Дочки-матери

       Тело Генри нашли на третьи сутки, растерзанное и присыпанное землей. И вообще не обнаружили бы, если бы Голд не применил магию, которая сработала по традиции иначе, чем обычно. Они всего лишь искали след мальчика, хоть какой-то намек на то, где он может быть, не в состоянии верить даже в возможность его смерти, но нашли труп.        Реджина замерла с открытым ртом и разучившись вмиг дышать. Рядом был Голд и, кажется, Прекрасный, она была не уверена, потому что картинка тут же поплыла перед глазами.        Реджина не может поверить своим глазам. Лучше бы она ослепла. Лучше бы это она умерла, чтобы никогда больше не чувствовать этой адской боли. Она была отъявленной мразью, убивающей и калечащей людей, и носящей в душе черный мрак. Но единственный человек, которого она, любая, неизменно и страстно любила, - Генри. И он мертв.        Ее сын мертв. Это его маленькое, покалеченное тело она видит сейчас в грязи. И это он больше никогда не откроет глаза и не скажет ей слов, в которых она всегда отчаянно нуждалась.        Потому что его нет. Он мертв.        Она не верит. Не может поверить, не хочет. Она смотрит на Румпеля с глупой надеждой, что он скажет, что все это - обман, иллюзия, дурацкая игра воображения, что это не правда. Тотальная и абсолютная ложь.        Но он вдруг с неожиданной, почти отеческой нежностью, берет ее за руку и тихо шепчет:        - Мне очень жаль.        Реджина вырвала руку. Отошла в сторону, подальше от учителя на несколько шагов.        Сейчас нет никого и ничего другого. Только она и Генри, ее маленький, славный сыночек.        Генри, который мертв.        Генри, которого больше нет.        Она подходит к сыну. Крошечное детское тельце беззащитной тряпицей распласталось на полу. На куртке следы земли и грязи. На лице - мучения и испуг. В застывших навеки глазах животрепещущий ужас.        Генри умирал в муках. Он не знал спокойствия в свои последние минуты.        Он страдал, но не было рядом никого, кто бы мог помочь ему. Спасти. Утешить. Успокоить. Взять за руку и отвезти домой.        Он был один. Возможно, он звал ее, свою маму, которая так много сделала для него, мечтал, чтобы она помогла, спасла, как спасала всегда своей любовью.        Может быть, в своих последних отчаянных молитвах он просил прийти ему на помощь, взывая к ее любящему сердцу. Но сердце молчало. Ее сын умирал, а сердце не почувствовало ничего.        Наверное, в последние мгновения своей жизни, ее драгоценный мальчик вспоминал свои счастливые моменты, беззаботные моменты радости, которых было так не много в проклятом городе, напичканном магией.        Он вспоминал, а она была далеко, ни разу даже не подумав, где он, потому что была уверенна, что с ним все в порядке, что он под присмотром.        Это она виновата в смерти сына. Злая Королева не заслуживает счастья ни в каком виде и не под какой личиной. Даже если будет бесконечно вымаливать свои грехи.        Реджина ласково касается холодной ладони Генри, кожа которой уже начала покрываться трупными язвами. Ей хочется прижаться к ней губами, поцеловать, ощутить пульс, пусть слабый, но пульс, который бы сказал, что смерть не пришла и Генри жив.        Она подносит его ладонь к губам, целует, вслушивается в биение, которого нет. Она хочет услышать этот звук, как никогда и ничего в жизни еще не хотела, но его нет.        Это всего лишь мечты.        Смерть следует за нею по пятам. Она отобрала у нее Дэниэля. Забрала и сына.        Реджина проводит ладонью по спутанным волосам сына, ощущая вязкость спекшейся крови. Целует волосы раз, другой, третий, просто не в силах поверить, что Генри больше нет. Ей все еще кажется, будто, стоит ей лишь захотеть, и этот дурной сон закончится, а он снова будет жив, рядом с нею, любящий и любимый.        Она ласково касается помятого пиджака и ворота старой рубашки Генри, играя с пуговицами, что на ней остались. Их только три, остальных нет. Возможно, оборвались, когда он боролся за жизнь.        Она обязательно узнает, кто убил мальчика. Узнает, и уничтожит эту дрянь, кем бы она не оказалась. Но пока ей хочется только принести Генри туда, где ему будет тепло и уютно. Не больно.        Ее сыночек быстро мерзнет. Он не может долго лежать на холодной земле.        Она оборачивается, ища Голда глазами. К счастью, он рядом, стоит в нескольких шагах от нее, кусая губы. Сложно понять, о чем он теперь думает. Возможно, скорбит по внуку, которого недолюбил в жизни, а может быть, снова оплакивает Нила, как знать.        - Помоги мне - еле слышно просит она, и Голд, склонившись над мальчиком, забирает его в свои объятья, взяв на руки.        Реджина тоже встает, в последний раз коснувшись ладонью окровавленной земли, которая стала последним пристанищем ее мальчика, будто хочет запомнить ее на ощупь.        