По образу и подобию

- Мама, - жалобно прокряхтел Данил, натягивая себе на голову влажное полотенце. – Бухать – это зло. - Ну, а кто тебе виноват? Попей вон винца, отпустит. При слове «винцо» Данил протестующее замычал и зарылся под свое полотенце по лопатки. Шурка прикусил губу, что бы не заржать, переглянувшись с хитро дернувшим бровями Андреем, и с удовольствием хлебнул разбавленного с минералкой белого сухого, купленного утром на рынке. К белому сухому прилагались свежие лепешки, пресный козий сыр с красно-зелеными вкраплениями специй, розово-сахарные на разрезе помидоры и неизменные креветки. Средиземноморская диета, как справедливо заметил Андрей, когда они собирали себе завтрак на вынос. - И почему я не сожрал таблетку? – Бурчание из-под полотенца заставило их снова хмыкнуть. - Почему ты не сожрал таблетку? – Андрей потянулся, наклоняясь над спиной своего страдающего от похмелья парня, звонко чмокнул между лопаток. – Потому что ты - распиздяй и алкоголик. - Сам ты – алкоголик! Потому что у нас нет таблеток! - Не ври. Ты их просто не искал. У нас есть, - Андрей задумался на пару секунд и изрек: - Цитрамон. - Зашибись, шикарная аптечка! Ты врач, блин, или где? Шу-ура! Твой экс тоже не возил с собой таблетки? - Возил. Много, - Шурка лежал на спине и разглядывал сквозь темные очки плывущие в небе облака, маленькие и клочковатые. – Он был предусмотрительный. - Вот видишь! У Шуры парень был предусмотрительный. Шурин парень не хотел, чтобы Шура ненароком помер из-за поноса или похмелья. - в голосе Данила были жалобные хнычущие нотки. – А тебе вот насрать на мои мучения. – Под полотенцем воцарилось молчание. А потом Данил добавил, наверное, справедливости ради – Да и на свои тоже. - Какие же это у меня мучения? Нет у меня никаких мучений. А ты заканчивай ныть и иди, покупайся. Вода прохладненькая, твоей башке сразу станет лучше, – Андрей засмеялся, защекотал Данила по ребрам. – А потом поешь, и вообще все будет зашибись. Глюкоза похмелье снимает на раз-два-три. Давай, давай, хватит валяться. Шурке, прикрывшему глаза, было слышно, как в результате непродолжительного ерзанья, раздался громкий плюх. Видимо, все - таки Данил был отправлен на водную антипохмельную процедуру. - Он на самом деле не нытик. Шурка повернул голову, поглядел на полулежащего и смотрящего на море Андрея. Почему-то несмотря на фразу, звучало так, будто он просто поясняет ситуацию, а не оправдывается. - Это так, ради развлечения. - А не напрягает? - Меня? – Андрей перевел взгляд на него, улыбнулся. – Нет. Чаще умиляет. Умиляет? Шурка даже не нашелся что сказать. Что ж, у всех разные понятия о том, что может умилять. И вечно бурчащий тип, видимо, не худший вариант. - А вы давно вместе? - Два года. Они с Сашкой встречались три. Правда, не жили вместе даже месяца из этих трех лет. Наверное, совместное проживание быстрее обкатывает и притирает. Или, в конце концов, разводит. - Блин, вода и, правда, шикарная! – Вынырнувший Данил отгребал с лица липнущие темной паутиной волосы. Андрей порылся в сумке и протянул ему резинку. Он небрежно стянул за затылке «хвост» и снова нырнул туда, где в прозрачной глубине расплывались силуэты камней и снующих мелких рыбешек. Солнце ощутимо припекало, и Шурка, потянувшись за защитным кремом подумал, что надо бы тоже окунуться. Хоть тут и не слишком удачное для него место для купания. Городской пляж был бы уместнее, но здесь, на теплых гладкий камнях, о которые с тихом плеском билось море, где никто не орал и не маячил перед лицом, было здорово. Умиротворенно и спокойно. Жаль, что они раньше никогда сюда не приходили. Нет, Шурка конечно, знал о существовании диких пляжей, если можно было так назвать скопление более-менее плоских валунов. Народ в «Ежах» наперебой хвалился любимыми местами, где можно загорать голышом и так же купаться, потому что с дороги не видно, а значит и исключено излишнее навязчивое внимание со стороны, но они так не разу не нашли времени, что бы их разыскать. Данил снова вынырнул, отфыркиваясь, лоснящийся и гибкий как тюлень. - Ты, как тюлень, - зачем-то сообщил ему это Шурка, снова