«Послушайте, зачем мы все не так, как бы братья с братьями? Зачем самый лучший человек всегда как будто что-то таит от другого и молчит от него? Зачем прямо, сейчас, не сказать что есть на сердце, коли знаешь, что не на ветер свое слово скажешь? А то всякий так смотрит, как будто он суровее, чем он есть на самом деле, как будто все боятся оскорбить свои чувства, коли очень скоро выкажут их». Ф. Достоевский «Белые ночи».
«Бык для тореро не враг, он – его часть. Если ты ощущаешь единство с животным, то это хороший бой. Если нет… Бывали дни, когда хотелось убежать с арены. Бык это чувствует, и если даже не поднимет на рога, это всё равно позор». Хосе Луис Боте.
Поездка прошла в глухом молчании. Гранадо докурил сигарету и, видимо, успокоившись окончательно, не отрываясь, смотрел в окно. Казалось, он не решался взглянуть на сидящего с ним в салоне юношу. Джошуа же, устав испытующе сверлить взглядом смуглое лицо в тени кеба и жёстких волос, откинулся на спинку сиденья и погрузился в собственные меланхолические размышления. «Что же теперь со мной будет… - думал он, - И почему он решил всё так радикально повернуть? Зачем выкупать шлюху за огромные деньги, если ты можешь прийти в любое время в бордель и получить всё, что пожелаешь – от рисунка с натуры до самой натуры? Или даже вызвать шлюху к себе домой, договорившись с бандершей… Что за чёрт…», - за окном мелькал серый, подёрнутый утренней дымкой туманный Блэкберн. Столь же туманным было сейчас и положение Джошуа. Он вновь чувствовал себя неприкаянным – ничем, как и в день, когда его изгнали из «Тиресия». Раньше он хотя бы знал, кем назвать себя – шлюхой, парнем-проституткой, чьей задачей было ублажить похоть клиента, чьё место было в дерьме, на самом дне общества. Он почти что привык к этому, а теперь… Только в этот раз не было той внутренней опустошённости, которая сопровождала его после убийства Джеймса. Вместо неё Уилсона подтачивала лёгкая тревога за свою судьбу. «Он говорил, что я буду работать с деревом, резать заготовки, но… Так ли это? Слишком хорошо и просто, чтобы быть правдой… - с подозрением косясь на прикрывшего в дремоте арабские глаза скульптора, продолжал рефлексировать Джошуа, - А вдруг он решил меня продать кому-то – не знаю, правда, зачем, но… выкупать кого-то только ради «модели под рукой» - это слишком! Ему что – деньги девать некуда?! Да и я не настолько красив, чтобы ради моего тела совершать такие вещи… Это же… это… Если это правда… - он закрыл лицо руками и тяжело вздохнул, - …то он просто больной кретин». Из ада собственных мыслей его вырвал негромкий вопрос Гранадо: - Тошнит? - Да, - соврал Джошуа, поднимая на него вгляд, - Плохо спал ночью… Теперь голова кружится. - Осталось немного, - ответил тот, вновь закрывая влажно блестящие глаза, - Мы почти приехали… Поместье Редвуда оказалось средних размеров викторианским особняком из белого камня, окружённым со всех сторон растрёпанными розариями и деревьями. Тёмная, поизношенная временем и непогодой черепица покрывала башенные и двухскатные части дома. В два этажа, с мансардами, террасами, балконами и множеством колонн, он был вполне типичен для английского городка, но Джошуа – столь мало видевшего в своей жизни городов и строений, он показался огромным и едва ли не достойным самой королевы, или, по крайней мере, какого-нибудь графа или барона. Гранадо, наблюдая за ошарашенно округлившим глаза Джошуа, не понимал, что его так удивляет, но причиной не интересовался, решив, что мальчишка так проявляет интерес к новой местности. И совершенно впал в ступор, когда Джошуа устремил на него требовательный взгляд и спросил, будто припёр к стенке: - Кто вы такой на самом деле? - Тебе что, совсем дурно? Я скульптор, - вздёрнув бровь кверху, ответил Гранадо. - Скульпторы не живут в таких домах, если только вы не скульптор Её Величества, - отрезал тот, не подозревая, насколько наивно