Дочки-матери

       Оцепенение - все, что чувствует Зелена, увидев крошечную, едва заметную, но не скрывшуюся от ее глаз, морщинку на розовом личике дочери.        Ни паники. Ни тоски. Ни боли. Ни истерики. Ничего.        Одно лишь только оцепенение.        Малышка, лежащая у нее на руках и смотрящая своими пронзительными глазками, миролюбиво улыбается в промежутках между сосанием пальчика, смотрит на нее с бесконечным доверием и урчит о чем-то на своем, детском языке. Зелена же только и может сейчас, что не отрываясь, не мигая, смотреть на морщинку на височке.        Дурной знак. Значит, то, о чем говорил Аид, о чем предупреждала Круэлла - правда. Ее маленькая девочка постареет здесь, не успев даже повзрослеть.        Зелена кусает губы. Импульсивное решение, пришедшее в голову, заставляет ее схватить пузырек с лекарством, и поднести к пухленьким губкам дочери. Второе импульсивное решение, пришедшее на смену, - ринуться к двери с одной лишь только целью: найти Робин Гуда, отдать дочь ему и заставить их поскорее выбраться отсюда.        Оба решения вызвали горькие соленые слезы, ручьем льющиеся по щекам.        Прижимая доченьку к груди так, будто она была воздухом, которым Зелена дышит (хотя, по сути, так оно и было), Зелена быстро покрывает ее личико и ручки лихорадочными, жадными поцелуями вперемешку со слезами, и, рывком закрыв дверь, выходит из комнаты.        Никого нет. Даже мертвые утром предпочитают не выходить из комнат. Черт знает, чем они заняты. Возможно, большая половина пленников, находящихся здесь, уже занята поглощением пресных обедов в местном аналоге кафе "У бабушки", а может - рисуют узоры на потолке в своих маленьких комнатушках. Почем Зелене знать?        Тем не менее, идет она по совершенно пустому коридору, где каждый шаг и каждый стук каблуков, гулом отражается в ушах. Крадется, словно преступница, которую вот-вот могут застать врасплох, хоть таковой и не является.        Найти Робина - сейчас самое важное. За время жизни с ним она уже поняла, что роднее и дороже детей у него никого нет. Тем более, Роланда он уже потерял и наверняка знает об этом. Потому уговорить его отправиться с Келли домой сегодня же, представляется для нее легчайшей задачей. Скорее всего, даже уговаривать не придется. Вот найти разбойника, отлично ориентирующегося в лесу и точно знающего каждую тропку и каждое дерево там - задача посложнее. Не из легких.        Все эти мысли терзают Зелену по дороге в кафе. Прежде чем искать отца дочери, нужно накормить саму малышку. Келли становится все более ненасытной, буквально терзает ее палец.        Маленькому ребенку никак не объяснишь, что каждая минута на счету, если он хочет есть. Зелена быстро целует доченьку в крошечный висок:        - Хорошо, милая. Мы обязательно поедим, погоди немного.        Добираться по кочкам до кафе, измазав пылью туфли - не такая уж простая задача, как кажется на первый взгляд. В результате, Зелена заходит в кафе уставшая, все еще заплаканная, грязная, что раздражает больше всего. Сев за первый свободный столик, молча протягивает девочке бутылочку с молоком и, пока Келли жадно ест, любовно гладит ее по головке.        - Милая доченька. Однажды ты все поймешь и простишь меня. Там, наверху, для меня нет места. Но все еще не поздно для тебя. У тебя есть папа, который тебя любит. Тебе с ним будет лучше. Я тоже тебя безмерно люблю, родная моя. Но я не могу вернуться. Твою маму все ненавидят. И есть за что, если честно. Я люблю тебя, родная.        Горестно всхлипывая, ведьма целует свое милое сокровище, натянуто улыбаясь почувствовавшей ее тревогу дочери. Нежная кожа ребенка, которой она с упоением касается сейчас, дарит некоторое успокоение. Во всяком случае, позволяет дышать дальше.        