Нош жалостливо вздохнул. На него тут же зыркнули две… ан нет, сразу четыре пары глаз с разной степенью раздражения в них. Чарит смотрела с умеренным, как на бесполезное и туповатое животное, которое все ж рука не поднимается убить (пока), ярги просто с недоумением, мол, и чего это хозяйке вздумалось всякий хлам с собой таскать, а вот Реяс пронзил откровенно злым взглядом, намекающим, что какой-то из ближайших ночлегов может стать для Ноша последним. И даже оглянуться никто не поленился ж!
Поежившись, Нош вздохнул еще раз, только совсем-совсем тихонько.
Вот говорила же ему еще бабушка в сопливом детстве: «Молчи, Ношик, молчи, оно ж вреда никакого, а вот пользы… ого-го сколько пользы! Одна жизнь чего стоит!» Вот беда только, Ношик бабушку даже тогда не слушал, что уж про теперь говорить…
А ведь был бы умным, так и промолчал бы. И когда в Дарот с какими-то полубандюками, по дороге встреченными, прибыл да на поклон к Главному жрецу, о котором до тех пор лишь пересказы шепотом слышал, подался. И когда в святилище о встрече с воплощением Элхаши подробно расспрашивать начали, подхихикивая подленько и глумливо. И когда саму госпожу в театре заприметил.
И уж тем более когда госпожа со своим спутником страшным отъезд из города обсуждала! Вот кто его, дурного, за язык-то тянул, а? Вот зачем было рот открывать, если оттуда отродясь ничего путного не выходило? Зачем было?.. А, что уж тут говорить!..
Нош вознамерился было снова страдальчески вздохнуть, но наткнулся взглядом на спины едущих впереди спутников и чуть не подавился застрявшим внезапно на полпути воздухом: то ли дальше вдыхать, то ли выдохнуть побыстрее — ярг его разберет, и то, и то шумно! Один из яргов госпожи, тот, что поменьше, обернулся, словно услышав, что его помянули, сверкнул на Ноша огненными глазами (Нош поклялся бы, что и подмигнул, да только подозревал, что под утро после бессонной ночи еще и не такое увидеть можно) и потрусил дальше, как самая обычная собака.
Как можно тише выдохнув — пронесло! — Нош чуть натянул поводья своей смирной рыжей лошаденки, и так позади всех плетущейся. Пусть, пусть вперед едут, ему и тут неплохо, и чем дальше ото всех — тем лучше. А вовсе без них так и вообще отлично бы было.
Поймав себя на крамольной мысли, он пришел в праведный ужас и тут же забормотал молитву, прося прощения у милостивой Элхаши. Но голос выше тишайшего шепота не поднимал — хватило и одного раза, когда, забывшись, он госпожу по имени назвать попробовал. Да, ее глаза полыхнули на миг божественным алым, а лицо заострилось и застыло величественной маской, достойной Владычицы Потустороннего, и сердце Ноша начало уже наполняться благоговейным восторгом, но только чтобы тут же ухнуть в ледяные воды вины, когда ее губы вдруг скривились, словно от настоящей боли. Нош знал, что это обычное с виду тело является вместилищем могущественной и милосердной Элхаши, чувствовал это каждой частичкой души и любил так же — каждым фибром своего существа, а потому сама мысль о том, что он, пусть и невольно, по глупости да неосторожности, стал причиной ее страдания, была невыносима. Если госпожа не хочет имени своего слышать — он будет повиноваться. А что причин не понимает — так ему и не надо, не его ума дело. Для такого вон Реяс есть.
Словно услышав его (на мгновение Нош даже перепугался, не начал ли все мысли вслух проговаривать — сначала ярг, теперь этот… человек, или кто он там), Реяс внезапно остановил своего вороного и негромко скомандовал:
— Привал.
Ярги посмотрели на хозяйку. Нош тоже. Кем бы ни был их спутник, признавать его главенство Нош не собирался. И ночные события, когда Реяс только то и делал, что приказы раздавал, даже не задерживаясь на мгновение, чтобы проверить, намерены ли их выполнять, не в счет.
