По образу и подобию

Небо было черное, высокое, с яркими белыми звездами, которое бывает только за городом и в горах. По небу летел спутник, и Шурка бесцельно следил за ним глазами. Потом сказал: - Я, кстати, так и не понял. - Что именно? Они сидели на ступенях домика, и Андрей неторопливо, как домашнюю кошку, гладил по спине, прикорнувшего рядом Данила. - Как вы так быстро подошли? Они, и правда, появились словно по заказу. Собачник, ухмыляясь, подхватывал Данила под локоть: «А ну–ка, давай, прогуляемся, красавец», Данил ожесточенно выворачиваясь, шипел, агрессивно вздергивая губу: «Р-руки…убрал, бля!», «Парни…», - шагнул было вперед Шурка, чувствуя как тревожно тарахтит сердце, а сзади уже негромко спросили: «Какие-то проблемы, брат?», и обернувшись, они все увидели Андрея, спокойно глядящего на татарина. И щурящегося Тимофея, с руками в карманах, и даже Леру, которая следила за ними, стоя поодаль. - Опа! – сказал собачник, ухмыльнувшись. – Пидорэскорт? - Фильтруй слова, уважаемый. За эти дни знакомства, Шурик и не подозревал, что у Андрея, спокойного, несколько даже меланхоличного, со своими журналами и молчанием, могут быть такие ноты в голосе и такое лицо. - Пойдем-ка, отойдем. И собачник, все еще ухмыляясь, помедлил только какие-то считанные секунды, а потом пошел. Под тень деревьев, оставляя свой «эскорт» переминаться с ноги на ногу рядом со всеми ими. Данил зло сжимал зубы и тер руку. - Судьба. Шурик посмотрел на Андрея. Тот улыбался, вытряхивая себе сигарету. С его колен невнятно пробормотали: - Не…ври. Я позвонил. - В смысле? Шурику было непонятно, почему Данил не идет в домик. Или почему Андрей не заведет его туда и не уложит в кровать. Неужели так удобно сидеть, скрутившись в три погибели? - Быстрый...- Данил икнул, не открывая глаз. – Вызов. Один. Андрей. Чип и Дейл…бля… - Котенок, спи, - Андрей засмеялся, накрыл ладонью его плечо, легонько качнул. – Ты пьяный в дым. Спи, не выступай. В ответ что-то согласно промычали. - И часто приходится так…спасать? Он даже не пытался скрыть неприязни в голосе. Он тоже был пьян, но не в дым, а слегка, но достаточно что бы вежливость и приличия остались где-то в другом измерении. - Бывало, - Андрей, наконец-то, закурил. Потянуло табачным дымом, и Данил тут же поднял руку, требовательно пошевелил пальцами. - Вот же блин, неугомонный, ну… Шурик смотрел, как он сует Данилу в губы фильтр тлеющей сигареты. - А разве не проще не так явно хабалить? - Ты меня спрашиваешь или это так, риторика? - Ну, естественно, тебя. Просто вот, правда, интересно: у человека ума не хватает врубиться, что надо себя иначе вести или это поза? Так ему вроде не пятнадцать. - Я, между прочим, - Данил с силой втянул дым, потом выдохнул так же длинно, - все слышу. - Ну, слышишь, и хорошо. Молодец, - буркнул Шурик. - Хамишь… - Кто бы говорил… - Мальчики… - укоризненно протянул Андрей и хмыкнул. – Кончайте разборки. Детский сад. Поднимайся, зая, я тебя отведу. - Не хочу…Не тяни…Тут воздушек…И Шура вон…умничает…Вас только оставь. Знаю. Шурик только досадливо цыкнул. Данила хотелось стукнуть, желательно чем-то потяжелее и по голове. Зая, блин. - Ты видел сегодня мужика в бусах? Видел. Мужик был за сорок, подтянутый, загорелый до черноты с седеющим ежиком. В джинсовой жилетке и алых крупных бусах из коралла. Он весело отплясывал на танцполе и смотрелся так, будто сбежал прямиком с какой-то модной вечеринки на Ибице. Шурик кивнул и спросил, пока еще не понимая, куда клонит Андрей. - И что? - Он – военный, из Минска. При чине. Сюда каждое лето приезжает отрываться. Мы на пляже вчера познакомились. Хороший мужик. Сказал мне, если бы не лето и «Ежи», он бы уже давно в петлю полез. - Чего это он так, экстремально? В Минске туго с геями? - Может и не туго. Но кораллы на подполковнике точно бы не оценили. - Можно подумать, у нас бы оценили. Или в Штатах. - Я тебе не к этому говорю. Когда ты не такой как большинство, важно, что бы было окружение, где ты можешь быть самим собой. Надевать бусы, целовать своего мужика, быть капризной хабалкой… - Я – не капризная хабалка… - вяло возмутились снизу. - Конечно, ты не капризная хабалка. Я вообще не о тебе, я так, к слову, - Андрей успокаивающе похлопал Данила по