звучат его слова. На что Рэдвуд насмешливо, почти умилённо хмыкнул, сообразив, как мало, по сути, видел этот сорванец. Сущий ребёнок, птенчик неоперённый. - Это дом моего отца. Не знаю, в каких условиях жил ты до того, как попал в бордель, но это – обычное жильё британца среднего достатка. И, на мой взгляд, не самое лучшее. Наше поместье в Гранаде и в половину не так тоскливо и посредственно, как это, - он едва заметно вздохнул, взявшись за ручку дверцы в ожидании, когда же кэб остановится. - Так вы из Гранады? – спросил Джошуа, - Так называется ваш родной город? - Да, - ответил тот. Юноша хихикнул, - Что смешного? – скривил губы в недоумённой гримасе испанец. - Да ничего, - улыбаясь, мотнул головой Джошуа, - Вы из Гранады и зовут вас Гранадо. Видно, ваш отец был невзыскателен, давая вам имя. - Попридержи язык, - проронил тот и Уилсон спохватился, поняв, что сболтнул лишнего, - Выходи, приехали, - легко, точно кошка, мужчина спрыгнул на землю и энергично зашагал по подъездной дорожке по направлению к дому. Джошуа поспешил следом, едва успев прихватить свой саквояж. - Сколько роз…- пробормотал он негромко, идя по лохматому зелёному коридору, утопающему в тяжёлых, разной степени свежести цветах, и с наслаждением вдыхая томный, нежный аромат, - Поразительно, - он прикоснулся к одному из шелковистых бутонов. Сад, будто сошедший с полотен Ренуара. Джошуа не знал этого, но во всей мощи испытал на себе его тёплую летнюю магию. - Это всё отец, - услышав его, бросил через плечо скульптор, - Я ненавижу розы. «Да в чём его проблема?! - мысленно ощетинился Джошуа, сверля негодующим взглядом спину, обтянутую серо-коричневым сюртуком и затылок иссиня-воронова крыла, - Господи, какой же мерзкий тип! Лучше б я остался у Бижу...». Изнутри дом был отделан в классическом английском стиле, что в воображении Джошуа никак не желало состыковываться с образом Гранадо. Он и вправду был здесь чужим, будто дикое животное среди шёлковых золочёных обивок и викторианской строгости облачённых в тканевые обои стен. Этот контраст буквально полоснул юношу по глазам. Всё верно: Гранадо и не должны нравиться розы. Нежные, зефирные, сладкие, точно воздушная пастила цветы – это совершенно не его мир; не мир оголённого, точно нерв зверя с содранной кожей. Куда больше ему были бы к лицу жгучая горечь перца, гранаты и драцена. И, как это ни странно, жасмин. Да, жасмин с его беспощадным в жаркий полдень или же сводящим с ума в прохладную полночь ароматом… Пока Джошуа с острым интересом поглядывал на Гранадо и придавался соотношениям, они пересекли выполненную в зеленовато-песочных и синих тонах гостиную и, углубившись в облицованные резными плитами оштукатуренные коридоры, попали в ещё один и остановились перед массивной дверью. Ноздри защекотал древесный запах. Испанец постучал. - Входи, Грано, - негромко и хрипло донеслось оттуда. Гранадо переступил порог и, поманив за собой мальчика, оказался внутри. Джошуа изумлённо разглядывал полное утреннего солнца обширное помещение со светлыми оштукатуренными стенами и арочными огромными окнами от пола до потолка. Мастерская. То тут, то там стояли либо только начатые, либо почти законченные изделия из дерева, столы завалены инструментами и листами с набросками. В воздухе витал стойкий запах краски и лака, а среди всего этого сидел в кресле старик лет семидесяти, с пушистой седой бородой, в странной тёмной шапочке на затылке, немного напоминающей те, что носили итальянцы в эпоху Возрождения. В морщинистых руках он держал металлические резцы и трудился над женским лицом, которое уже почти полностью показалось из единой деревянной массы. Весь пол вокруг усыпали стружки. - Я очень удивился, когда Арлетт сообщила, что ты куда-то уехал чуть свет. Обычно ты встаёшь позже…- негромко начал он, но, подняв глаза, осёкся. - А, ты не один... Не представишь мне своего юного друга? – он отложил в