Проехав по инерции пару ярдов, Чарит тоже натянула поводья, посмотрела на небо, уже алеющее на горизонте приближающимся рассветом, и согласно кивнула.
Облегченно выдохнув — непривычное к передвижению верхом тело укоряюще ныло после ночной скачки, — Нош сполз на землю и сочувственно похлопал по шее замученную кобылку, ответившую ему зеркально нерадостным взглядом. Судя по всему, настоящий хозяин не заставлял бедную животинку сначала перебираться в потемках через завалы на месте пролома городской стены, а потом нестись сломя голову невесть куда по весьма относительно ровной степи.
К счастью, лошадь если и возмущалась, призывая на его седеющую голову все мыслимые и немыслимые небесные кары, то хотя бы молча. Чего нельзя было сказать о попутчиках.
Этой ночью Нош узнал, какую ошибку совершили когда-то его родители, зачав его, а еще раньше — их родители, зачавшие их и не удушившие прямо в колыбельках. Узнал он также о своем родстве с половиной (как минимум) известной человечеству нечисти и с некоторыми представителями неизвестной (по крайней мере, произносимые Реясом наименования Ношу ни о чем не говорили, но звучали как-то… мерзко звучали, так что и сомнений не возникало, что речь о каких-то особо ужасных монстрах). Еще узнал, что, будь у него хоть капля ума, он бы сам себе горло перерезал, и… Короче говоря, новыми видами обитателей подлунного мира и Преисподней его познания в эту ночь не ограничились.
Но гораздо болезненнее всех изобретательных и многословных оскорбительных излияний Реяса отдавались в сердце короткие и редкие фразы Чарит, произносимые исключительно спокойным тоном, так, что Нош и сам не понимал, как ему удавалось расслышать там целую бездну укора. Но слышал. И страдал от каждого слова, с удвоенным старанием карабкаясь на завал, таща за собой несчастную кобылку, которую Реяс вывел из конюшни вместе с гнедой Чарит, молча вручив ему поводья и лишь зыркнув убийственным взглядом в ответ на попытки Ноша объяснить, что лошадь-то не его ни разу и вообще — лошади у него никакой не было. Хорошо хоть, с животинкой они на удивление сразу поладили. Видать, чуяла болезная его искреннее сострадание. Да, вот уж точно что со-страдание…
Еще раз хлопнув по лоснящейся рыжей шее, Нош поспешил выгрузить те скудные запасы провизии, которые им в спешке да посреди ночи удалось собрать (и которую без стеснения навесили на его лошадь со словами: «Все равно по-настоящему еда нужна только тебе»). В утверждении он усомнился, но, вспомнив снова наставление давным-давно почившей мудрой бабули, решил на этот раз таки промолчать.
Лучше б и о проходе через стену промолчал, подумалось опять, как только Нош поймал на себе недовольный взгляд прищуренных льдисто-голубых глаз. Видать, Реяс все еще не забыл, как его вороной едва не поломал переднюю ногу, поскользнувшись на неровных обломках.
«И вряд ли забудет в ближайшие лет сто», — решил Нош, стараясь нарезать холодное вареное мясо одновременно аккуратно и быстро.
На его, Ноша, несчастную жизнь точно хватит.
И что он так взъелся-то, а? Как будто Нош не сказал сразу, что путь нелегкий и лошадям несладко придется! Кто ж виноват, что другого выхода из города до утра не было?
Судя по отношению этого грубияна с будто приклеенной к лицу кривой улыбочкой и вечно холодными глазами, виноват был Нош, лично, несомненно и без шанса на оправдание. Внезапно это до боли напомнило судилище в Серебрянке, где от верной смерти его спасло лишь божественное вмешательство госпожи, и Нош с трудом сглотнул давящий комок в горле. Глаза обожгли обидные слезы.
Он бы подумал, что лучше б госпоже с Реясом и вовсе не встречаться и дел никаких не иметь, если бы не слушал очень внимательно все, о чем они говорили на постоялом дворе. А вот то, что беседа велась при нем, свободно и без оглядок, сводило на нет любые сожаления о том, что вообще за ними увязался. Даже не говоря об искреннем желании не покидать госпожу никогда и ни при каких условиях, коль уж посчастливилось с воплощением самой Элхаши встретиться, так и пути у него было только два: либо с ними, либо… Реяс не зря кинжал в руках вертел — Нош видел. В его ледяных глазах видел: убьет и не поморщится.
