За минуту до...

Чарит плыла. И без разницы, что рядом не было ни единой реки или хотя бы озерца (по правде, если бы не редко встречающиеся деревеньки с их колодцами, по одному на все село, которые берегли пуще зеницы ока, им бы и лошадей напоить негде было). Она плыла не в воде, а в собственных мыслях. Или безмыслии. Да, наверное, так правильнее, потому что мысли должны иметь форму и — очень желательно — содержание. У нее не было ни того, ни другого. С того самого момента, как выбралась из проклятого двора, окруженного хажизитом… Нет, с того мгновения, когда, понукаемая настойчивыми окриками Реяса, вернулась в собственное тело, вползла, как одичавший, невесть сколько бродивший по помойкам пес — в когда-то родной дом, не покидало ощущение, что за время отсутствия ее голова перестала ей соответствовать. Они о чем-то говорили на постоялом дворе, но о чем или зачем — она не могла бы теперь сказать. Будто это было очень-очень давно… Да нет, что там — события столетней давности она помнила лучше… когда-то. Раньше. Не сейчас. Сейчас все превратилось в невнятную, постоянно колобродящую массу, в которой она плыла. И казалось, еще чуть-чуть — утонет. Сосредоточиться было тяжело. Реяс говорил: «Идем» — и она шла. Говорил: «Привал» — и она останавливалась. Единственное, на что ее еще хватало, — это притвориться, что она сама принимает решения. Не дать понять, что во всем вокруг смысла для нее чуть меньше, чем нисколько. Под копытами их лошадей шелестела высушенная степная трава, жесткая и острая — она знала (когда-то), не раз ночевала на ней, закутавшись в слишком тонкое одеяло, но сейчас это знание только тем и было — знанием. Чьим-то. Все, что было в нем ее, личного, памятного, потерялось. И даже прикасаясь к примятым копытами и ногами, но все таким же колючим травинкам — Чарит не чувствовала ничего. Словно и руки перестали быть ее собственными. Через какое-то время степь сменилась холмами, вокруг начали появляться кусты, чахлые деревца и даже хилые ручейки, наверняка считавшиеся тут настоящими реками, а она так и не смогла выплыть из того бесконечного ничто, в которое превратилась ее собственная голова. Кажется, Реяс как-то сравнил ее с дырявым ведром — в точку, именно так она себя и чувствовала. Только это яргово ведро никак не могло опустеть. Складывалось ощущение, что чем больше вытекает, тем больше — в два, в три раза — тут же появляется внутри. Чего? Чарит не знала. Это даже не было похоже на ее силу, на то, что всегда, сколько она помнила, наполняло рот ее вкусом железа, и ржавчины, и праха. Что-то другое. Настолько непонятное, что она никак не могла из него выбраться. Едва впереди брезжил «выход» — ясность, — как тут же все снова взвивалось, смешивалось и захлестывало ее с головой. И самое худшее, что она, сколько ни пыталась, так и не смогла понять, что это. Внутри нее — что? Или она внутри — чего? И каким образом это может быть одно и то же?.. Лишь самый древний и непобедимый инстинкт — выживания — не позволял закуклиться в этом… чем-то окончательно, не реагируя ни на что извне. Кричал, требовал, тянул наружу. Подсказывал, что нельзя. Нельзя показывать другим, что с ней творится. Что даже Нош, безобидный и почтительный, может стать опасным. И Чарит слушалась. Пыталась хоть что-то говорить, пыталась говорить что-то в лад, пыталась смотреть на спутников, а не сквозь них. Когда вдали показалась вереница непонятных существ, из которых лишь очень немногие хоть отдаленно напоминали людей, она почувствовала даже какое-то облегчение: пока Реяс и Нош будут заняты этой угрозой, они перестанут следить за ней. И почему ей казалось, что они именно следят, — Чарит не знала. Может быть, знало то, что внутри? — Это еще кто? — спросила она. Так, как и должна была спросить: с нотками тревоги в голосе. Той самой тревоги, которой не чувствовала и в помине. — Те, кому ты любезно открыла проход, — процедил Реяс. Напряжение и злость. Первое — настоящее, второе — фальшь, скрывающая… Чарит, с огромным усилием пробираясь через мутные, тяжеловесные потоки собственных мыслеобразоощущений, поискала нужное слово. Вот оно — страх. Этого в ней тоже не наблюдалось. По крайней мере в данный