приложился к уже теплому стаканчику с вином. – Надо бутылку в воду сунуть. Греется. - А в Кейптауне тюлени прямо в порт заплывают. – Данил весело щурился, удерживаясь обеими руками за валун и легко бултыхая ногами. - Такие клёвые. А чайки на них орут и прогоняют. Мы как-то видели. - Были в Кейптауне? - Ага, этой зимой. - Ого, - вежливо удивился Шурка, пытаясь вспомнить, где вообще этот Кейптаун находится. Не вспоминалось, но внутри бродило ощущение чего-то дальнего и почти сказочного. - Да, там здорово. К Андрюшиному товарищу ездили. Я бы еще не отказался, только, блин, слишком дорого. Мы только на билеты четыре штуки вбухали. И явно не гривен. До этого у Шурки никогда не было знакомых, так спокойно рассуждающих о поездках за границу, тысячах долларов, живущих в элитных районах и пакующих шмотки в брэндовые чемоданы. Но такому, как оказалось, он не завидовал. Особенно, когда говорилось вот так, не для показухи, а просто потому что это была их обыденная жизнь. Это чувствовалось, и вызывало только интерес, как при столкновении с чем-то неизвестным и любопытным. Удовлетворяло извечное Шуркино стремление наблюдать и анализировать. - А фотки есть? - Да, где-то на лэптопе должны быть, - Андрей, обвязав горлышко пластиковой бутылки с вином заранее припасенной веревкой, спустил ее между камнями, где в расселине звонко плюхались волны. – А вы куда-нибудь ездили? - В Прагу. Один раз. Ну, и сюда в Крым регулярно. - В Праге хорошо. - И пиво вкусное! – Данил внезапно ушел под воду, а когда вынырнул, тут же швырнул в неуспевшего увернуться Андрея мокрым комком. – И ссать от него не хочется. Мокрый черный комок оказался свернутыми плавками. Андрей, растряхнув, бросил их на камень и укоризненно щурясь, протянул, поднимаясь. - Бесты-ыжая ты морда! Укоризны в его тоне не было вообще. Только сдержанное пока еще веселье. - Ну, а че? - Бодро отплывший от камней Данил расплылся в ухмылке, лукаво и подначивающее дернул бровями. – Ползи в воду и догоняй! - Ты сам напросился! - зловеще пообещал Андрей и быстро, без приготовлений прыгнул головой вперед. Редкие брызги ошпарили Шурку, а Данил весело матюкнувшись, тут же нырнул, мелькнув голой, почему-то тоже загорелой задницей и розовыми, отмокшими в море пятками. Шурка остался сам. Трещали в выгоревших травах склона сверчки, шелестел легкий ветер в кронах изогнутых, невысоких деревьев. Он снова лег на спину, спустил руку вдоль камня. Пальцы воды не касались, но стылая влажная прохлада овевала кожу, и от этого было не так жарко. Отдых привычно играл со временем и ощущением реальности. Часы растягивались в дни, и, казалось, что приехал не вчера утром, а прошла как минимум неделя, а новые знакомые вовсе не новые. Неизбежная ограниченность отпуска сокращала обычные прелюдии дружбы до минимума, раздвигала границы доверия и стирала условности. Все понимали конечность такой дружбы, ее удобство, потому что такая курортная дружба не включала в себя уйму проблем и сложностей, которые таила в себе дружба истинная, поэтому все стремились получить от такого общения максимум удовольствия и не заморачиваться. Быть откровенными с людьми, которых никогда больше скорее всего не увидишь просто и естественно. К тому же, они, не зная о тебе ничего, видят только то, что ты хочешь им показывать. А порой ты показываешь не то, кем ты являешься, а то, кем хочешь казаться. Шурка размышлял об этом всем, машинально барабаня пальцами по горячему животу, и мысли текли, такие же разморено-ленивые, как и он сам. Думалось, что в этой парочке не чувствуется фальши и желания выпендриться. Только привычные обоим манера поведения и поглощенность друг другом. Которой они совершенно не стесняются. Почему же одним это удается, а у других на этой почве постоянные проблемы? Зазвонил телефон. Шурка перевернулся, нашарил в кармане шорт горячий мобильник, мельком отметил незнакомый номер. - Да? - Привет. И сердце от неожиданности бухнуло и затарахтело частым метрономом. - Привет. Ты из Чехии что-ли? - Да. А ты как? Работаешь? - Нет. Я в Симеизе. За свой счет взял. - Понятно, - чуть помолчав, сказал Сашка. Было