Идти ей тяжело, но она не позволяет себе упасть, хоть и шатается, как хмельная. Голд шагает рядом, крепко прижимая Генри к себе, не отпуская ни на минуту, а она все смотрит и смотрит в его лицо, стараясь запомнить каждую черточку.        При жизни ей этого было мало. Она не насмотрелась.        Они не разговаривают. Румпель дышит как человек, которого придавило могильной плитой и упорно глядит на землю. Будто бы она ему укажет следы убийцы. Реджины же сейчас нет. Она не здесь. Она исчезла, полностью растворилась в мире, где есть только они с Генри.        Где они вместе и счастливы.        Она не слышит шума этого мертвого города. Чужие голоса слились в нестройную гармонь. Не видит ничего вокруг себя. Чужие лица стали бледными пятнами.        Есть только она и ее сыночек.        И он умер.        - Надо как-то подготовить к этому мисс Свон - мрачно сказал Голд,нарушая одиночество ее мыслей.        Реджина молчит. Ей нечего сказать.        Свон. Пока она не появилась, они с Генри были счастливы. Ее сын не ненавидел ее, не проклинал за злодеяния. Он был только ее сыном. Ее маленьким, славным принцем.        Свон. Пока в городе не было этой женщины, они жили совсем другой жизнью. В которой было понятно, чего ожидать каждый день. В которой она, Реджина, была Богом и распорядителем.        Свон. Когда этой женщины никто не знал и следа ее не было в их мире, он был простым и понятным.        Свон. Все, что они пережили за последние несколько лет, случилось из-за нее. Это она забрала Генри, поманив своим чертовым добром. Это она убила любовника, стала Темной, а потом потащилась за своим пиратом в Ад.        Это она заставила Генри идти с нею. Она знала, прекрасно знала, что сын захочет. Что не бросит ее в беде. Потому что у Генри всегда было большое, доброе и любящее сердце.        Слишком большое. Слишком доброе. Слишком любящее.        Это сердце героя сгубило ее, Реджины, мальчика. Он был полон надежд, не веря, что надежда - не для этого мира.        Его неверие его и погубило.        Неверие. И Свон. Чертова бродяга, которая приехала, чтобы разрушить им всем жизнь.        Все, все из-за нее.        Она должна за это ответить.        Румпель останавливается и Реджина тоже. Надо же. Оказывается, они уже дошли до хоррорбрукской квартирки Прекрасных. Оказывается, Прекрасный и вправду был все это время рядом. Только сейчас она заметила его помутившийся взор.        Чертов проклятый герой. Глупый, глупый идиот.        Голд открывает дверь, толкнув ее тростью. О, а разве трость тоже была с ним? Он опирался на нее при ходьбе?        Реджина не видела. А впрочем, не важно.        Он входит в комнату, крепче сжимая Генри в объятьях.        Маленького, мертвого Генри.        - Генри! Что с ним?        Свон. Чертова лицемерка. Она подбегает к Румпелю, хватая сына за пальцы.        Ее, Реджины, сына. Ее славного мальчика.        Мери-Маргарет следом за нею, истошно воет. От Белоснежки не осталось и следа.        Как жаль, что ей таки не довелось убить болтливую девицу.       - Он мертв - сообщил Голд и Реджина содрогнулась.        Мертв.        Впервые это слово произнесено вслух.        Впервые - по отношению к Генри.        Она смотрит на Мери-Маргарет, залившуюся слезами, но неустанно пытающуюся оставаться героем, успокоить ее, утешить.        Нет. Это невозможно.        Реджине не нужны утешения. Они не помогут.        Румпель проходит к дивану, кладя Генри.        Реджина змеей скользит за ним, не на миг не отпуская руку сына и гладит, гладит, ерошит его запутанные волосы, будто это поможет вернуть мальчика к жизни.        Мери-Маргарет ревет уже открыто, не стесняясь, как маленький обиженный ребенок, безутешно и горько.        Свон, кажется, тоже здесь, претендует на лидерство, ласкает ледяные ноги ее, Реджины, сына.        Хочет снова забрать его у нее.        Реджина не дает. Она поднимает Генри на руки, забирая в свои объятия.        Ничего, сыночек. Сейчас мама покачает тебя на руках и споет колыбельную. И станет легче.        Свон вопит, но Реджина словно бы оглохла. До нее лишь долетают слабые обрывки плача и скорби, в которую погрузилась эта крохотная квартирка, и ее жители, а скорее - заложники.        Она бросает на Мери-Маргарет полный укора взгляд:        - Где же теперь твоя надежда, Белоснежка?        Ответ ее не интересует.        Она должна спеть сыну колыбельную. Она обещала.        И, покачивая Генри на руках, начинает напевать. Как делала это всегда, когда он был всего лишь крошкой, славным несмышленышем.        Спи, малыш. Ангелы рядом.        Она его убаюкает, и тогда, может быть, Генри станет легче.        И только Реджине уже никогда легче не будет.        Она еще жива, но мертва.        Реджина умерла вместе с Генри.        Да здравствует Злая Королева!