момент. — П-проход? — заикаясь, выдавил Нош. — О-о-откуда? Его голос, скакнувший на последнем слове на почти девчачью высоту, да и все его трясущееся тело ясно говорили о том, что знать он не хочет, но вот ведь — спросил. Чарит показалось, что она — прежняя она — должна бы гордиться. Все-таки почитатель, причем единственный, поклоняющийся именно ей, лично, а не какой-то там дохлой Элхаши. Имя древней богини только еще больше всколыхнуло все внутри, вспенило, и Чарит вдруг показалось, что вот он, конец, что сейчас ее просто разорвет на куски, и все вокруг зальет мутным и ржавым… нечто. Или забросает. Или заметет. Или… А может, не произойдет вообще ничего, просто она перестанет существовать. Разве это так плохо? — Прямиком из Преисподней, — ответил, помолчав, Реяс. — Демоны, если еще кто не догадался, прошу любить и жаловать. Вот только сомневаюсь, что они идут, чтобы высказать тебе свою благодарность. — Он смерил ее раздраженным взглядом. Чарит только вскинула брови, мельком посмотрев на него, и тут же перевела взгляд на приближающуюся живую змею. Хотя про живую — это было явное преувеличение: бредущие чуть поодаль и позади тела с лохмотьями сползающей плоти на таковых не тянули даже приблизительно. Таких возвратников она еще не видела и была уверена, что ничего бы не потеряла, никогда и не увидев. Увы, увы. Всего она насчитала около сорока… существ. Около — потому что некоторые… тени, черные и плотные, то ползущие впереди, то вдруг каким-то невероятным, почти незаметным глазу рывком перемещающиеся в сторону или назад, трудно поддавались счету. На них и смотреть-то не хотелось. Не страшно, нет — неприятно, будто что-то шибко срамное напоказ выставили. Тени? Неприличные? Чарит чуть мотнула головой. Глупость какая. Впереди ехали трое всадников, людей (на первый взгляд, по крайней мере, хотя что-то подсказывало Чарит, что доверять своим глазам сейчас не стоит), на странных змееподобных шестиногих существах. Можно было бы сказать, что эти своеобразные верховые животные похожи на ящериц если бы не слишком плавные, текучие движения и не расположение лап, совсем не смахивающих на ящеричьи кривули. Вытянутые морды без каких-либо намеков на уздечки на них выглядели откровенно хищно. Остальные шли пешком и представляли собой смесь непонятного с уродливым. Включая с десяток снующих вокруг отряда яргов. Которые их только что заметили, судя по заинтересованно вскинутым мордам с безошибочно устремленными в их сторону алыми глазами. Как по команде, все пришлые, за исключением мертвецов, повернулись к ним и, замерев на несколько тактов, двинулись вперед быстрее. Ард и Лита тоже подобрались и, выдвинувшись вперед, с любопытством принюхивались. — Я-я-ярги… — буквально проскулил Нош. От страха, видимо, он натянул поводья чересчур сильно, едва не заставив свою лошаденку встать на дыбы. Затанцевав, та попятилась, недовольно мотая головой. — Они могут нас убить? — спросила Чарит, не обращая на него внимания. — Нет, — ответил Реяс. Помолчал и добавил: — Насколько я знаю. «И так ли это важно?» — прокомментировала она про себя. А вслух предложила: — Так, может, пусть попробуют? И успокоятся? Судя по тому, как рьяно они к нам рванули, вряд ли просто так отвяжутся. — Нет. На миг его глаза скользнули мимо нее, к Ношу, и Чарит выругалась про себя: ей и думать сейчас было сложно, не то что о смертном помнить. Но на кратчайшее мгновение стыдно стало. — Не думаю, что ему как-то поможет, если мы станем драться. Все равно убьют же, слишком их много для тебя одного и слишком уж они… не люди, — пробормотала она тихо. Реяс презрительно фыркнул. — Ты слишком хорошего обо мне мнения. Или слишком плохого? Ярг его разберет. Но поверь, мое решение никак не связано с твоим хомякоподобным почитателем. — Он соскочил с лошади и принялся рыться в притороченной к седлу сумке, не прекращая говорить: — Лучшее, что ты можешь сделать, это попытаться взнуздать свою силу и направить ее на мертвых. Ну или яргов попугать, вдруг хозяйкой признают. От остальных держись подальше и к лошадям не подпускай. Хомяка своего заодно защищать можешь, если совесть взъестся. И ни в коем… — Реяс повернулся к ней, держа в руке