Взглянув в окно на колышущиеся провода, ведьма понимает - поднимается ветер. Гул ветра она добрым знаком никогда не считала и, даже если все было хорошо, никогда не могла до конца избавиться от тревожного чувства. Поэтому, закутав свою девочку в пеленки плотнее, Зелена спешит скорее покинуть это место, где несет смертью, отчаянием и безнадежностью.        На улице резко похолодало, завывания ветра оптимизма не прибавляют. Зелена быстро идет, почти бежит, по закоулкам уже знакомых улиц, лихорадочно соображая, где бы найти Робина.        И останавливается, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, завидев неподалеку Регину.        Сестра, шатаясь, идет вперед, очевидно, мало что замечая перед собой. Внешний вид у нее такой, будто она не спала вечность и вечность пила, не останавливаясь. Понимание того, что перед ней - величественная и грозная Злая Королева, так и не приходит к Зелене. Регина выглядит не просто жалко, или очень жалко. Она ничтожна.        И, пожалуй, впервые за долгие годы, потраченные на месть, Зелену этот факт вовсе не радует. Потухший взгляд, слипшиеся волосы, которые, кажется, не расчесывали вечность, нетвердая походка и совершенно безумные глаза - это явно не та женщина, которую все знали как величественную Злую Королеву, наводящую ужас на всех в округе, или строгую мадам мэр, руководящую волшебным захолустьем. Это - городская сумасшедшая, одна из тех, что просят милостыню под церковью.        Зелена все еще стоит на месте, словно бы пригвожденная к асфальту, который, надо признать, крайне горячий, почти раскаленный. Дочка что-то курлычет на своем детском языке, крутясь в пеленках, а Зелена не отрывая глаз, следит за идущей вперед сестрой, раскачивающейся из стороны в сторону.        Регина не просто сдала или потерялась. Она уничтожена. Ее больше нет. Вместо нее - бледная копия внешне немного похожей женщины, когда-то, очевидно, бывшей красавицы, которая неприкаянной, шляется по мертвому городу, сама не зная, куда идет и с какой целью.        Разве это - не то, о чем Зелена мечтала столько лет? Уничтожить сестру, не оставив от нее даже пылинки, убить ее не столько физически, сколько морально, заставить страдать, заставить умирать от боли, не находить себе места во всех мирах? Именно этого она, Зелена, желала каждой клеточкой своего тела, именно этого добивалась.        И вот - даже без ее вмешательства - сестра идет по Аду, совершенно раздавленная, и воспрянуть фениксом, очевидно, больше она не сможет. Казалось бы, нужно ликовать. Радоваться. Может быть, даже устроить праздник. Вот только у Зелены не хватит на это ни сил, ни мужества. Да и желания такого нет.        Она никогда не хотела сделать больно Генри. Коварная ведьма просто не могла бы обидеть ребенка, даже не смотря на то, что едва не лишила Прекрасных новорожденного сына, в котором так нуждалась для заклятья.        В обиженной душе никем не любимой женщины-монстра всегда жила трогательная любовь к детям. Узнав о том, что беременна, Зелена испытала неподдельную радость - возможно, самую большую в своей жизни. У нее теперь будет тот, кто будет по-настоящему любить ее. Это было самым прекрасным из когда-либо испытанных Зеленой чувств. Самым радостным, самым полным, самым желанным.        Теперь, когда маленькая Келли сопит у нее на руках и она вынуждена лихорадочно думать, как бы освободить ее из этого ужасного плена, когда еще недавно ей довелось похоронить крохотного сына Робина Гуда, Зелена бы ни за что не стала смеяться над несчастной матерью, схоронившей сына. А именно эта несчастная, больная душою мать, сейчас так дергано двигалась навстречу ей.        Не злая королева.        Не ненавистная сестра.        Не самодовольная волшебница.        Не состоятельная мадам мэр, которую все боялись и слушались.        Всего лишь несчастная, разбитая, уничтоженная горем мать.        