слышно, как гудят машины, гомон невнятных голосов. – Я тебе там письмо написал. Не читал еще? - Я в сети не был. Зайду, прочитаю. Короткие фразы, короткие, но все-таки паузы, будто они оба не знали толком, что еще говорить. Дурацкая, уже не враждебная, а просто нелепая неловкость. Как бывает, когда после ссоры пытаешься общаться с другом, а былое доверие еще не достигло контрольной точки, после которой все будет как раньше. - Как там Надежда Павловна? Когда-то она была для него просто «тетя Надя». - Нормально. А ты как? Пиво пьешь? Фыркая и негромко переговариваясь, вылезли из воды Андрей с Даниилом, устало плюхнулись навзничь на полотенца. - А кто это у тебя там? - Ребята. Познакомились тут…- Шурка досадливо поморщился. Почему-то не хотелось говорить при них, вот так жевать слова и неловкие эмоции. – Ладно, давай. А то обанкротишься. Зайду сегодня на почту, все посмотрю. Ну, пока? - Пока, - сдержанно сказали на том конце, и в трубке пошли гудки. * * * Они сидели на скамейке в парке. Андрей ушел выяснять насчет завтрашнего дайвинга, велел им ждать в «Ежах», где собирались пообедать, но они почему-то хором заявили, что дождутся его не в кафе, а тут, с видом на море. Данил, покурив, лениво ел большое мороженое – рожок, Шурка потирал пекущие плечи. Говорить особенно не хотелось, потому что неотвязчиво лезли мысли о письме, но затянувшееся молчание напрягало своей неестественностью. В который раз, Шурка уловил эту странную перемену в поведении Данила. Они были примерно в одной возрастной категории, и казалось естественным, что должны понимать друг друга лучше и комфортнее, но в отсутствии Андрея Данила будто выключали. Или скорее переключали. На другой режим. Это было не так заметно внешне, как ощутимо уловимым внутренним чутьем. И это было неприятно. Интересно, а сам Андрей об этом знал? - И на кой черт я всегда покупаю эти здоровущие мороженки, когда не съедаю даже половины? Эй! Шурка вскинул голову, удивленный громким окриком, но, как оказалось, это было не ему. - Собака! Иди сюда! Иди, иди, не бойся. Дам мороженого. Из кустов на них глядела кудлатая, бывшая когда-то белой болонка. Ну, или очень смахивающая на нее помесь. - Ну, иди! – Данил сполз со скамьи, присел на корточки, похлопал по голому колену. – Мы не кусаемся. – Поманил капнувшим на асфальт мороженым. - А у вас какие-нибудь звери есть? – Шурка наблюдал за бодро засеменившей к ним собачонке. - Нет. - Почему? Не любите? Вопрос был глупый, потому что, какое там «не любите», когда Данил, запустив пальцы в длинную собачью шерсть, уже почесывал, ласково рассказывая вертевшей хвостом собаке, какая она - симпатичная лохматая балда. - Ухаживать некому. Я часто в разъездах, Андрей целыми днями на работе. Кто выгуливать будет? Домработница? Не серьезно. А кошек я не люблю. - А я люблю. - Молодец, - равнодушно похвалил его Данил и поднялся, завертел головой. Собака слизывала сладкую белую лужицу в крошках вафли. Шурка потянулся и тоже погладил ее по неопрятной спинке. Он действительно больше любил кошек. За их независимость, утробное довольное урчание и за то, что в них можно утыкаться носом, елозя по мягкой пушистости. Собачий сладковатый дух он не переносил. - Что ты ищешь? - Палку. Палка нашлась. Разлапистая, с засохшими, скрутившимися листьями. Данил ободрал лишние ветки и, подразнив заинтересовавшуюся болонку, зашвырнул палку через кусты на дорожку. Тут же сообразил видно, что сделал и дурашливо ойкнув, прикусил губу. Сморщил нос, прислушиваясь. Собачка, забавно вскидывая пушистым задом, умчалась на поиски. - Надеюсь, я никого не прибил. - Раз не орут, то значит никого. Ну, и как тебе Симеиз? Почему он это спросил, Шурик и сам не понял. Может потому что игры с собакой отдавали хорошо замаскированной скукой, а может потому, что Шурке бессознательно хотелось его подначить, мстя за такое явное пренебрежение к его, Шуркиной персоне. Хотя зачем, если, откровенно говоря, Шурке казалось, что с ним и говорить-то по- хорошему не о чем? В отличии от Андрея. - Симеиз как Симеиз, - Данил пожал плечами и сделал вид, что пытается отобрать у вернувшейся болонки