бедру. Тот удовлетворенно вздохнул, и, повозившись, снова придремал, обняв чужую ногу. Шурик поневоле улыбнулся. - Он может быть другим. Когда считает, что это нужно. Но я не хочу, что бы он был другим из-за страха, что его бросят. Понимаешь? Это как ребенок, который должен не так знать, как чуять, что мать его никогда не оставит, даже если он и обосрется по самые уши. - Он – взрослый мужик, а не твой ребенок. - Он – мой. Точка. А своих я не ломаю. Даже в угоду себе. - Как-то пафосно, - Шурик хмыкнул. – А тебе он тоже позволяет быть самим собой? - А то! Смотри, как я реализуюсь в роли защитника униженных и оскорбленных. На работе не больно-то шашкой поразмахиваешь. Они засмеялись. - Бэтмэн, блин. - А то. Только черного плаща нет. Хотя ладно, это уже лирика. А суть таки в том, что либо ты любишь и принимаешь, либо шлешь на хуй и не морочишь не себе, не людям головы. - Вот я и послал, - зачем-то сказал Шурка, - образно выражаясь. Андрей молчал. Потом затушил окурок о ступеньку и, потянувшись, засунул в банку из – под кофе, заменяющую пепельницу. Данил мерно сопел, видимо окончательно заснув. - Он ломал тебя? Шурик подумал и нехотя признался: - Да нет. Вроде бы. - Тогда что? Хороший вопрос. «Тогда что»? А и, правда, что? Когда смутные ощущение и обиды нужно облекать в суровую четкость слов, зачастую понимаешь, что все твои обвинения как-то несколько несерьезно звучат. Может поэтому психотерапевты заставляют делать списки? Желаний, претензий, недостатков и достоинств. Что бы ты понял, что на самом деле истинно, а что так, отрыжка твоего сознания? Шурик чувствовал, что сейчас его спьяну потянет на пространные разговоры о философии, через пять минут которых, он уже не будет помнить о чем собственно была изначально речь. И опять запутается. Поэтому собрался с мыслями и изрек. - Да неважно. Все равно уже дело прошлое. - Да ладно, Шур, - Андрей смотрел на него, и даже в полутьме было видно, что чуть насмешливо. – Какое же прошлое, если тебя до сих пор не отпускает? Ты поэтому и к Даньке цепляешься. Потому что все не можешь понять, почему он такой, по твоим меркам, придурковатый, и не сам, а у тебя вот какого-то черта не вышло. И ищешь причины. Только ты ищешь в нем. И во мне. А надо искать в себе. Не бывает счастья по образу и подобию. У всех свои рецепты. - Какие на хрен рецепты, когда ты челу по фиг? Когда работа, диссер, роды – все важнее. Кроме, блин, тебя. - Не рассуждай как замужняя баба, которая сидит дома и ноет, что муж целыми днями на работе. Врачи и менты – это диагноз, я уже говорил. Ты въебываешь сутками, тебе мотают нервы, ты улыбаешься, вникаешь, понимаешь, сочувствуешь, дергаешься от ночных звонков, и да, порой на своих не остается эмоций. Положительных, по крайне мере. Но это не значит, что тебе никто не нужен. Что он пишет тебе в письмах? За все эти дни, Андрей матерился меньше, чем за несколько последних часов. Шурка подумал, что, наверное, его тоже задевала тема. Раз так…экспрессивно рассуждает. - Что надо разобраться, - нехотя ответил он, хотя почему бы было и не обсудить? С посторонними оно всегда проще. – Что я сбежал, и это несерьезно. - А ты сбежал? - Сбежал, - признаться оказалось неожиданно легко. – Ну, зато теперь не просиживаю штаны в своем Запердюйске, а живу в Киеве. И работа тут круче. И в принципе повеселее. - Только его нет. Шурик помолчал, а потом согласно кивнул. - Да. Только его нет. Ну, значит, я был так ему нужен. Переживу. - Ну, иногда что бы понять ценность, стоит потерять. - Спасибо, я и так был в курсе. - А я и не о тебе, - Андрей потянулся, выгибая спину. – Ладно, Шур, идем спать. А то этот бармалей мне уже все колени отлежал, - и настойчиво затормошил Данила. * * * - Ты весь компот выхлебал? - Не, инопланетяне, - вяло буркнул Шурка, выползая на свет божий и потирая похмельно ноющую голову. Вроде же и пил вчера так, умеренно. - Рассольчику? – предложила тут же понимающая тетка, цепко окинув его взглядом. Шурка кивнул сидящим за своим столиком Тимофею с Данилом плюхнулся на скамейку, потянул из кармана шорт мобильный. - Да можно, - сказал рассеянно, ища в меню сообщений: «Отправленные». Вчера уснуть удалось не сразу. Он ворочался, голова кружилась, лезли обрывки каких-то