— Ты армию собрался накормить, хомяк? — с готовностью ворвался в его мысли насмешливый голос Реяса. Руки сразу же задрожали, нож соскользнул, и очередной кусок получился неровным, с дыркой посередине. — Сейчас все мясо перепортишь, а потом что есть будем? Я, знаешь ли, конину не очень люблю… Хомячатину, к твоему счастью, тоже.
Нош перепуганно вскинулся и, запинаясь, залепетал, пытаясь объяснить, что задумался, не подумал, не знает…
Не слушая его, Реяс повернулся к уже устроившейся на тонком одеяле Чарит и спросил с почти детским любопытством:
— А ярги твои человечину едят?
Та пожала плечами, не отрываясь от пережевывания суховатого мяса с еще более сухим хлебом, глядя при этом куда-то вдаль, в сторону давно пропавшего из виду города.
— Конечно.
— Ладно, хомяк, живи пока, глядишь, и тебе применение в конце концов найдется, если вдруг свежей дичи демонам раздобыть не удастся. — Склонив голову набок, он окинул Ноша, трясущегося уже всем телом, раздумчивым взглядом и добавил: — Еще нечисти какой скормить можно…
Мысленно Нош отчаянно взмолился милосердной Элхаши. И через мгновение поймал на себе недоумевающий взгляд Чарит. Какое-то время она просто смотрела на него, чуть нахмурившись, будто пытаясь вспомнить, кто он такой и что здесь делает (Нош искренне надеялся, что не решить, кому он больше придется по вкусу), затем медленно моргнула и с точно таким же недоумением уставилась на Реяса.
— И зачем ты его постоянно пугаешь? — спросила почти безразлично, вновь принявшись жевать.
— А пусть не пугается так забавно, — беспечно пожал плечами Реяс, сверкнув наконец-то полной улыбкой, шкодливой, как у самого отъявленного деревенского сорванца.
Нош едва не подавился воздухом от возмущения. Так это… все это… всего лишь…
Так и не сумев вложить свои противоречивые чувства в слова, он только обиженно забулькал, вызвав у Реяса уже откровенный смех.
— Ну, видишь? — сказал тот, отсмеявшись. — Ты правда предлагаешь мне отказаться от такого развлечения? Тем более единственного доступного.
Чарит только покачала головой. Но на ее губах Нош заметил легкую улыбку и обреченно вздохнул: ладно, пусть уж шпыняет, если госпоже от этого тоже хоть немного, да весело.
***
Разбудил Ноша грубый окрик, резко прорвавшийся в его сладкий сон, в котором он был в родном доме, не знал никаких забот и тревог, обожал свою госпожу издалека, как и водится с богами, и молился ей каждую ночь в тайном храме.
— …вай! Поднимайся, хомяк!
Нош подскочил, не понимая где он, слишком резко вынырнув из сна. Попытавшись встать, он запутался в плаще и одеяле и неуклюже завалился на бок.
— Нужно было все-таки скормить его твоим тварям. Никакой пользы.
Нош бросил настороженный взгляд на Реяса, но тот даже голову в его сторону не повернул, обращаясь исключительно к Чарит.
— Оставил бы его в покое, — последовал равнодушный ответ.
— Я сейчас… господин… — залепетал Нош и, свернув одеяло, с надеждой посмотрел на Чарит. Ее слова вселяли уверенность, что он все же под ее защитой. Даже несмотря на то, что большую часть времени она его попросту не замечала.
— Седлай лошадей.
Нош кинулся выполнять приказ, старательно пропуская мимо ушей привычные уже угрозы скормить его яргам. Зверюги сразу же заинтересованно повернули морды в его сторону и радостно двинулись ближе, высунув ярко-красные языки. Чарит так же привычно прикрикнула на них, и демоны послушно отступили. Сколько времени они могут обходиться без пищи? Насколько на самом деле послушны? Поспешно запихивая одеяло в мешок, Нош сгорбил плечи, пытаясь стать незаметнее. Реакция была почти неосознанной — уже своего рода ритуал.