длинный кинжал с черной рукоятью и молочно-белым, будто светящимся лезвием, и подступил ближе, глядя снизу вверх, но будто нависая и подавляя при этом. — Ни в коем случае не приближайся к бестелесным. Поняла? Бестелесные? Тени? Неожиданно и ярко, словно молнией, грудь пронзило ужасом, и Чарит едва удержалась, чтобы не заставить Безымянную попятиться тоже. А еще лучше — развернуться, сорваться в галоп и не останавливаться минимум сутки. И только когда Реяс снова оказался на лошади в нескольких ярдах от нее и по нервам словно прохладный ветерок прошелся, успокаивая, Чарит осознала, что весь отряд демонов по-прежнему не вызывает у нее ничего, кроме легкого отвращения вперемешку с любопытством. Ни капли страха. Что за?.. Додумать ей не дал шелест травы под легкими шагами и рычание яргов, уже повернувших морды к новой цели. Рычали они, впрочем, без огонька, скорее для острастки, мол, мы на страже, хозяйка, на страже, хоть и лениво нам как-то ради вот этого вот всерьез напрягаться… Чарит не согласилась. Ни разу. «Вот это вот» заставило ее напрячься мгновенно. И почти всерьез. Наверное, если бы с ее многострадальной головой все было в порядке, то и реакция посильнее бы оказалась, потому как неспешно приближающийся к ним здоровенный детина с закинутой на плечо секирой этого очень даже заслуживал. И как он только подобрался к ним так незаметно? И, что важнее, так быстро? Между холмами-то расстояние немаленькое было… А этому хмырю, одетому в кожаные штаны и кожаную же жилетку на голое тело (словно для того только, чтоб никто уж точно не пропустил перекатывающуюся под бронзовой кожей мускулатуру молотобойца со стажем), хоть бы хны. И лошади, кстати, при нем не наблюдалось. — Что, никак заварушка намечается? — пророкотал хмырь, радостно улыбаясь тонкогубым ртом. Ну прям деточка, которой конфетку пообещали. Если не считать, конечно, того, что рожа у «деточки» была самая что ни на есть зверская, со многажды ломаным носом и маленькими глазками болотного цвета, в которых при улыбке, казалось, зажглись очень подходящие, болотные же огоньки. Рука Чарит безо всякой сознательной команды потянулась к рукояти меча. Во рту плеснуло железным привкусом… да и унялось. Вот тебе и сила, подумала Чарит разочарованно. Не то чтобы в первый раз. Как всякие там проходы открывать (если верить Реясу, конечно, что, учитывая, кто у него в мамочках числится, наверное, не так уж умно), так пожалуйста, а как настоящую угрозу отвести — так ярга с два дозовешься. — А тебе-то что, мил человек? — неприветливо поинтересовался Реяс, кривя губы в привычной ухмылке. В противовес воодушевленности пришлого, его глаза будто еще сильнее посветлели, становясь похожими на два куска вечного льда где-нибудь на горных вершинах Сояндга. — Глаза протри… мил человек, — парировал незнакомец, будто бы невзначай перекидывая секиру с плеча на плечо. Сорвавшиеся с лезвия несколько капель свежей крови упали на рукав Чарит и на ее седельную сумку и… исчезли. Чарит наконец позволила себе поддаться уже давно скребущему по нервам импульсу и, натянув поводья, заставила Безымянную попятиться. Вот так лучше. Чем дальше — тем лучше. Ард и Лита, правда, с ней явно и не думали соглашаться: махнув — в прямом смысле — на пришлого амбала хвостами, они снова сосредоточили все внимание на приближающемся разношерстном отряде. Мелькнула было мысль, что, может, и ей стоило бы, но Чарит от нее отмахнулась: детина с секирой казался не меньшей угрозой и, в отличие от только что добравшихся до подножья холма выходцев из Преисподней (если опять-таки верить… гм), стоял прямо тут, в нескольких ярдах всего. — И что ж я увижу такого… стоящего, если последую… любезному совету? — Может быть, то, что нас прямо сейчас будут убивать? — Амбал просиял полной простодушной радости улыбкой, аки новенький медяк, и внезапно развернулся в другую сторону от предполагаемого нападения, вскинув свое окровавленное оружие. Прежде чем Чарит успела задаться вопросом, с кем он там-то собрался драться, по примятой траве скользнула черная тень, больше похожая на гигантское, ярда четыре в поперечнике, внезапно обретшее способность передвигаться пятно чернил. Нет, даже не