Дочки-матери

      - О нет, Белль! - Румпель до боли закусывает губу. - Что ты здесь делаешь, Белль?        Красавица непонимающе осматривается, скорее, изумленная, чем напуганная. Изумленная бровь взлетает вверх и, будто не в силах поверить, она спрашивает, осторожно трогая его за руку:        - Румпель? Как я сюда попала? - недоуменно покачав головой, она смотрит себе под ноги, будто проверяя, есть ли под ними земля. - Я была в библиотеке, и вдруг она рухнула. И я здесь. Румпель, - ее тон становится отчаянно-встревоженным, - что такое? Что происходит?        - О, Белль! - Темный обессиленно вздыхает, слегка неуклюже обнимая ее за худенькую талию. - Я не знаю. Я ничего не сделал. Ты должна была быть дома.        В его глазах - одно сплошное отчаяние. Если бы он только мог придумать, как вернуть ее назад, в Сторибрук! Белль здесь не место. Снова пробуждается в Темном чувство вины от того, что он портит ее жизнь. Бедная девочка, выходя за него, так надеялась быть счастливой, а получила жалкие крохи счастья, массу боли, неприятностей и разбитое сердце. И чем же его чудесная Белль заслужила это?        Напряженная мысль жалит мозг осой. Ему нужно отправить жену назад, но для начала - понять бы, кто отправил ее сюда. Первая мысль - Круэлла. Ужасная женщина, сделает все, чтобы ужалить его побольнее. Сыграет на единственной слабости. Укусит. Растопчет. Уничтожит. Раздавит. Ни за что не упустит шанса поиздеваться. Подумать только - ведь они с Круэллой могли бы стать отличным тандемом. А стали - огромными врагами.        Но, подумав, Темный понимает - нет, Де Виль здесь не при чем. У нее силенок бы не хватило такое провернуть. Да и в опале она сейчас, как он слышал. Влиятельного любовника потеряла, в Стиксе не плавает только чудом. Значит, за визитом Белль в это мерзкое место стоит кто-то другой.        Зелена? Рыжая ведьма вполне могла бы. Она достаточно могущественна, чтобы сделать это, и все еще горит обидой за то, что однажды, несмышленой девчонкой, была отвергнута им. Ни эротические игрища в клетке, ни проигранная им по сути борьба за кинжал, ни даже появление столь влиятельного любовника, как мрачный повелитель этого места, ее пыл не остудили. Правда, между ними уже давно что-то вроде соглашения не трогать друг друга, но когда это останавливало двух старых приятелей, обиженных друг на друга, если один из них - отвергнутая женщина?        Была еще одна Миллс, теоретически способная затащить его любимую Красавицу в лапы к Дьяволу. Но Регина слаба сейчас, как никогда, она давно уже могла бы бежать отсюда, но - несчастная, с помутившимся рассудком, бывшая Злая Королева, что теперь похожа на попавшего под машину котенка, шатается по Преисподней, вопя ужасным ревом, ища сына, днями и ночами сидит около памятника, не выпускает из рук коробку с прахом и все время плачет, наверняка, уже почти ослепла от слез. Голд мог бы допустить мысль, что, загнанная в угол, Регина все же смогла осуществить такое мощное проклятье, чтобы перенести Белль в Ад, но ученица пребывала в слишком истерзанном состоянии даже для того, чтобы просто дышать. Да и физически не смогла бы произнести необходимые заклинания, а попросить уже явно некого.        Голд разом выдохнул весь воздух из легких, прижимая напуганную, дрожащую, словно осиновый лист, Белль к себе и запуская сухие пальцы в ее волосы. Оставался только один вариант.        Темный гладит красавицу-жену по холодным щекам, смахивая выступающие на них, соленые слезы, крепко целует бледное личико жены, закрытые глаза, гладит обострившиеся, сжатые в болезненный комок, плечи. Одним рывком отпускает ее от себя, дав ее маленьким пальчикам выскользнуть из своей ладони. В ответ на непонимающий взгляд Белль, только очень четко, будто по слогам, поясняет, растворяясь в умоляющем небесно-голубом взгляде:        -Белль, пожалуйста, сиди здесь. В этой комнате. Здесь она - что-то вроде моей спальни. Я защитил ее как мог, потому что магия тут работает совершенно иначе. Прошу тебя, никуда не выходи. Что бы не случилось, оставайся здесь и жди меня. Я скоро вернусь. Мне просто нужно решить кое-какие вопросы, и, обещаю, мы вместе отправимся назад.        - Как? - изумленно воскликнула Белль, кусая губы. - Ты больше не будешь помогать остальным? Зачем же ты пошел сюда с ними?        О. Ведь Белль ничего не знает. Наверняка, она не встретила Прекрасных и пребывает в полном неведении.        - Белль, - он качает головой, будто признавая собственное поражение. Сказать девушке, что так отчаянно, так сильно верит в добро, в его извечное торжество над злом, что в этот раз зло победило и надежды нет, и все, что они могут сделать - уносить отсюда ноги, пока еще есть возможность - все равно, что сообщить матери о смерти ее дитя, или влюбленной паре о грядущем конце света. Сложно. Больно. И - он не может этого не признать - страшно. Но иного выхода нет. Заглянув еще раз в эти небесные бездонные глаза, чуть нервно слизав выступившую на губах струйку крови, Голд продолжает: - Некого спасать. Крюка убили, мисс Свон сошла с ума и Прекрасные увезли ее в Сторибрук.        - Как? - Белль открывает рот, словно рыба, которую вытащили на воздух. Глубокая складка, что пролегла меж ее бровей, только становится сильнее с каждой секундой.- Кто еще мертв?        - Генри. Мальчик убит Круэллой. Самый первый из нас. Отсюда все пошло, Белль.        И, вздохнув, Темный маг констатирует свое абсолютное поражение:        - Больше некого спасать, Белль. Нужно теперь самим спасаться.        У Белль такое лицо, будто ее заживо хоронят. Румпель было порывался обнять ее сильнее, прижать к себе, но она выставляет вперед руки, как замок - не разрешает к себе дотронуться. На смертельно бледном лице - теперь ни одной эмоции.        - Даже Генри... - растерянно протянула она, снова одаривая его пронзительным небесным взглядом, - как же так, Румпель? У нас больше нет надежды. Получается, что все, во что мы верили - мертво?        Да, она права. Ему стоит подтвердить это, сделать ей еще больнее, если это возможно. Но он не может. Сознание того, что Белль нужно спасать, что необходимо спасаться самому, бежать отсюда, как можно быстрее, без оглядки, без сожалений, и что у них обязательно будет еще время для слез, но не сейчас.       - Белль, милая, мы обо всем поговорим после, - максимально ласково шепчет он, целуя ее в лоб, - но для начала я должен понять, почему ты здесь.        - И что ты собираешься делать?        - Пойду к Аиду, надо спросить, что он хочет от меня, раз решил шантажировать своим присутствием.        - Что ты можешь сделать, Румпель? - недоумевающе спрашивает несчастная Белль, качая головой, -у тебя больше нет такой магии.        Она снова дарит ему полный вопросов проникновенный взгляд, ища ответы. И что он может сказать ей? Снова и снова говорить, объяснять, убеждать, что не может без тьмы, без магии, что чувствует себя слабым и уничтоженным? Что не принимает лже-геройства, что не может допустить, чтобы делитанты играли в темные игры, не зная правил? Что без Тьмы чувствует себя молью?        Бесконечный разговор, длинною в целую жизнь. Он сначала был с Милой, потом с Нилом, а теперь - с Белль, которая никак не возьмет в толк, почему он все это делает.        - Белль, я... Мне нужно было защитить себя. И теперь тебя.        Она кивает. Чем искренне удивляет Румпеля. Опустив голову и снова любуясь сухой раскаленной пылью под ногами, наконец, произносит:        - Так даже лучше. Все, произошедшее в городе за последнее время, помогло мне понять, что лучше тебя с этой Тьмой никто не справится. Я ненавижу ее, но, видимо, без нее никак не обойтись.        Она укоризненно качает головой, но это не укор Румпелю, а скорее, горечь сожаления, признание собственного бессилия. Принятие своего поражения.        - Я не знаю, как ты будешь это делать. И не хочу знать. Я больше не хочу вмешиваться в твои магические дела. Но, пожалуйста, сделай все, что нужно, чтобы мы были дома. Я хочу домой, Румпель.        Прижавшись к нему щекой, Белль целует его в губы - быстро и как-то немного воровато и он, кивнув, отпускает ее в комнату, где так много пыли.        - Хорошо, Белль. Я все сделаю, чтобы мы поскорее были вместе и в безопасности. Обещаю. Не выходи никуда, ладно? Я скоро вернусь.        