сторону инструменты и утомлённо откинулся на спинку кресла, переводя взгляд старческих покрасневших глаз с одного лица на другое. - Да, отец, - испанец развернулся к нему боком и, слегка подтолкнув ладонью в спину юношу вперёд, представил: - Это Джошуа Уилсон, резчик по дереву. Мне рекомендовали его, как довольно способного молодого человека. У нас с вами был разговор по поводу того, что было бы неплохо нанять подмастерье для помощи в работе. Я нашёл вам помощника. Думаю, он будет проживать в левом крыле, рядом с мастерскими. Что скажете, сэр? - Что ж, я очень рад, - отозвался Рэдвуд-старший, но было видно, что он пребывает в изрядном смятении, - Мистер Уилсон, не могли бы вы пару минут обождать в коридоре, нам с Гранадо нужно обсудить некоторые моменты? - Да, сэр, конечно, - слегка наклонив вниз голову, Джошуа поспешно выскользнул за дверь, чувствуя почти облегчение, смешанное с ужасным стыдом. Он просто не мог заставить себя взглянуть в лицо этому невинному с виду старику. Казалось, мастер всё поймёт, стоит ему только встретиться с ним взглядом. Поймёт, что за человека привёл в его дом сын. Поймёт всю глубину его порочности и грязи... Чувствуя, как пылает лицо, он прислонил ладони к щекам.***
Подождав, пока за мальчиком закроется дверь, Мастер взглянул на неподвижно замершего Гранадо и потрясённо выдохнул: - Я требую объяснений. - Отец, – Гранадо сорвался с места и, приблизившись к креслу, опустился вровень с ним, - Я понимаю, что для вас это неожиданно, но он более чем подходит. Я видел его работы и, клянусь, вы не пожалеете, если примете его! Он умудрился сделать неплохой абстракционистский барельеф [1] лишь при помощи тупого столового ножа! Что же будет, если дать ему в руки нормальные инструменты!.. - Постой! Я верю тебе, Грано, - нахмурившись, остановил поток пламенных уверений Мастер, - Но… ты уверен, что поступаешь правильно? – глядя в сверкающие, полные не то решительной страсти, не то безумия глаза, он сильно сомневался, что сын способен сейчас хоть что-то оценивать здраво. Эта чрезмерно горячая андалузская природа всегда была выше его понимания. Как и большинство англичан, Рэдвуд-старший не считал нужным руководствоваться эмоциями, принимая решения. И пытался приучить к тому же вспыльчивого Грано, хотя и безуспешно. - Абсолютно! – выдохнул тот, и скульптора с удвоенной силой захлестнули противоречия. - Абстракционистский барельеф? – переспросил он. - Да. Мастер вздохнул, потерев пальцами глаза: - Говори что хочешь, Грано, но сейчас я вижу, что тобой руководит что угодно - только не желание найти мне подмастерье. И он кажется мне знакомым… Где-то я его уже видел…- внезапно, старик убрал руку от лица, - Вспомнил... - Да, это - «Танатос», - нетерпеливо прошептал Гранадо, - И «Эрос». Я ваял их с него. И да, я действительно привёл его сюда не только в качестве подмастерья для вас. Кажется, это единственная модель, которая мне подходит. - Бог мой, Грано…- мастер рассмеялся, - Тебе должна подходить любая модель, потому что художник должен во всём видеть Красоту и материал для творчества! - Значит, я не художник, - отрезал тот, стремительно вставая, - Я пытался, отец. Пытался – и вы это прекрасно видели! Но я не могу. Мне не каждый подходит, и я, увы, над этим не властен! Возможно, мои худшие опасения реальны, и у меня нет таланта. Возможно, тот бюст был чистой случайностью… - Глупости! – внезапно разозлился Мастер, и Рэдвуд от неожиданности замолчал, - В этом мире не бывает ничего случайного! Думаешь, я мало жил на свете, и мало видел скульптур, чтобы не понять, есть у человека талант к камню или нет?! Он есть у тебя, Грано, есть! И немалый, судя по тому бюсту. Но ты загнал его внутрь себя, и не даёшь выйти наружу! И я знаю, что это произошло из-за него – из-за этого… Хуана! Понятия не имею, он ли сломал тебя, или же смерть его так повлияла, но ты перестал показывать хороший результат