так — это казалось прорехой куда-то в другое пространство (или отсутствие такового), с немалой скоростью ползущей по земле. Рваные, будто мерцающие края постоянно шевелились и перемещались, не давая сосредоточиться и вызывая головокружение. Нош, все время потихоньку пятившийся и оказавшийся в результате ближе всего, тоненько взвизгнул и от всей перепуганной души наподдал пятками своей кобылке, заставив ее скакнуть вперед, едва не врезавшись в Безымянную. Чарит выругалась. Реяс выругался тоже, правда, гораздо цветастее, и, соскользнув с коня, шагнул к пришлому. Помочь или добить, Чарит понять не успела, так как очень быстро выяснилось, что помощь тому была нужна, как собаке пятая нога. И видать, не зря предстоящая схватка вызывала у него лишь жадное предвкушение. Быстрое движение секирой, взрезавшей, казалось, лишь чистый воздух над ползучей чернотой, — и под аккомпанемент ранящего уши визга тень, корчась и извиваясь, распалась на две. Еще несколько взмахов — и кусочки живой тьмы будто впитались в землю. Чарит не могла бы ничем подкрепить свое странное впечатление, но все равно готова была поклясться, что испуганно, в отчаянной — безнадежной? — попытке спастись. Реяс снова выругался, еще длиннее и изобретательнее, хоть и гораздо тише, и одарил амбала хмурым взглядом, который тот проигнорировал, устремившись, беспечно помахивая секирой, навстречу выдвинувшимся вперед мертвецам. Чарит, увидев, как еще одна чернильная клякса-переросток подбирается к Реясу сзади, хотела было прикрикнуть, мол, нечего на помощников волком зыркать, пора бы и самому полезным чем заняться, но тот в последний момент развернулся одним текучим движением и вонзил свое странное оружие снова-таки в пространство над чернотой. Чарит инстинктивно зажала уши, ожидая повторения визга, но его не последовало. Тень лишь на мгновение разбухла, вспыхнула ослепительным белым светом и беззвучно испарилась. — Да ярги б вас побрали, — пробормотала Чарит, одной рукой протирая глаза и злясь на коварство неведомых клякс: вот как определить, когда что закрывать, если они так разнообразно подыхают?! Или что они там делают… Спустя пару тактов ей, впрочем, стало уже не до злости и тем более не до размышлений: на верхушку холма наконец выбрался весь отряд. Реяс молча орудовал обеими руками, держа в правой кинжал, а в левой — один из своих кривых мечей, их незваный помощник весело размахивал секирой, сопровождая чуть ли не каждый удар радостными воплями, а Чарит жалась к краю, держа за спиной Ноша и надеясь, как всегда, больше на скалящихся впереди Арда и Литу, чем на свои сомнительные боевые таланты. Меч, правда, достала, но с тем же успехом могла кайфу расчехлить — ее ярги держали оборону, а те, что пришли с отрядом, к ней не лезли, будто и не видели вовсе. Так что изредка только ей доводилось отмахиваться от случайно прорвавшегося нападавшего, кои были таких причудливых форм, что Чарит так и не поняла, к какому виду они относятся. Некоторые смахивали на людей, некоторые — больше на животных, но опять-таки — не знать, в каком кошмаре их создателю привидевшихся. Тени, или бестелесные, против которых так настойчиво остерегал ее Реяс, к счастью, видимо, впечатлились судьбой своих сородичей и держались поодаль, нервно трепеща рваными краями. Смотреть на них было необъяснимо, подкожно мерзко, но Чарит все равно старалась краем глаза поглядывать, хотя бы затем, чтобы вовремя заметить уменьшение их числа — трюк с неожиданным появлением рядом ей совсем не понравился. Пока что ее наблюдения позволили заметить лишь увеличение, на одну… штуку… тварь, или что оно там, что совсем не радовало. Они сюда армию собрались вызвать?.. И сколько бы она ни смотрела, а прозвучавший сзади крик все равно застал ее врасплох. На слишком резкий рывок поводьев Безымянная отреагировала обиженным ржанием и встала на дыбы. Чарит едва не свалилась. Нет, не потому, что не могла справиться с лошадью, — просто черный провал в ничто, внезапно оказавшийся возле самых копыт Безымянной, заставил ее инстинктивно, без единой мысли отшатнуться назад, так далеко, как только можно, выронив меч. В последний момент выучка все же взяла верх, и Чарит прильнула