не портить отпускное настроение людям, которых все устраивает. За поворотом, открылись старая магнолия у входа в парк и аллея. Как подозревал Шурка, слава гей-курорта началась именно с этой аллеи, где с равным промежутком красовались не присноизвестные девушки с веслами, а беленые скульптуры античных красавцев на невысоких постаментах. Кафе уже так, присоседилось по ходу дела, потому что было здесь единственным, утопленным в глубине парка и скрытым от особо любопытных глаз отдыхающих. - А почему собственно «Ежи»? - А там в парке скульптура: ежиха с ежатами. Прямо рядом с кафе, - опередив Шурку, уже было открывшего рот, вдруг сказал Андрей, щурясь на Кошку, величественно возвышавшуюся прямо по курсу. – Потому и «Ежи». - Миша даже герб сделал. Над главным входом в кафе, и правда, висел серый герб с тремя ежиками и названием, известным всему СНГ. Интересно, кто-то еще помнил, как это кафе называлось раньше? - Покажешь? - Покажу, - Андрей сжал пальцы вложившего в его ладонь руку Данила, заставив Шурку неловко отвести взгляд. - Надо вообще сделать тур по местам боевой славы. Если они еще, конечно, сохранились. Вон, кстати, и само заведение. Шурка даже ухмыльнулся, наблюдая за выражением лица гламурного Данила, увидевшего домик кафе, неброско примостившийся у боковой аллеи, ведущей к спуску на пляж. - Это…оно?! Разочарованный возглас капслоком повис в воздухе, и Шурка засмеялся как-то одновременно с Андреем. - ОМГ! Куда ты меня заманил? – Данил скорбно заломил брови и добавил тоном истерички-жены, со слезой в голосе, восклицающей о загубленной жизни. - Я всегда знал, что у тебя была трэшовая молодость! – и тоже засмеялся. Надежда Павловна, Шуркина тетка по матери, жила сама, работала сестрой-хозяйкой в местном детском санатории, курила крепкие отечественные сигареты и походила на отставную боцманшу выправкой и дочерна загоревшей кожей. Нежданных постояльцев определили в пустующий, приготовленный для Шурки коттедж за пятьдесят долларов в сутки, а сам Шурка потащил вещи в прохладную темноту дома, где вкусно пахло едой. - Вареников с вишнями налепила, ваших любимых, - пояснила до этого молчавшая тетка, заходя следом за ним. – Переодевайся, и поешь, пока теплые. Ваших любимых. Он все ждал, когда она спросит. А она, вместо этого, прислонилась плечом к дверному косяку и смотрела, внимательно щуря серые, такие же, как у мамы, глаза. - Где ты этих голубков взял? Твои друзья? - В поезде познакомились. Я подумал, что тебе заработок не помешает. А эти вроде не бедные. - Какой заботливый, - тетка хмыкнула. – А мужики, и правда, на вид приличные. Даже не торговались. И хорошо, когда парой. Не так распутничать будут. Тетка жила забор в забор с Мишей, владельцем «Ежей», хотя и без того, как все жители Симеиза гомофобией не страдала, и подходила к вопросу выбора постояльцев весьма рационально. Геи, в отличии от пар с детьми, вещи не ломали, постели не пачкали, не гонялись за дворовыми котами, обычно вели себя достаточно тихо и даже если и надирались, то делали это как-то не в пример деликатнее, чем степенные отцы семейств. По крайней мере, многие. Симеиз делал на геях деньги, и, наверное, по всей Украине вряд ли бы нашлось место более лояльное к сексуальным меньшинствам. Шурка возился, раскладывая вещи. Тетка молчала за спиной, а потом все-таки спросила. - А ты почему один? Я вас обоих ждала. - А Сашка в Чехию уехал, - и почему бы просто не сказать: «мы расстались» или «так вышло»? Но такие ответы вдруг показались Шурке пафосными и напитанными какой-то картинной трагичностью, поэтому он обернулся и хмыкнув, добавил: – Отдыхать.