несвязных, навязчивых мыслей, он ходил пить компот, подышал свежим воздухом, но потом услышал недвусмысленные звуки из соседнего домика и, отчего-то рассердившись, снова пошел спать. И вот тогда, в сонно-пьяному угаре, на волне вновь проснувшейся жалости к себе и состояния: «а пошло оно все!», он и написал смс. Или ему казалось, что он его написал. То есть он собирался, но так этого и не сделал? Игры подсознания и все такое? Сообщение было на месте. Оправленное в два часа пять минут адресату «Sanya». Шурка досадливо застонал. Потом присмотрелся, понял, что не доставлено, но от этого легче не стало. - Чего стонешь? Так голова болит? Вышедшая тетка протянула ему стакан с мутно-желтым рассолом. На поверхности плавала веточка укропа и пара семян. - Что специально для меня открывала? - Пей, давай. – Она села рядом, вытащила себе сигарету. – Какая тебе разница? Шелестел в кронах ветер, пахнущий морем, солнце мутно, душно светило сквозь вязкие облака, братья у домика говорили негромко, слов было не разобрать, но судя по позам, выясняли отношения. Шурка бесцельно смотрел, как подперший щеку Данил со скучающим видом слушает подавшегося к нему Тимофея, и думал, что так все глупо выходит, непредсказуемо глупо и обидно. Когда он принял решение уехать, было здорово. И облегчение, и чувство свободы и неограниченных возможностей. И злорадство от мысли, как вытянется Сашкино лицо, когда ему об этом скажет. Не одному же ему охренеть от неожиданных новостей, вроде: «Я, кстати, еду в Австрию на курсы на месяц». А теперь спустя время, он шлет пьяные смски и понимает, что все это время и правда скучал, и, правда, без Сашки плохо и будто из жизни вырезали какой-то очень важный, очень нужный кусок, понимает, что проблема не решилась, а только усугубилась. И прав был Андрей, и прав был Данил, когда говорили, что он зачем-то ищет в них и их отношениях причину развала своих. И прав был Сашка, когда писал, что это несерьезно и надо поговорить. Все кругом были правы, и он сам был прав, только теперь главное было решить, что делать дальше со всей этой правдой. И делать ли вообще. - Сидел он дум великих полон, - с беззлобной насмешкой произнесла сбоку тетка, вдавливая в помятую пепельницу бычок. – О чем задумался? - Да так, просто, - Шурка допил остатки рассола, сплюнул укропное зернышко. - Санька не звонил? Она всегда называла его «Санька». Звучало как-то особенно по-домашнему и уютно. Шурка и сам его так называл. - Нет. А чего бы он мне вдруг должен звонить? - Ну, мало ли, - тетка пожала плечами, - ты же говорил, что иногда созваниваетесь. - А еще я говорил, что мы поругались. Не помнишь? - Не бубни на тетку. Грозный какой! У этого что-ли заразился? Тоже все время бубнит. Шурка перевел взгляд со смеющейся тетки на соседний домик, где разыгрывалась, видимо завершающая сцена семейной драмы, в результате которой Данил раздраженно убрался в домик, а Тимофей сидел еще какое-то время, опершись локтями на стол, а потом закурил и, обернувшись, предложил, глядя на Шурку: - Хочешь пиваса? - Что, прям с утра? - А кому сейчас легко? – философски пожал плечами Тимофей и поднялся. – Идем, сходим. Что-то у меня настойчивое желание бухнуть. - Эх, мальчики. На старые-то дрожжи. – Было непонятно осуждает их тетка или сочувствует, а Шурка допил свой рассол и напомнил: - Тебе же за руль. Хотя пива уже хотелось. Ледяного, чуть горьковатого, залпом. Шурка уже было пожалел, что ляпнул, но Тимофея такими мелочами смутить, оказалось, было сложно. - Безалкогольного выпью. К обеду выветрится. Идем. А то сейчас Лерыч прискачет и будет орать. - Чего это она будет орать? И откуда прискачет? - поднимаясь, поинтересовался Шурка. - Я думал, она еще спит. - Да, какой там спит! Жаворонок, итить ее. Пошли с Андрюхой на рынок. А поорать бабе всегда причина найдется. Это ж бабы. За их спинами хмыкнула тетка. - У тебя брат есть? - Старший. - Старший – это хорошо, - изрек сомнительную истину Тимофей и снова задымил сигаретой. Они взяли по бутылке пива, горячих, хрустящих чебуреков и сели прямо на парапет, окаймляющий аллею. Парило. Кипарисы, покачиваясь верхушками, упирались в смутно-тревожное небо. На горизонте уже темнело, и было понятно, что где-то идет ливень. - Ровесник – тоже, наверное, неплохо, - вежливо сказал Шурик, куснул чебурек и тут же опек язык сочным мясным соком. - Ну, в принципе, да. - А не в принципе? - А не в принципе, когда как. Тимофею явно хотелось поговорить. Шурка был не против. Ему вообще сейчас открывать рот было лениво, а вот поддакивать и мычать в нужных местах в самый раз. Он запивал сочный душистый чебурек холодным пивом, и ему было хорошо. - Ты на мелкого не обижайся. Ну, за вчерашнее. Он на самом деле не со зла. Просто ревнует. Шурка удивленно поднял брови. Конечно, с самого начала было ясно, что разговор пойдет о Даниле, ну или о чем-то с ним связанным, но уж оправданий он точно не ожидал. - Чего меня ревновать? У них, по-моему, все в порядке. - Ну, да, - как-то нехотя протянул Тимофей, принялся вытирать пальцы темнеющей от жира салфеткой, - но он всегда его ревнует. И ко всем. Шурка даже не нашелся, что сказать. Конечно, это слегка льстило, что кто-то мог подумать, что он способен увести мужика у богатой и явно успешной модели, но учитывая слова Тимофея, дело было исключительно в нездоровой голове Данила. Так что все лестные предположения, к сожалению, отпадали сами собой. - Я это к чему говорю, мы просто сегодня уедем, а они вроде еще хотят на недельку остаться. Ну, ты понимаешь. - Вообще-то не понимаю. Тимофей задумчиво поскреб шею, туманно изрек: - Даня у нас в средствах достижения целей себя редко ограничивает, - хмыкнул, будто подумал о чем-то своем и уже конкретнее добавил: - Ну, короче, ты внимания просто не обращай, если будет цепляться. - Будет цепляться, получит в рыло, - неожиданно даже для самого себя грубо сказал Шурик, приложился к прохладному горлышку. - Сурово! – засмеялся Тимофей, шутливо толкнул его плечом. – Не забей мне только брата до смерти. - Так и быть, не забью, – Шурик тоже хмыкнул. – На фига ты за него оправдываешься? - А я оправдываюсь? - Ну-у… - Он неопределенно повертел пальцами. – Как бы да. Ему на самом деле было странно и любопытно, с чего бы такой весь из себя модный и самоуверенный тип сидит и вместо того, что бы как вчера рассуждать о тачках и девочках, пытается рассказать, как правильно воспринимать своего брата. Тем более ему, случайному знакомому в их жизни. - С детства пытался примирить мелкого с жизненными реалиями. На самом деле Шурке показалось, что все это просто длинный эвфемизм, и на самом деле Тимофею за брата все-таки слегка стыдно. - И как, выходит? - Ну, ты же видишь. Они засмеялись, Тимофей ловко закинул комок салфетки в ближнюю урну. - А предки знают? - Про Даньку? Да. В курсе. Такое же хрен скроешь. А твои? - Мои нет. Тетка только. А Сашкины знали. - В смысле, эта тетка, у которой мы живем? - Ну, да. - Прикольно. Толерантная у тебя тетка. Она застукала их два года назад, во второй приезд. В первый они еще успешно маскировались под друзей, записав Альку в Сашкины дамы сердца. Во второй они приехали не в сезон, в октябре, когда утра уже по-осеннему прозрачные и прохладные, пахнущие прелым листом, а днем по–прежнему летние тридцать пять на солнце и можно купаться. Они лениво шатались по почти пустому Семиизу, ездили через день в Ялту и так же неспешно занимались любовью. И однажды утром настолько увлеклись, что очнулись только от деликатного стука в окно. Это надо было заснять: то, как они резво друг от друга отпрянули, красный как рак Сашка судорожно искал трусы, а Шурик все не попадал ногой в штанину. Классика жанра. К тетке он вышел сам, оставляя Сашку поспешно раздвигать кровати. А она просто сообщила, что хотела глянуть, как спускается вода в душевой, а то мол «вы жаловались, а к соседке сантехник придет. Если что и нам бы поглядел заодно» и только потом скупо спросила, знает ли мать. Шурка ответил так же скупо, что не знает, тетка кивнула, да на том разговор и закончился. «Естественно, не скажу», хмыкнула она уже вечером, когда Шурка, стараясь быть невозмутимым и злясь на себя за дурацкое виноватое смущение, попросил ее не говорить маме, и добавила совершенно не педагогически: «Нечего ей знать, что у тебя вкус на мужиков куда лучше, чем у нее». Тетка у него все-таки была мировая. И еще ей очень нравился Сашка. - Они тут все толерантные, в Симеизе-то, - Шурик поднялся. – Еще чебурек хочу. Займи двадцатку.