к лошадиной шее, навалилась всем весом, принуждая вернуться на все четыре. Кобыла заплясала, пятясь, затрясла головой, еще такт — и взбрыкнет всерьез, это Чарит почувствовала по напрягшимся до предела мускулам под своими распластанными по шкуре ладонями, по дрожи там же, еще сдерживаемой, но грозящей вот-вот взять верх. Тень, явно почувствовав, что добыча готова сбежать, рванула вперед, в одно мгновение оказываясь под лошадью. Безымянная всхрапнула, мелко задрожала и вдруг пронзительно тонко заржала. Чарит и сама не заметила, как оказалась на земле, хотя каким-то чудом сумела не убиться при этом и даже перекатиться поближе к валяющемуся в траве мечу — пусть и не мастерица она, а с железкой в руке все ж спокойнее. Особенно когда помощь изнутри, не так давно позволившая пару городских кварталов разнести, сегодня и не думала появляться. А если вспомнить, то в последние дни даже еда на вкус была неправильной, без знакомого всю жизнь ржавого привкуса. Вроде и приятно, да вот только опасно, как бы смешно ни звучало. И Чарит бы с удовольствием посмеялась прямо сейчас, если бы не была так занята попытками выжить. Черная пакость застряла с Безымянной, застывшей внутри, как странная, выкрученная почти до неестественности статуя, и Чарит не могла решить, к счастью это или нет. С одной стороны, к ней пятно больше не двигалось, и вряд ли дело было в Лите, несколькими гигантскими прыжками переместившейся с «передовой» сюда и стоявшей сейчас, оскалившись, между ними. А с другой — при всей неподвижности, Чарит ясно видела непередаваемую муку в выпученном фиолетовом глазу Безымянной. Кобыла больше не издавала ни звука и не двигалась, будто и вправду вырезанная из камня. Единственное движение было внизу — тень пульсировала и дергалась, пуская рябь вверх по воздуху, как над раскаленной печкой. Только присмотревшись, Чарит смогла разглядеть тончайшие, почти бесцветные нити (усики?), тянущиеся к темной шкуре и… исчезающие в ней. Будто еще живую лошадь каким-то образом нанизали на сотню длинных грязно-белых игл, лишив подвижности, голоса, но не чувствительности… Чарит давно не видела ничего настолько омерзительного. Рвано вдохнув, она поднялась, сжимая в чуть подрагивающей руке меч, в несколько решительных шагов миновала взъерошенную, безостановочно рычащую Литу и в резком замахе вверх резанула по напряженной лошадиной шее. Хлынувшая кровь окрасила едва заметно пульсирующие нити в тошнотворный цвет приваренного мяса. Но Безымянная осталась стоять, будто и не у нее из горла хлестала жизненно необходимая жидкость. Чарит попятилась, слыша за спиной, а спустя еще миг уже рядом злобное рычание Литы, в котором теперь чудились укоризненные нотки. Мол, и куда ж ты, дура-хозяйка, вечно лезешь? Не видишь, что ли, что с этим тебе не справиться? Чарит видела. И понятия не имела, что делать дальше. Звуки сражения позади почти сошли на нет, и она повернулась проверить, кто хотя бы победил. Пришлый амбал все еще махал секирой, азартно тесня одного из троих всадников, первоначально возглавлявших отряд. Где-то потерявший свое ездовое животное человек затравленно пятился под натиском гиганта и едва успевал парировать его удары мечом. По рваным, неуверенным движениям даже кому-то, неискушенному в воинском деле, было бы понятно, что продержится он еще недолго. Реяс стоял чуть дальше, уже вложив меч в наспинные ножны, глядя вслед нескольким поспешно отступающим, а точнее, просто бегущим с поля боя существам, и лениво крутил в руках кинжал, будто размышляя: кинуть или нет. Размеренное рычание Литы внезапно стало в разы громче, превратившись в оглушающий яростный рев, которого Чарит еще никогда от нее не слышала. Одновременно с этим Реяс развернулся и вскинул руку, отправляя кинжал в полет, — все одним движением, будто ни такта ему не понадобилось на оценку ситуации или на прицеливание хотя бы. Будто он заранее знал, где цель. Чарит не успела сделать ничего. Словно влипшая в мед муха, она смотрела на приближающееся лезвие, сияющее как-то особенно ярко и при этом необъяснимо зловеще, и удивлялась: тому, как медленно оно летит, тому, какой ужас сжимает сердце… Тому, что сейчас, кажется, и вправду умрет.