именно с тех пор! – внезапно, он замолчал, и словно бы задумался. - Отец… – спустя минуту решился окликнуть его Гранадо, - С вами всё в порядке? - Хорошо, я приму его на работу, - неожиданно согласился скульптор и ткнул пальцем в сторону воспитанника, - Но только потому что «Танатос» был похож по своей силе на прошлые твои достижения. Возможно, этот мальчик действительно твоя форма. Посмотрим, что из этого получится. - Благодарю вас! - Гранадо обрадовано сжал жилистые руки мастера в своих. - Но платить ему будешь ты, - покосившись на довольное лицо сына, сварливо проскрипел старик, - Я просил опытного резчика, а ты привёл мальчишку, у которого молоко на губах ещё не обсохло. - Да, отец!***
Гранадо вызвал его обратно спустя полчаса: Джошуа начинал уже не на шутку опасаться – не спровадят ли его прочь отсюда? Но нет: зайдя, он обнаружил всё также сидящего в кресле мастера, но уже с добродушной улыбкой, прячущейся, будто ящерка, в колючей бороде. - Мистер Рэдвуд…- пробормотал в замешательстве Джошуа, не зная, что его ожидает. В голове он уже выстраивал план, куда подастся, если его не возьмут, хотя… Так ведь не должно быть?! Иначе на каком тогда основании этот безумец его выкупил из борделя?! - Что ж, мистер Уилсон... Мы подумали и решили, что вы нам подходите и вполне справитесь с обязанностями подмастерья. Ведь вам уже случалось резать по дереву, не так ли? - Да, разумеется, сэр. - Прекрасно. В таком случае, Гранадо проводит вас в вашу комнату и расскажет обо всём. Настоятельно прошу вас не стесняться и задавать ему вопросы. Ведь так в итоге будет легче всем, верно?..***
- Идём. Твоя комната тут, неподалёку от мастерских, на первом этаже, - вернувшийся за ним после недолгого разговора с Мастером наедине, Гранадо вёл его по коридорам, но в противоположном направлении от студии Рэдвуда-старшего. Джошуа шагал следом – уже более спокойный, нежели полчаса назад. Старый мастер оказался полной противоположностью своего воспитанника – степенным и дружелюбным человеком, однако, Джошуа чувствовал в нём своеобразный стержень. Возможно, именно он позволял Мастеру усмирять беспокойный нрав сына. А возможно, дело было в воспитании. Во время разговора Мастер в основном задавал вопросы, а Джошуа, смущаясь, отвечал. Старик интересовался, из какого дерева Джошуа раньше приходилось резать, какими инструментами, что именно он вырезал, и что хотел бы сделать в дальнейшем. Раньше никто о подобном у него не спрашивал, и Джошуа пребывал в лёгком ступоре и, одновременно, в эйфории. Ведь сейчас он находился среди тех, для кого любовь к резьбе и скульптуре была делом всей жизни! Гранадо остановился напротив одной из дверей. - Это – твоя. Вон та…- он кивнул на арочный проём с тяжёлой дверью с противоположной стороны, – ...моя мастерская, - он достал ключ и открыл комнату Джошуа, после чего прошёл внутрь. Озирающийся юноша направился следом. Комната оказалась небольшой, очень уютной и непривычной с виду. Почему-то она напомнила Джошуа помещения в гостинице дона Потахе. - Я порою ночевал тут, - сказал Гранадо, словно бы давая Джошуа ответ на безмолвный вопрос, - Случалось засиживаться за работой до рассвета, а здесь – ближайшая кровать. Желтоватые оштукатуренные стены, массивный комод из тёмного дерева, на нём таз с кувшином. Возле окна громоздилась небольшая кровать с тёмной кованой спинкой и балдахином льняного цвета. У изголовья - маленький круглый столик с тяжёлым старинным канделябром в одну свечу. Единственным контрастным пятном было гобеленовое покрывало с чёрно-красным орнаментом. Выглядело так, будто бы его кто-то небрежно бросил на кровать, уходя, или забыл в спешке. Почему-то, оно крепко зацепило внимание Джошуа. Внимательно обозрев комнату, он сел на перину, которая оказалась мягкой, даже слишком. - В этом доме есть особый распорядок дня? – спросил Уилсон. Испанец удивлённо вскинул вверх брови: - Нет, не