Зелена осторожно трогает ее за руку, едва Регина подходит максимально близко.        - Регина...        Что еще сказать? "Прости меня"? Она не виновна в смерти Генри. "Прости за все, что было в прошлом?" От этого ничего не изменится, да и особого раскаяния Зелена вовсе не чувствует. "Позволь тебе помочь"? Регина не примет ее помощь, Зелена же не знает, чем помочь, да и, если уж быть совсем откровенной, не горит желанием помогать. Обида за причиненную боль лишь стихла, но до конца, конечно, не исчезла. К тому же, чем тут поможешь?        Поэтому Зелена так и стоит, одной рукой крепче прижимая к себе свою крошку, которая неспокойно ерзает в пеленках, видимо, чувствуя опасность, а второй - удерживая обезумевшую сестру за руку, не зная, как поступить.        Регина, как обычно, все решает за них двоих. Выхватив из-за пояса куртки пистолет (и как только Зелена его не заметила раньше, черт возьми?), она направляет его в сторону своей жертвы.        Рука, еще мгновение назад дрожащая, теперь тверда, словно гранит. Регина больше не может говорить, но она все еще может смотреть. И взгляд ее куда красноречивее любых действий.        Зелена не сходит с места, не движется, не делает и шагу. Лишь на миг закрывает глаза, смирившись - вот и все, это конец. Годами она боролась с сестрой, но все же - Регина победила.        Только одно она должна сделать. Хотя бы попытаться.       - Хорошо, Регина, - медленно-медленно, не сводя взгляда с Регины, говорит она, едва шевеля губами - эти слова должна слышать только Регина, больше никто, - ты победила. Я признаю поражение. Ты можешь меня убить, мне все равно. Правда. То, как я живу - не жизнь. Убивай меня. Но, пожалуйста, пожалей мою дочку. Не ради меня. Ради Робина, если ты хоть немного его любишь. Если он тебе хоть чуточку дорог. Келли - и его дочь тоже. Его частичка. Он стал жертвой моего обмана, но ни он, ни девочка в этом не виноваты. Только я. Наказывай меня. Прошу, позволь мне отдать дочь ее отцу - и ты сможешь расправиться со мной, слышишь?        Нет. Регина не слышит. Не хочет слышать. И глупо было бы надеяться на другой результат. Один выпад рукою вперед - шальная пуля несется в сторону Зелены со скоростью звука. Ведьма успевает отбросить несчастного ребенка, шмякнувшегося на пол и дико завывшего от страха и боли. Этот несчастный вопль смешался с визгом тормозов рядом, но Зелена уже ничего не видит. Только раскрывает руки для пули, все стремительно приближающейся к ней.        Еще немного, одна секунда, может, две - и конец.        И так тебе и надо, Зелена Миллс. Поделом тебе.        Она открывает глаза от яркого света, что бьет в лицо, и заходится истерическим, надрывным кашлем. Дым сигарет струится по комнате, заползает в ноздри, щекочет глотку. По подбородку течет какое-то крепкое пойло, вливаемое в горло костлявой рукой в брюлликах.        - Пей.        Щурясь, Зелена, наконец, осматривается вокруг. Они в кафе, откуда еще несколько минут назад она вышла. Сидящая рядом и курящая, как паровоз, Круэлла Де Виль, вливает в ее горло джин и водку, матерясь, словно сапожник, всякий раз, когда Зелена отвергает напитки, извергая их из желудка. Вовсе не потому, что не хочет пить. А потому, что испугалась. Страх требует выхода и выливается водкой из горла.        - Я не... - качает головой Зелена, раскачиваясь на стуле, как умалишенная, - я не могу.        - Пей! - звучит приказ, однако, вероятно, смягчившись, Круэлла подвигает к ней ближе тарелку супа, очевидно, недавно принесенного, потому что еще горячий. - Хоть поешь.        Зелена не смотрит на свою товарку. Надо бы думать, как она здесь оказалась. Если учитывать то, что, готовясь умереть, она слышала звук тормозов, можно предположить, что Круэлла спасла ее.        Где Регина? Как ее удалось остановить? Что вообще происходит?        