Она кивает и это - самое сладкое обещание, что ему когда-либо давали. Улыбнувшись, чтобы приободрить свою Красавицу, Голд резко разворачивается и идет по дорожке из гравия, отчеканивая шаги. Каждый шаг отбивается эхом в голове и ударом пульса - в теле.        Тронный зал встречает его мрачностью стен и едва заметным огоньком в камине. И холодом, но это - вечное состояние здесь. Могильный, безумный холод, от которого кости ломит.        Непроизвольно поежившись, Румпель входит в зал, осматриваясь.        - Добрый вечер, Темный - мрачный, надколотый, как треснувшее зеркало, голос властелина этих мест, разрывает заунывную тишину. - Я тебя ждал. Как жена? Не пригрозила от тебя уйти, узнав твою маленькую большую тайну?        - Чего ты хочешь? - лишь на миг закрыв глаза, чтобы не потерять самообладание, спрашивает Голд.        У Аида - те же небесного цвета глаза, что и у Белль, но гораздо холоднее. От проникновенного взгляда, что смотрит в глаза, а кажется - читает душу, мороз по коже.        - Хочу, чтобы ты оказал мне услугу, Темный. И отправитесь с любимой женой на курорт.        Ну конечно. Шантаж. Цель пребывания здесь Белль была понятна еще до того, как Голд понял, кто именно перенес ее.        Меньше всего на свете Темному хочется работать на Дьявола. Особенно сейчас, когда Белль в такой опасности и желание поскорее очутиться дома столь бесконечно. Но - нет, однажды он уже побывал в плену Аида и неплохо знает его. Как знает и то, что им не увидеть дома до тех пор, пока он не даст повелителю мертвых желаемого.        В конце концов, Голда мучает любопытство: что такого может понадобиться всесильному владыке Тартара, чья магия здесь абсолютна, от него - такого же пленника, как и все, пришедшие из Сторибрука? Любопытство (как всегда) побеждает.        - И что же это за услуга?        Голд смотрит в глаза противнику с видимым спокойствием, на самом же деле внутри него бушует буря. Потому что, что бы не пожелал хозяин Ада, легким это задание не назовешь.        - Я хочу, чтобы ты разрушил это место - пригубив вина, отвечает Аид. - Мне нужно создать проклятье, чтобы оно похоронило Тартар. У всех живых, кто здесь пребывает, будет время выбраться. Работа очень сложная и долгая. У тебя месяц.        Проклятье, разрушающее Тартар. Эта просьба была столь неожиданной, что некоторое время Голд даже забыл, как ровно дышать. Нет, он, конечно, и сам уставал от Тьмы и иногда невыносимо хотелось бросить все и сбежать. Но при этом ему и в голову не могло бы прийти уничтожить свое творение. А Тартар по образу и подобию Сторибрука Аид создал сам. И теперь просит его все разрушить.        Румпель садится напротив трона в предложенное кресло. Продолжает изучать противника, пристально смотря в его глаза. И все никак не может понять, зачем Аиду это нужно? Впечатление безумца он не производит. Он мучитель, но, если хочет выпустить живых, кого тогда мучить? Линчует сам себя? За что?        Румпель любил Белль, но он понятия не имел, как можно пожертвовать всем ради женщины - пусть даже самой любимой. Он готов был отдать свою жизнь за Белль, но не привык сдаваться. Всегда искал других путей. И вот перед ним сидит могущественный повелитель этого места, наделенный огромной магией, абсолютной властью и - нет, не приказывает, слишком мягкий тон для приказов - просит, уничтожить это место.        - И что же тебе мешает сделать это самому?        Улыбка, слишком горькая, как для самодовольного властелина, бегло касается губ Аида.        - Если я сам это сделаю, меня вышвырнет отсюда до того, как все здесь погибнет. А я этого не хочу. Я должен остаться здесь.        Что? Голд качает головой, подозрительно сощурив глаза. Поверить в то, о чем просит Аид сейчас, просто невозможно. От неожиданности он даже чешет уши: может, у него со слухом беда и он не расслышал?        - Я правильно понимаю твою просьбу? - осторожно, как бы крадучись, уточняет Темный, не сводя глаз с Аида и все еще не в состоянии поверить в только что услышанное.        - Все верно, Темный. Я хочу, чтобы ты не просто разрушил Тартар. Ты должен убить меня. И оставить меня здесь, чтобы я никогда не смог выбраться.