думаю. Мы же не на табачной фабрике. - а после, подумав, добавил: - Прислуга просыпается в шесть. Мастер встаёт не раньше семи. А я… - он на мгновение запнулся, - Когда как. Но, если ты мне понадобишься среди ночи – я подниму тебя ночью. - Да вы просто садист, - поёжившись, пробормотал Джошуа, чувствуя, как скулы сводит зевотой - давал знать о себе двухдневный недосып. - Располагайся и отдыхай. Я пришлю горничную, когда настанет время обеда, - с этими словами он удалился, закрыв дверь. Джошуа вздохнул и, стянув пропитавшуюся потом рубашку, подошёл к тазу с кувшином и с наслаждением омылся. На улице уже цвёл во всём своём небывало жарком великолепии красавец-июнь, с самого утра осаждая зноем непривычных к таким температурам блэкбернцев. А Джошуа – утомлённый духотой и лёгкой слабостью, погрузился в воздушную мягкость перины, будучи не в состоянии поверить, что всё это действительно происходит с ним. «Я знаю, что когда проснусь, то снова окажусь в борделе. Будет, скорее всего, вечер, и снова придётся…», - не успев додумать мрачную мысль до конца, юноша провалился в сон. Ему снились мальчики Бижу, которые, сидя в общей гостиной у очага, разговаривали. Завидев Джошуа, они зароптали – тихо, шелестя, будто змеи, будто сухие листья: - «Обманщик, обманщик…». - «Я всегда говорил, что тебе всё слишком легко достаётся», - говорил Адам, ехидно осклабившись. - «Это нормально, Джошуа, - кивал Генри, - Все рано или поздно уходят – это закон». - «Я люблю тебя», - улыбался Тони... Внезапно, раздался резкий стук в дверь и Джошуа подскочил. «Бижу!», - пронеслась шальная мысль. Он никак не мог проснуться, и бессильно уткнулся носом в прохладную, грубоватую материю. Странный, но приятный аромат… - Мистер Уилсон, сэр, хозяин прислал меня сообщить, что обед подан, - раздался женский голос из-за двери. Высокий и мелодичный, он явно не принадлежал ни Бижу, ни одному из мальчиков. - Да, я сейчас приду, - ответил он как можно громче. Вставать не хотелось. - Х-хорошо, - озадаченно отозвались из-за двери. Удаляющийся звук стучащих каблучков. Джошуа наконец открыл глаза, упершись взглядом в чёрно-красный гобеленовый сумбур складок. Так вот откуда исходил запах… Покрывало… Тяжёлый, пряный, сладковатый, с острым отголоском гвоздики. С наслаждением вдохнув его раз, другой, Джошуа нехотя поднялся. Слава богу, его пребывание здесь - не сон, хотя и не менее пугающе, чем ночной кошмар. Критически осмотрев рубашку, он достал из саквояжа чистую, хотя и более поношенную с виду. Уилсон глядел в небольшое зеркало и чувствовал себя неловко: он выглядел, как крестьянин, коим и являлся по сути, и рядом с облачённым в добротный костюм Гранадо и столь же опрятным Мастером, вдвойне ощущал убожество своего облика. От этого, ещё более не уверенный в себе, он всерьёз задумался: а может, не выходить вовсе из комнаты, сославшись на недомогание от жары? Но тут же отогнал эту глупую мысль: не хватало ещё слабость свою показывать. К жалкому виду добавлять ещё и немощь тела. Нет, исключено! Движимый собственной досадой, Джошуа вылетел из комнаты, и, лишь пройдя до конца по коридору, понял, что не знает, куда идти. Он вернулся и попытался вспомнить, как попал в эту часть дома. Кажется, если идти в противоположную сторону от комнаты, он должен будет попасть в мастерскую к Рэдвуду-старшему… Так, успешно разыскав студию, а после и гостиную, Джошуа наткнулся на Арлетт, спешащую с подносом, на котором стоял кофейник и чашки. - Ох, мистер Уилсон, вы наконец-то встали! Обед давно начался, вам следует поспешить, если не хотите справлять трапезу в одиночестве, - с улыбкой сказала горничная. На вид ей было примерно сорок лет, и, на что обратил внимание Уилсон, был свойственен приветливый, какой-то очень тёплый взгляд ярких голубых глаз. Эта женщина сразу ему понравилась. - Да, разумеется…- промямлил он, - Только вот, я… ну…- ему неловко было