И он мог бы поклясться, что видел в огненно-красных глазах озорные насмешливые искорки. Вот уж дожился так дожился — даже низшие демоны за его счет развлекаются!
Чарит больше не обращала на него внимания, даже не ответила, когда он боязливо спросил, не желает ли она трапезничать. Продолжила крепить седло, делая вид, что его тут и вовсе нет. И двинулась дальше по дороге, не став никого ждать, в своем ставшем уже таким же привычным, как и постоянные подколки Реяса, отстраненном состоянии. Будто они все здесь, а она — где-то в другом мире, куда никому больше хода нет.
Нош погладил по шее свою лошадь и пробормотал себе под нос:
— А нам и позади хорошо. Пусть едут себе…
Вот бы еще и для господина стать невидимкой… Нош тоскливо вздохнул: увы, Элхаши была милостивой богиней, но даровать могла лишь безболезненную смерть, а не исполнение желаний. Если они, конечно, не заключались в этой самой смерти, но до такого Нош еще не дошел. Пока, подумалось уныло.
***
Весь день они ехали по холмистой равнине, сменившей наконец-то выжженную, мертвую степь, с редко встречающимися на пути убогими деревеньками. Нош наблюдал, каким придирчивым взглядом окидывал господин лачужки, и понукал лошадь, чуть ударяя под бока.
— Дальше.
Пополнять скудные припасы никто из них не собирался, поэтому Нош сам ходил к колодцам, заполнял мехи водой и возмущенно ворчал. Пока никто не слышал. А потом тихо вздыхал, оборачиваясь на исчезающие средь холмов крытые соломой крыши.
Спустя еще день Нош выскреб последние запасы зерна из мешочка и вынужден был сообщить, что, кроме сухарей и полмеха кислого вина, ничего не осталось. Он долго собирался с духом и, устав наконец бояться, приблизился к Реясу, расположившемуся неподалеку. Вдохнул побольше воздуха, чтобы начать говорить, но его опередили.
— Смотришь на меня так, словно я собираюсь освежевать твою толстую тушу.
Нош отступил на шаг.
— Господин… мясо… то, что было, все съедено, — промямлил, глядя, как Реяс скривился, рассматривая его с головы до ног таким взглядом, словно и впрямь собирался сейчас достать свой страшный нож и… Нош вздрогнул и отошел еще дальше.
— Мяса еще много, как я посмотрю, — протянул Реяс и рассмеялся.
Тихо фыркнула Чарит, и Нош несмело улыбнулся, сообразив, что это, видимо, снова была шутка. По крайней мере он на это надеялся. В конце концов, что ему еще оставалось?
После короткого привала они двинулись дальше на север. Нош плелся позади, слушая разглагольствования Реяса о древнем храме и жрецах, еще тех, которые знали путь к Обители. И то, что он слышал, вгоняло в глубокую печаль. Он-то думал, что скоро их путешествие закончится (слабо, правда, себе представляя, где и чем), но господин решил добраться до руин старого храма в предгорьях и найти… Нош, как ни старался, не мог понять, что именно Реяс хочет там обнаружить. Или кого.
Зачем, вот зачем ему в это страшное место? Нош слышал от деда, что, когда тот был еще ребенком, ему его дед сказывал, что страшное там что-то было. Битва вроде как. Но кто да с кем… дед забыл. Да и Ношу какая разница? Он человек маленький. Он в сторонке переждет. А если что и случится — ему под защитой Элхаши ничего не страшно. Ну, кроме гнева самой Элхаши. А потому он помалкивал и тащился в неведомые дали не знать зачем, послушный воле своей госпожи, пусть не высказанной вслух, но каким-то образом абсолютно понятной.