Она должна была бы задать эти вопросы, но нет. В горле пересохло, слюна скопилась во рту и не дает произнести ровным счетом ничего, кроме бульканья. Она все еще дрожит, как в лихорадке и вскоре ловит себя на том, что Де Виль запихивает еду ей в рот, всякий раз поднося ложку. Кормит, как маленького ребенка, одной рукой зажав меж костлявых пальцев сигарету и смоля дымом в потолок.        - Где моя дочь? Келли? Что с ней? - Зелена подпрыгивает на стуле, будто ударенная током, тревожно осматриваясь по сторонам.        - Спокойно. Твоя дочь в целости и сохранности. Я отдала ее Слепой Ведьме и та носится с ней в твоей комнате. Ее здорово ухнуло при падении. Наверное, ушиблась, потому что орала, как резанная.        Оставить ребенка с детоедкой - черт побери, до этого могла додуматься только такая безумная женщина, как Круэлла Де Виль. Зелена подхватывается с места, спеша сорваться малышке на помощь, и тут же взвывая от нестерпимой боли в колене.        - Прости. Я тебя сшибла с ног, и, видимо, ты не удачно упала. У вас с малявкой семейное, кажется.        Круэлла наливает алкоголь и себе, залпом осушая стакан. Тут же наливает другой.        - Не знаю, с чего ты так переполошилась. Аид, твой любовничек, хорошо позаботился о том, чтобы каждый из нас здесь был лишен того, что ему было наиболее дорого при жизни. Я вон пью это пойло, которое джин только по бумажке. И музыки здесь нет. А Слепыш, не сомневайся, ни черта с твоим ребенком не сделает, пусть хоть ритуальные танцы вокруг нее пляшет. Так хоть раны обработает дочке, пока я тут тебя вычухиваю.        - Спасибо, что помогла - немного успокоившись, но, скорее, от бессилия, кивает Зелена. - Только зачем тебе это было делать?        - Я с тобой рассчиталась, дорогая. Только и всего - пожимает плечами черно-белая ведьма, снимая грязную шубу. - Вот сука. Испортила мне мех.        - Что с Региной?        - Мне откуда знать, дорогая? - презрительно фыркнув, Круэлла перевела взгляд в окно. - Выпустила в меня всю обойму зазря, потому что пуля мертвого не возьмет, и пошла бродить и выть дальше. Только шубу мне протаранила. Сука.        Зелена может разве что горько улыбнуться на это. Ни на что другое сил уже нет.        Она апатично жует еду, не ощущая ее вкуса, пока Круэлла сидит рядом на соседнем стуле и пускает едкий дым в потолок.        - Если бы мне кто-то сказал, что однажды ты спасешь мне жизнь, я бы смеялась ему в лицо - не глядя на визави, говорит Зелена, продолжая гонять во рту абсолютно безвкусную кашу.        - Я тоже. Но ты спасла мне жизнь первой. А я не люблю быть обязанной.        И она вдруг заливается зычным смехом:        - Черт возьми, спасла жизнь мертвой. Забавно, не правда ли, дорогая?        Забавно. И от этого - еще более горько, хотя, кажется, сильнее быть просто не может. Вздохнув, Зелена обводит глазами комнату. Пьяные зеваки заливаются вином, ненасытные едоки забивают щеки едой, кое-кто даже смеется. Все так, как будто бы они в мире живых, в Сторибруке, а не в его дешевой адской копии. От этой мысли по коже проходит холод, и Зелена качает головой, торопясь поскорее от нее избавиться.        Но не выходит.        - Слушай, ты никогда не думала, что все, что мы чувствуем здесь - голод, страх, боль, - все не настоящее? Зачем мы едим, например? Зачем поддерживаем здесь иллюзию реальной жизни? Тут все те же магазины, что и в Сторибруке, в которых никто ничего не покупает, потому что никому ничего не нужно, те же улицы. Я даже забыла уже как-то, что в отличии от всех, жива. Может, все эти чувства, что мы тут испытываем, - только привычка и все?        - Да тут все фальшивое, - невозмутимо выдыхает очередную порцию дыма из легких Круэлла, - даже оргазмы. Однажды я об этом задумалась. Больше не думаю. Иначе желание броситься в Стикс становится просто невыносимым. А мне это меньше всего нужно. Особенно теперь, когда там где-то болтыхается моя мамаша.        - А как мне не думать?        - А что ты? - Круэлла чуть дерганно пожимает плечами, - Ты жива, хотя и забываешь об этом. Ты все это чувствуешь в действительности. Непозволительная для кого-то роскошь, дорогая, знаешь ли. А если еще своего любовничка захомутаешь, гляди, сработает поцелуй истинной любви, о котором все так болтают, и будете мило жить в Сторибруке, а может, в Нью-Йорк сбежите, хрен вас знает.        Зелена медленно качает головой. Да уж. Проще заставить кошек говорить, чем Аида - принять ее и себя. Воспоминание о конверте от него, который нашла сегодня вечером, больно ранит. Он просит ее уйти, не хочет ее. Она уже не надеется, что он ее примет. В третий раз к нему не пойдет уж точно. Хотя в своем письме Аид убеждает ее, что не хочет, дабы она и дальше была его пленницей, что отпускает ее, и что уже через три дня она может быть свободна. Вот только идти ей некуда. Что толку с того, что она живая? Все равно в мире живых ей нет места.        Но это место все еще есть для Келли, и всегда будет. Ее девочка не может оставаться здесь. Это нечестно, неправильно и жестоко.        И у Зелены к Круэлле есть куда более насущный вопрос, чем попытки разобраться с тем, реальны ли все их чувства и ощущения здесь.        Она осторожно кладет руку на острый локоть собеседницы. Посмотрев на ее пальцы, Круэлла убирает руку, слегка поморщившись - ах, ну да. Ненависть к прикосновениям. Кажется, Мадлен говорила о чем-то таком.        - Прости, - извинилась Зелена, - я просто хотела спросить тебя. Больше мне некого спросить здесь. У Келли сегодня я нашла морщинку. Не знаю, может, это детская, но не похоже. Мне почему-то кажется, что она будто стареет.        - Так и есть - абсолютно равнодушно кивает Де Виль. - Я тебя об этом предупреждала.        - И что же мне делать? Через три дня Аид откроет портал, чтобы мы с Келли могли уйти. Он пообещал - (вообще-то говорить о таком Круэлле небезопасно, но Зелене плевать. Сейчас нужно понять, как спасти малышку. Это самое главное), - я никуда не уйду, решила остаться здесь. Но Келли я хочу отдать Робину, и чтобы они бежали отсюда.        - У тебя нет времени - качает головой Круэлла, даже не пытаясь дослушать до конца, - Келли уже стареет. Я тебе об этом говорила. Этот мир забирает у нее все. Три дня - это слишком много. Раз уже появилась первая морщинка, значит, счет идет на часы.        Страшные слова застревают в голове, словно приговор. Наверное, таким жалобным взглядом, как сейчас смотрит на Круэллу Зелена, не смотрит даже жертва на палача перед казнью.        Де Виль, как уже поняла ведьма, оказалась женщиной умной, не смотря на безумие при этом. Она все понимает без слов. Вздохнув, она затушила сигарету и, осушив остатки водки, спокойно говорит:        - Я говорила тебе, что делать. Если у тебя еще осталась та сыворотка, введи ее. Девочка сильно не повзрослеет, максимум до уровня пятилетки, но и сосать ее младенческие силы эта помойка больше не сможет. Так что, не нужно точить здесь со мной лясы, дорогая, а раз уж так любишь свою малявку, иди и спасай ее.        - Неужели нет другого выбора? - с отчаянием в голосе произносит Зелена, чувствуя подступившие к горлу слезы.        - Конечно есть, дорогая, - дергается верхняя губа Круэллы, что, очевидно, нужно расценивать как улыбку, - ты можешь еще немного подождать, пока твоя дочь превратиться в дряхлую старуху и рассыпется пылью, прежде чем ты успеешь отыскать в лесной чаще ее папашу.        Зелена лишь до крови закусывает губу. Иногда худший выход - единственный. Сегодня она в полной мере это поняла.        - Ах да, дорогая, - как бы между прочим заметила Круэлла, вставая и уже явно метя идти на выход, - я могу привести тебе твоего разбойника завтра. Отдашь ему дочь, раз уж так горишь этим желанием.        - Как? Откуда тебе известно, где он? - не скрывая надежды в голосе, спрашивает рыжеволосая отчаявшаяся ведьма, с мольбой смотря на странную собеседницу.        - Ты верно забыла? Я все-таки мер.        И, не говоря ни слова, Круэлла буквально бежит из кафе, уже через секунду скрывшись за дверью. Стук каблуков по гравию с удивлением заставил Зелену задуматься: они стали ближе. Круэлла Де Виль сделала крошечные полшага к ней навстречу. Мертвая и живая, отвергнутая и любимая, запутавшаяся женщина и женщина-монстр.        Всего лишь полшага навстречу, но для обоих - важнее и ценнее огромных нескольких шагов.        Если бы однажды ей кто-нибудь сказал, что они с Круэллой спасут друг другу жизнь, она бы превратила того в обезьяну.        Положив грязную ложку на тарелку и скомкав сверху салфетку, Зелена выходит следом. Де Виль уже нигде не видно, судя по отсутствию автомобиля около кафе, укатила куда-то. Нервно поведя плечами (напряжение этого проклятого дня заставляло ее сходить с ума), Зелена быстро пересекла площадь от кафе до жилых домов, где им довелось обитать здесь, и буквально упала на кровать ничком, едва очутившись в своей комнате.        Мягкое урчание дочери свело на нет ее тревогу по поводу няньки, которой ее доверили. Ведьмы нет, впрочем, даже если бы она была здесь, вряд ли бы Зелена бросилась ее благодарить. Ничего хорошего от самого факта пребывания детоедки, пусть даже лишенной такого удовольствия, около ее малышки, не было.        Она смертельно устала и такие чувства в месте, где царит смерть, едва ли не комичны. Впрочем, у нее есть дело поважнее, чем валяться на кровати и пытаться прийти в себя, тем более, она уже давно поняла, что, находясь здесь, это попросту невозможно.        Зелена встает и на нетвердых ногах, которые ко всему прочему, начинают дрожать, подходит к кроватке. Крошка Келли тут же открывает глазки, одаривая ее удивительным, теплым взглядом, так похожим на лазурное небо. Улыбается.        Как жаль, что Зелена не может улыбнуться ей в ответ! Хотя, очень пытается. Но выходит откровенно плохо и дитя, видимо, почувствовав ее напряжение, смешно морщит лобик.        Зелена целует девочку, аккуратно разглаживая образованные от вот-вот готового вырваться на поверхность плача, складочки. Сердце, истерзанное от боли и тревог последних дней, адски болит.        Ведьма достает из кармана платья маленькую колбу с прозрачной жидкостью - носила ее с тех пор, как получила в дар, ни на миг не расставалась. Правда, наивно надеялась, что использовать ее не придется.        Вздохнув, берет малышку на руки и садится на самый край кровати, покачивая свое сокровище, что все никак не успокоится. Зубами, за неимением другого способа открыть колбу, срывает стеклянную верхушку, выплевывая ее с кровью (кажется, порезала язык, но не сильно).        Заглядывает своей милой доченьке в глазки, прося прощения, и снова и снова целует дорогое дитя.        - Я знаю, малышка, однажды ты все поймешь и простишь меня.        Колба поднесена ко рту и девочка жадно берется пить ее содержимое. Через минуту заливается горьким, отчаянным плачем, но уже поздно - большая половина содержимого ушла внутрь.        Зелена сжимает голову до боли, сдавливает пальцами виски и, закусив подушку, чтобы не завопить, ждет - что теперь случится.        Зелена Миллс - родившая ребенка обманом.        Допустившая, чтобы доченька попала в этот Ад.        Лишившая ее младенчества и, быть может, детства.        Собирающаяся оставить ее навсегда, чтобы гнить здесь.        Она плачет, роняя слезу за слезой на подушки.        Зелена Миллс - ненужный ребенок, не любимая женщина, отвергнутая ученица, нежеланная сестра.        Самая ужасная мать на свете.