признаться, что он не знает, куда идти. - Вы знаете, где столовая? – спросила Арлетт, - Я как раз направляюсь туда. - Столовая? Да, конечно! – подхватил Джошуа и, приободрённый, направился следом за служанкой, которая в спешке с крайне деловым видом позвякивала посудой на подносе. Оба Рэдвуда уже заканчивали обед и с нетерпением ждали Арлетт с кофейником. Вернее, ждал Гранадо. Старый Мастер уже довольствовался чаем, и умиротворённым выражением лица демонстрировал, что его всё устраивает. Гранадо же с виду был спокоен, но Джошуа, при взгляде на него, почудилось, что тот нервничает. - О, вы всё же явились, мистер Уилсон. Что ж, славно…- промолвил Мастер с лёгкой улыбкой, видимо, призванной слегка подбодрить Джошуа. - Я… не смог сразу проснуться. Прошу прощения за задержку, - пробормотал Джошуа, опуская глаза вниз и садясь за стол рядом со стариком, напротив Гранадо. Арлетт поспешила поставить перед ним его порцию. - Вероятно, в вашей семье, мистер Уилсон, царят довольно строгие порядки, - сказал Мастер и, поймав вопросительный взгляд Джошуа, пояснил: - Приглашение на обед – не сигнал тревоги. Нет ничего страшного, если вы задержались. Грано вообще часто просыпает завтраки… Да-да, не смотри так на меня, Гранадо, я просто пытаюсь объяснить мистеру Уилсону настроения в этом доме, чтобы он не волновался по поводу и без. - Джошуа невольно усмехнулся, глядя на слегка раздосадованное лицо скульптора, чью невозмутимую обёртку Мастер срывал с такой непосредственностью, - Англичане чересчур щепетильны в вопросе пунктуальности, и это ужасно - это лишает существование немалой толики удовольствия! Проживание в Испании изменило мой взгляд на многие вещи, в том числе и на сей аспект жизни: невозможно в полной мере познать что-либо, если вечно куда-то спешишь. К слову: вы узнали всё, что хотели, дорогой друг? – вновь обратился к нему Мастер, - Есть ли у вас ещё вопросы ко мне? - Да, - ответил Джошуа, - Как я понял, у меня нет фиксированных рабочих часов, и вы просто вызовете меня, когда понадобится помощь? - Именно, мистер Уилсон, именно, - кивнул Мастер. - А… что мне делать всё остальное время? – Джошуа растерянно поглядел на старика. - Не смотри на узкий список обязанностей, - подал голос Гранадо, заставив юношу перевести на него взгляд, - Они всё равно занимают много времени. Оставшиеся часы ты можешь употребить по собственному усмотрению. Но, если ты хочешь развиться, как скульптор…- он как-то предостерегающе взглянул на Уилсона исподлобья, - То будешь много времени проводить в мастерской, сидя над собственными творениями. Ты же любишь резать по дереву? - Да, сэр, - сглотнув, ответил Джошуа. - Вот тебе и ответ, - пожав плечами, отчеканил Гранадо. - А в какой из мастерских я могу заниматься своими скульптурами? – спросил Джошуа. - В любой, - сказал Рэдвуд-старший. - Только не перекладывай мои вещи, - предупредил Гранадо, наливая себе кофе, - Если не смогу что-то найти, я заставлю искать тебя. Думаю поставить отдельный стол, за которым ты сможешь работать. - Ну-ну, Грано, полегче, - засмеялся Мастер, а Джошуа неприязненно покосился на испанца, мысленно желая ему провалиться сквозь землю со своими столами и всем остальным. Зачем он ему тут? В качестве козла отпущения? Подмастерье, над которым можно издеваться и самоутверждаться за его счёт? Какие цели преследует этот тип? – перечень вопросов и домыслов, возникающих в голове, казалось, вот-вот прорвёт черепную коробку. И все они казались Джошуа глупыми, нереальными. Он не мог понять мотивов поступков скульптора, и это приводило его в бешенство. - Откуда вы прибыли, Джошуа? – промокнув губы салфеткой, внезапно спросил Мастер, и у юноши мгновенно перехватило дыхание, - Гранадо мне ничего не рассказал о том, как вы встретились. Хотя, я толком и не успел поинтересоваться у него. - Я… из Котсуолда, - промолвил юноша, невольно, вопросительно взглянув на Гранадо, будто