Дочки-матери

       Они стоят, замерев друг от друга в нескольких шагах, совсем рядом. Стоит только протянуть руку - и можно очутиться в шаге друг от друга.        Но ни одна этого не делает. Рыжая женщина, отвергнутая Дьяволом, отправленная в свои покои, чтобы коротать одинокие ночи, скрывающая слезы под блестящим бархатом ресниц, и седовласая женщина, без стеснения плачущая и комкающая почти уже докуренную сигарету, смотря в окно, даром, что ночь мало что позволяет видеть.        Они стоят в шаге друг от друга, но замерев как статуи - живая пленница из волшебного мира и мертвая - из реального.        Зелена смотрит на ссутулившиеся плечи и согнутую спину, ловя себя на удивлении - женщина, даже будучи сломленной, этого делать совсем не может. Она горюет, но храбрится, старается выпрямится, словно солдат по команде. Ведьма вздыхает, инстинктивно понимая, что жизнь высокопоставленной пленницы, в какую обратила себя Круэлла, рядом с такой матерью вряд ли была сладкой и очень радостной. Впрочем, и жизнь матери рядом с такой безумицей, как Круэлла, легкой тоже назвать можно было бы разве что, с натяжкой.        Зелене и хочется сделать шаг вперед, уйти, чтобы наконец, дать волю слезам, застывшим на ресницах, выплакать свои страдания по поводу того, что снова, не смотря на его желание, она отвергнута. Лежать бы сейчас на холодной постели и, зябко ежась от холода, снова и снова возвращаться к его взгляду, что, окинув ее неспешным жадным пунктиром, угас, и его рук, кутающих ее в платье, судорожно сжимающихся в болезненном спазме, пока невольно касался ее тела, и его холодного голоса - уходи. Пошла прочь. Лежать бы сейчас на мерзких простынях, комкая их в руках, и плакать от бессилия, от боли, от снова посетившего чувства отверженности и ненужности.        Но она не спешит укрыться в могильном холоде своей спальни. Просто стоит, замерев на месте, и смотрит на курящую черт знает какую подряд сигарету, и тонет в едком дыму.        Мать Круэллы (если Зелена ничего не путает, в последнее время она ни в чем уже не уверена) медленно, как-то неестественно, оборачивается к ней, сложив руки по швам - точно как солдат или робот. Один мимолетный взгляд - и Зелену бросает в холод, а потом в жар. Воспаленные глаза несчастной мертвой, которая страдает сильнее многих живых теперь - определенно то, что Зелене никогда не забыть и что, наверное, она будет видеть в ночных кошмарах. (Впрочем, она была вовсе не уверена, что может быть больший кошмар, чем гниение здесь заживо). К счастью, Мадлен так же стремительно отвернулась, вновь сверля глазами темное окно, в котором ничего, кроме затянутого кромешной тьмой неба, не видно.        Зелена понимает: она ждет ответа. Подсказки. Раньше с матерью Круэллы ей встречаться не приходилось, разве что, мельком, когда обратить на себя внимания не удалось. Зелена не хочет думать, откуда Мадлен известно, что она навещает Круэллу, что ходатайствует о ее судьбе. В конце концов, в этом мертвом мире все друг друга отлично знают. Скрывать нечего, потому что тайны бессмысленны. Она только понимает, что должна сказать этой чопорной даме, даже в самое ужасное время, очевидно, желающей держать себя, что надежды нет. Огласить вердикт.        Ведьма даже медленно качает головой из стороны в сторону, будто бы стоящая к ней спиной дама это может увидеть. Но на самом деле она попросту понятия не имеет, как говорить о таком. В последнее время Зелена столько пережила, что разговоры о безнадежности вызывают и у нее желание сдаться. А она не имеет права сдаваться. Ради своей маленькой дочери.        Зелена вздыхает, открывает рот и тут же закрывает его. Черт возьми, это просто невозможно, невыносимо! Лучше бы ей сделаться теперь немой, как Реджина, чем озвучить страшный приговор.        Склонив голову набок, будто любуясь чем-то, несчастная мать начинает говорить первой.        - Она с рождения была девочкой трудной. Когда мы с ее отцом только ждали ее, были уверены, что у нас родится ангел. И он родился. Темный ангел. Падший. А я не знала, что с ним делать.        По-бунтарски отпустив очередную струю дыма в свободный полет, Мадлен продолжает.        - Все началось с малого. Она убила нашего домашнего попугая. Я подумала, что случайно. Не поверила даже, когда она убила второго, а потом начала сворачивать шеи бедным воробьям в саду (не знаю, как ей удавалось это, но она приманивала их к себе с такой легкостью, о какой я, дрессировщица, могла только мечтать). Я все думала: перерастет. Переживет. Считала, что справлюсь. Круэлла росла. А вместе с ней рос мой страх за нее и боязнь ее самой. Да. Я смертельно боялась ее. Потому что она была непредсказуема. Я проклинала ее бабку, давшую ей это ужасное имя. Винила себя в том, что не могу перевоспитать ее. Мне казалось, это - признак моей слабости, но это была лишь констатация ее силы. Чем больше она взрослела, тем больше соблазнов было вокруг нее. Тем тяжелее было ее контролировать. Я выходила замуж, чтобы получить любовь, которую не получала от Круэллы, потому что она попросту на это не способна. Я считала, что и в этом тоже виновата я, но, каждый раз, когда, жалея ее, я давала победить любви - она забирала у меня все, без остатка.        Зелена боится дышать. Чувство болезненной любви, исходящее от этой несчастной заблудшей души, ранит и... вызывает привычное чувство зависти. Не нужно быть гением, чтобы понять, с какой безмерной любовью мать говорит о своей дочери. Тиран, деспот, если мерить ее с позиции Круэллы, Мадлен все же умела то, чего никогда не могла Кора - любить. И, как Зелена не старается, болезненный укол зависти пронзает ее сердце, впиваясь в него острыми шипами.        Но не перебивает. Исповедь не может быть прервана, а Мадлен и не торопится ее прерывать.        - Моя бедная девочка. Она отравлена Тьмой с самого детства. Когда я рожала ее, едва не умерла от обескровливания. Она буквально давила во мне все члены, все кости, пока шла на свет. Родилась в полнолуние, под завывание голодных волков. Едва издала первый крик - шаровая молния врезалась в ближайшее дерево, чудом не уничтожив нас, не спалив заживо. Но какая мать может, держа на руках, выстраданного ребенка, думать о таких знаках? Мне казалось, что это совпадение, а в мир пришло дитя Дьявола.        Тяжелый вздох так и замирает на устах, не вырвавшись наружу. Еще пару дерганных, рваных, глубоких затяжек - и Мадлен продолжает. А Зелена слушает, опираясь рукой на бедро.        - Я боролась с тьмой за ее душу, но проиграла. У моей девочки просто не было шанса не сдаваться. Она была обречена. В этом мире для нее было так много соблазнов всегда, весь мир - один сплошной соблазн. Я боялась ее. Но еще больше я боялась ее потерять. Если бы моя дочь была обычной, я бы обнимала ее, играла с волосами. Мне же пришлось стать ее надзирателем, тюремщиком. Я не могла ее вылечить. Врачи и тогдашняя медицина убили бы ее. Сломали. Я не могла допустить такого с моим ребенком. И отдать ее в лапы правосудия тоже не могла - иначе навсегда бы потеряла.        Если бы она была здоровой девочкой, я бы утешилась ее лаской. Но я бежала к мужчинам, дыша ими, как воздухом, пока этот воздух не травила моя дочь. Знала ли я, что обрекаю их на смерть, а себя - на вечное вдовство? Да. И я никогда не отрицала этого перед собой. Но я была согласна жертвовать мужчинами и их любовью, лишь бы уберечь мою дочь. Стать поставщиком смерти для нее, чтобы у нее не было желания вырваться на волю. Ограничить ее пространство и свободу, чтобы этот мир окончательно не уничтожил ее.        Мне казалось, контролируя ее, я смогу уберечь ее от мира, который убил бы ее, и мир от нее-убийцы. Мне казалось, я все делаю правильно. Поступаю единственно возможным образом. Я думала, что у меня нет другого выхода, кроме как контролировать ее насколько это возможно. Я думала, это правильно. Так и нужно.        Очень, очень медленно, Мадлен поворачивает голову, наконец, в полной мере посмотрев на Зелену и подарив той могильный холод своих глаз.        - Я проиграла. И расплачиваюсь за это всю жизнь. Круэлла была рождена, чтобы убить меня. И ей пора снова исполнить свое предназначение - теперь уже окончательно. Только так я, наконец, смогу ее спасти.        О чем она говорит? Зелена приготовилась просить объяснений, однако, Мадлен действует без подсказки.        - Аиду плевать, кто именно будет отправлен в Стикс. Я сделаю это. А он пощадит Круэллу. Это - единственное, что я могу сделать для нее. Только это.        - Чего же вы хотите от меня? - снова отогнав горькое чувство боли и зависти, спрашивает Зелена.        - Я хочу, чтобы ты попросила Аида об этом. Пусть возьмет меня вместо моей дочери. Передай ему, что я умоляю об этом - и, помолчав, тихо добавляет, - может быть, так я смогу искупить свою вину перед моей бедной девочкой. Может быть, она меня простит.