Горько-сладкий плен
12 июня 2017 г. в 01:53
У Аида рельефное тело и губы, лишающие ее всякого подобия спокойствия.
У него пружинистый живот кубиками, покрытый щетинистыми волосками, которые щекочут ноздри всякий раз, когда она склоняется к нему, целует пресс или, хихикая, спускается ниже.
У него, пожалуй, самые нежные руки на свете, не смотря на то, что холодные.
Гладя его всегда напряженные бедра, Зелена приходит в какой-то дикий восторг от удивительной мягкости кожи, оторваться от которой - настоящее испытание.
Сама кожа, хоть и холодная, но нежная, как у младенца. Такой бархат под пальцами Зелена ощущает только прикасаясь к дочери.
Его дыхание пахнет мятой и немного - ментолом, когда он улыбается (как бы редко это не случалось), на висках пробегает мелкая складочка.
Изгиб его шеи покрыт тоненькими волосками и, целуя ее, ведьма чувствует сладкий вкус родинок - маленьких и очень аккуратных.
На его спине - несколько мелких шрамов, которые рыжая гостья с таким упоением целует всякий раз, когда стонет от удовольствия в его постели и о природе которых за эти несколько сладостных дней спросить еще не успела.
В его руках, чертящих карту на ее хрупком теле - целая Вселенная, на его губах, пахнущих горьким шоколадом - ее покой.
Каждый завиток на его животе, в паху, каждая капля пота, которую К она подбирает языком на его теле, каждое его дыхание и его стон - это дань их почти невозможной, но свершившейся любви.
Каким-то совершенно непостижимым образом полностью перехватив инициативу, всякий раз, когда они наслаждаются друг другом, он заставляет ее чувствовать Зелену - единственным центом Вселенной. Всех миров, что существовали однажды, реальны теперь или будут существовать когда-нибудь в будущем.
У него жесткий пресс, всякий раз усаживаясь на него, словно на трон, она чувствует каждый кубик, каждую мышцу, всегда напряженную.
Аид любит тянуть ее за волосы - легонько, но все же достаточно ощутимо, чтобы она понимала - ведет он.
Зелена не сопротивляется. Жизнь ее не баловала. Приучила к самостоятельности и рассчитывать только на себя. Так почему бы хотя бы в любви не довериться кому-то, кто сильнее, опытнее, куда более искушеннее ее, закрытой и практически никого к себе не подпускающей?
Зелена сделала так, впервые придя к нему и не оставшись отвергнутой. И сейчас она ныряет в него, как в омут, погружается, словно акванавт в глубокое - бездонное - море. Днем ведьма ни на шаг не отходит от Келли, проводит с дочерью каждую свободную минуту. Иногда - показывает своей игривой малютке увядшие цветы. Заказывает ей сливочное мороженное в кафе. Время от времени обменивается с мелькающей периодически перед глазами Круэллой взглядом, а пару раз - даже улыбкой.
Ночью Зелена перестает принадлежать себе, полностью растворяясь в умелых руках того, кого здесь все так боятся и, пожалуй - ненавидят.
Аид осторожен, он ни разу не оставил нее, не почистив следы страсти, хотя, конечно, знает, что здесь она попросту не сможет забеременеть.
Аид деликатен - за все время, что они близки, ни разу он не сделал ей даже неприятно, не то, что больно. Пытки, которые он так любит, на любимую женщину не распространяются ни грамма.
Аид ненасытен - сколько бы они не любили друг друга, ему всегда мало. Но он соблазняет ее так медленно, так красиво вовлекает в их страсть, что Зелена почти не устает и уже перестала понимать, когда заканчивается один акт любви и начинается следующий.
Аид умеет целовать до дрожи в коленках, заставляя ведьму позабыть обо всем на свете. У него вкусные губы и удивительно нежный рот, как бы глубоко он не проникал в нее языком, Зелене всегда мало. Поцелуи, к которым он ее приучает, могут длиться слишком долго - столько ни один обычный мужчина не выдержит.
Аид соблазнитель. Он искушает ее одним лишь взглядом, всегда темнеющим в минуты желания, всегда глубоким. От его глаз, приковывающих ее к месту, ничего не может скрыться, и пуговицы расстегиваются, кажется, сами по себе.