палку. Болонка рычала и пятилась, мотая головой. – Гляди, какая ты злодейка! А ну, отдай! Я и в худших местах отдыхал. Здесь, по – крайней мере, хотя бы красиво. Шурка почему-то ожидал, что опять начнутся жалобы на «этот колхоз», и поэтому даже слегка удивился такой быстрой капитуляции и признанию местных красот. Или это изначально было просто пустое капризное бурчание на публику? - Короче, не жалеешь, что приехали. - Я же не один. Чего мне жалеть? – пожал плечами Данил, выходя на дорожку, ведущую к кафе. – Мне не скучно. Болонка преданно семенила рядом, задирая голову, не сводя глаз с изрядно обслюнявленной палки. Шурке внезапно захотелось сказать какую-нибудь гадость. Едкую и красиво завуалированную. Как вот эта, которую только что сказали ему. В то, что Данил брякнул это не подумав, не верилось ни секунды. Сашка бы точно сейчас что-то ввернул. Такое же ехидно-невозмутимое. А ему, Шурке, достойный ответ придет на ум после мысленного усердного перемалывания ситуации в лучшем случаи через пару часов. Когда, естественно, язвить будет уже поздно. Порой он эту свою поведенческую инертность ненавидел, но всегда удачно маскировал под безразличие или терпение. Как ему казалось, вполне удачно. Сейчас тоже неопределенно хмыкнул, выходя следом за Даниилом на аллею. И едва успел отшатнуться о несущейся во весь опор болонки и одновременно услышать сдавленное «Блядь!» Данила. Собаку он увидел потом, секундой позже. Крупную, палевую, распластавшуюся в беге всем своим крупным поджарым телом. Данил стремительно шагнул вперед, навстречу, и пес затормозил, не добегая до них пару метров, упираясь мощными лапами в асфальт, встряхнулся недовольно, нюхая воздух, и потрусил обратно, возвращаясь к хозяину. - Слышишь, урод! Маму свою травить будешь, понял? Мудак гребаный… - Последнее было уже не звонко и яростно, а злобным бурчанием под нос. – Иди сюда. Иди, моя хорошая. Он тебя не тронет. Придурок. Данил, присев, звал спрятавшуюся снова в кусты болонку, и Шурка видел, как дрожат его пальцы. То ли от злости, то ли оттого, что испугался. Сам Шурка не успел даже сообразить, что к чему, так быстро все произошло. Хозяин пса все еще стоял у кафе, высокий, черноволосый, в спортивных шортах, видимо местный и смотрел на них. Потом развернулся и ушел, свистом подзывая свою псину. - Совсем охренели. Блин, ненавижу. Данил все еще раздраженно цедил сквозь зубы ругательства, поглаживая выбравшуюся из укрытия собачонку, и она, уже снова помахивая хвостом, тыкалась носом в его ладонь, подныривала под руку, подставляя голову под ласку. Тупое маленькое создание. - Так я не понял, что, мужик натравил или пес сам кинулся? - Ага, сам. И «Апорт» сам себе сказал. Конечно, натравил. Уебан. Вообще страх потеряли, чурки черножопые. Среди бела дня…Отстреливал бы таких на хер. Образ гламурной хабалки таял, разорванный в клочья тоном и выражением жестко заострившегося лица. - А я не услышал «Апорт», - миролюбиво зачем-то сказал Шурка, хотя ему совсем не хотелось защищать того неизвестного мужика. Он и сам терпеть не мог всех этих самодовольных хозяев, готовых тренировать своих бойцовских псов на каждой движущейся мишени, будь то другая собака или котенок. - Зато я услышал, - Данил шумно выдохнул, поднимаясь, и несколько раз сжал и разжал пальцы, видимо успокаиваясь, потянул пронзительно затрезвонивший мобильный. - Да, Андрюш. Где ты? Шурка слушал, как он, улыбаясь, воркует в трубку и думал, что, оказывается, у Данила есть еще и третий режим. Кроме «гламурной обаяшки» и «безразличного хама». Пацан с района. Агрессивный и напористый. Совершено не вяжущийся с его внешностью, но, видимо, составляющий немалую часть его сущности. То, что Шурка почуял еще в поезде, и что потом хитро исчезло, замаскированное режимом номер один. Все - таки первое впечатление порой оставалось самым верным. И такого хамелеона Шурка бы во врагах иметь поостерегся. Да и в друзьях, впрочем, тоже. - Пойдем, займем место? - Пойдем, - Данил, даже не подозревающий, что его вдумчиво разбирают на составляющие и анализируют, захлопнул телефон и согласно кивнул. – Андрей уже сейчас будет.