Спустившись с высокого холма, они дали лошадям пощипать траву, еще не сгоревшую на солнце, и медленно начали новый подъем. Нош не любил степи и жаркий ветер, беспрепятственно несущийся по открытому пространству, но еще больше он не любил бесконечное ковыляние вверх-вниз. И когда, утихнув в низине, ветер внезапно набрасывался с удвоенным рвением на вершине очередного холма, бросая в лицо целые пригоршни мелкой пыли. И когда спина лошади будто уходила неожиданно из-под седалища, следуя прихоти резко ныряющей вниз тропы. И… И он вообще не любил путешествовать. Вот совсем. Он попытался представить прохладу знакомого до последнего дерева леса возле Серебрянки и успокаивающее журчание ледяных ручьев, сбегающих с гор…
— Что-то горит, — громкий голос Реяса прервал его мечтания.
Нош поднял голову и глубоко вдохнул горячий воздух. Едва уловимо пахло гарью.
Ярги метнулись вверх вместе с Реясом и госпожой. Нош пришпорил свою кобылу. Догнал их и остановился чуть в стороне.
— Хонк меня раздери!
— Мы направлялись туда?
Слушая их разговор, Нош сделал еще один глубокий вдох, хоть в том и не было больше необходимости: в дальней низине уже виднелись столбы густого дыма. Селение было большое и, видимо, важное, раз Реяс так разозлился. А он-то думал, что удастся пообедать чем-то посущественнее сухарей и воды…
Нош повернул голову влево, вдруг замечая появившуюся на вершине соседнего холма фигуру. Прищурившись, он прикрыл ладонью глаза и попытался рассмотреть что-то, кроме освещенного слепящим светом полуденного светила силуэта. Ярги зарычали, тихо, но так, что звук, казалось, встряхнул все внутренности и даже кости. Нош вздрогнул, с внезапной устрашающей четкостью осознав, что рядом находятся существа из самой Преисподней. Не то чтобы он об этом забывал, но… глядя, как ластятся они на каждом привале к своей хозяйке, так просто было видеть в них чуть необычных собак… Просто и гораздо спокойнее.
Незнакомец перекинул с плеча на плечо топор и повернул голову в их сторону.
Нош сглотнул и осторожно позвал:
— Госпожа. Там…
Ярги ощерились, их рык стал громче, прокатывая по телу Ноша волну дикого ужаса.
— Это не человек, — услышал он голос Реяса, неожиданно успокаивающий своими привычными пренебрежительными нотками, и, сжав поводья резко вспотевшей рукой, тихо зашептал молитву обожаемой госпоже.
— Для эльфа слишком высок, — проговорила Чарит, шикнув на яргов.
— И чересчур уродлив, — насмешливо добавил Реяс.
Нош все силился рассмотреть получше неподвижную фигуру, но глаза слезились от яркого солнца, отказываясь повиноваться. Единственное, что он был способен сказать с уверенностью, — эльфом этот великан быть никак не мог, те даже самых щуплых и низкорослых людей всегда меньше.
— Гном-переросток? — беззаботным тоном высказала откровенно нелепое предположение Чарит.
Нош тихо вздохнул: все бы им смеяться. Наверное, это то, что приходит после первой сотни лет, подумалось со смешанной с раздражением грустью, потому что вот ему, Ношу, такая несерьезность была явно недоступна. Хотя он бы не отказался.
Реяс с коротким смешком начал было снова что-то говорить, но вдруг запнулся и со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Нош тут же повернулся посмотреть, какое чудо чудное смогло заставить его замолчать. И оцепенел, отчаянно желая не смотреть, но не имея сил отвести намертво прикипевший взгляд.
Вдали, петляя между низкими холмами, пробирался отряд. Почему-то ни на мгновение не возникло сомнений в том, что это именно отряд. Не торговый караван, не группа прибившихся друг к другу путешественников — войско. И кем бы ни были те, кто в это войско входил, на людей они были похожи еще меньше, чем обосновавшийся на соседнем холме гигант на эльфа.
— Хонк меня раздери… — пробормотал Реяс, и на этот раз в его голосе не было ни веселья, ни злости — только неверие и тревога. Нош бы сказал, что тревога эта опасно граничила со страхом, но такая мысль пугала еще сильнее, чем непонятные существа, с невероятной скоростью марширующие прямо к ним.