Аид хищник, крадущийся к ней на мягких лапах и атакующий всегда неожиданно, всегда нежно, всегда страстно - от одного бездонного, полного жажды взгляда у Зелены мурашки по коже. Она отдается ему раньше, чем он успевает об этом подумать. За такое короткое время сделал из обычно сдержанной и мужчин чурающейся Зелены ненасытную тигрицу. Сколько бы она не вкушала его, не пробовала - ей всегда мало.
Проводя пальцами по его груди, поросшей густыми волосами, почти до боли вонзаясь всей ладонью в его голову, путая и без того жесткую медную копну, сжимая его напряженные, сжатые в любовных судорогах бедра, катая родинки на спине под пальцами, Зелена знает одно - она жаждет этого мужчину, как путник желает воды в пустыне.
Они неутомимы, неутолимы, ненасытны и безудержны.
Кажется, вся Преисподняя знает уже о том, что они любовники. И целой Преисподней мало - Зелене хочется кричать об этом на весь мир.
Ментоловый вкус его слюны, стальной привкус его спермы, которую она не упускает возможности попробовать, терпкий запах его пота, выделяющегося всякий раз, когда они любят друг друга - в спальне на широкой постели, на полу возле потрескивающего камина, жар огня в котором вряд ли может сочетаться с жаром их плоти, сплетенной змеистым клубком воедино, у окна, что особо греховно, потому что зеваки могут увидеть это, те, кто праздно шатается под окнами, легко расслышат довольный стон, но им, кажется, только это и надо - все это сводит с ума ведьму, которую и так все давно считают сумасшедшей.
Его язык пишет на ее теле свою собственную историю, он уже побывал в самых потаенных местах, всякий раз даря безмерное удовольствие, и она почти уже закалила легкие, привыкшие набирать воздух рывками, когда они слишком сильно заняты друг другом, когда дышат не кислородом, а любовью.
На постели, очевидно, навсегда отпечатались следы страсти, запах его спермы, слюны и пота стал неотъемлемой частью ее собственного запаха. Они срослись друг с другом, словно сиамские близнецы, вросли друг в друга так, как деревья врастают в благодатную почку. И если он пламя, которое все сжигает, она - костер, если она река - он ее русло.
Крик восторга, замирающий на устах стон, нежное всхлипывание в те минуты, когда особенно хорошо - то, что стало музыкальной симфонией этого горько-сладкого плена, в который оба так без оглядки попали. Шепот в тишине, звук сплетенный рук, смыкающихся губ - то, без чего Зелене уже сложно представить себя саму.
В ее взгляде, во снах, в мыслях, в желаниях, в фантазиях, в воспоминаниях о былом, в мечтах о будущем, в каждом оттенке голоса, в каждом звучании тона, в каждом прикосновении и в каждом помысле - он и только он. Словно бы до него не было ничего иного. Будто бы до него ее самой не было.
Вкус парфюма, который он разливает на себя всякий раз, как, искупавшись, возвращается в спальню, к ней, ждущей, снова голодной, опять жаждущей продолжения, уже впечатан в ее язык и слился с ее слюной, уже отсканировался на ее небе, застыл на ее зубах.
Она ненасытна, она всегда голодна, она никогда не может утолить голод - ни до любви, когда игра только набирает обороты, ни во время любви, когда он внутри и каждое его движение там - самое лучшее, что ей когда-либо довелось испытывать, ни после, когда, в сладком блаженстве, они отдыхают, переплетаясь клубком в объятьях друг друга.
Он приучил ее к оргазмам, научил ее кричать его имя всякий раз, когда удовольствие острым лезвием вонзается внутрь, он заставил ее мечтать быть прикованной языком к его телу, сердцем - к его сердцу, душой - к его душе.
Он сделал ее имя самым частым, самым желанным в его грешной жизни и свое имя - самым нужным для нее.
Лава вулкана, сладостным потоком стремительным потоком бегущая по ее венам делает ее не просто влюбленной, нет - одержимой любовью.
Она создана для него как Афродита - для любви, как небо - для солнца, как ночь - для удовольствия.
В увядшем мертвом, почти обледеневшем от безнадежности Хоррорбруке коварная ведьма ожила, распускаясь причудливым цветком всякий раз, когда он к ней прикасается.
Она - пленница, это горестно, но в плену ее держит он и это - сладко.
И она не хотела бы однажды обрести свободу.