сомневаясь даже в этом. Но, раз старик говорит, что тот ничего ему не рассказал, значит, можно рассказывать, что угодно. Испанец в ответ бросил на него неопределённый взгляд, который ничего не выражал, кроме, разве что, лёгкого интереса. - Котсуолд? Хм… Я не силён в географии. А где это, если не секрет? – удивлённо приподнял брови Мастер. - Глостершир, сэр, - коротко отозвался Джошуа, - Деревня. - О, - Рэдвуд-старший выглядел явно заинтересованным, - Признаться, я думал, что вы местный. Выходит, в Блэкберне вы были проездом? - Да, - кивнул юноша, то и дело кидая косые взгляды на Гранадо. Даже не поддержит, подлец. Делает вид, что его ничто не волнует. - Грано упоминал, что вы создали неплохой абстракционистский барельеф лишь при помощи столового ножа, причём далеко не самого острого, - сказал Мастер, и Джошуа почувствовал, как задрожали пальцы, стукнув вилкой о тарелку. Он поспешно отложил прибор. - Правда? – он метнул выразительный, ничего хорошего не сулящий взгляд в Гранадо. Тот слегка нахмурился. - Что же за ситуация вынудила вас пойти на столь отчаянные меры? - Отец, - внезапно вмешался испанец, - Не надо. - Ничего страшного, - Джошуа пожал плечами, стараясь сделать это как можно более непринуждённо, - Был период, когда я остался совсем без средств к существованию, и вышло так, что заказ, который внезапно и очень кстати поступил, было нечем даже выполнить. У меня был только столовый нож, который, заточив кое-как, я и использовал. Конечно, по моему мнению, на качестве работы это сказалось, но заказчик претензий не имел. – Гранадо слушал его, и, по мере приближения рассказа к развязке, чёрная бровь ползла всё выше и выше от изумления, а лицо приобретало вопросительное выражение. - Удивительно! – расхохотавшись, воскликнул Мастер. Похоже, наспех выдуманная история Джошуа его изрядно позабавила, - А вы крайне находчивы, друг мой! Это ценное свойство для скульптора. - Благодарю, - Джошуа слегка наклонил голову в знак признательности и продолжил трапезу. После обеда он отправился с Гранадо осматривать мастерскую. - А ты тот ещё врунишка, - проронил тот, когда они свернули в коридор с каменными плитами, - Лжёшь, как дышишь. - А что мне ещё оставалось делать, когда вы будто язык проглотили?! – негромко огрызнулся юноша, - Правду я не мог сказать. - Почему же? – спросил тот, и Джошуа от неожиданности врос в пол, в ярости устремив глаза на скульптора: - «Почему»? Вы серьёзно?! - Абсолютно, - также остановившись в сумерках стен, ответил Гранадо. Джошуа смотрел на него – растерянно и непонимающе. Тот продолжил, вновь трогаясь с места: - И я, и мой отец половину жизни провели в борделях, и со шлюхами общались больше, чем с иными людьми. Мы художники, скульпторы. А шлюхи – это натура, объект для вдохновения, помощники в нашем ремесле. Подавляющее большинство экспонатов в музеях – это образы проституток, произведения искусства, созданные обоюдным трудом двух сторон. Так почему ты думаешь, что я или мой отец к ним должны относиться хуже, чем к остальным? – он посмотрел на Джошуа, и в полутьме его глаза казались почти пугающе непроглядными, будто чёрная бездна. - Это – не единственная причина, почему я не сказал правду, - тихо промолвил Уилсон, слегка смущённый неожиданным ответом собеседника. - В чём же тогда причина? – он остановился возле двери и отпер её ключом. - Я не шлюха, и никогда не стану таким по доброй воле, - Гранадо, глядя в этот момент на Джошуа, испытал невольный трепет и уважение к этому хрупкому мальчику, который, сжав руки в кулаки, кричал ему взглядом: «Я свободен! Несмотря на всё случившееся со мной, я – свободен! И никому – ни тебе, ни другим меня не сломать!». - В какой-то момент я пытался стать ею, - опустив ресницы, продолжил Джошуа, - Пытался думать, как шлюха, вести себя, как шлюха. На миг я и вправду решил, что смогу стать таким, но очень быстро понял, что ошибался. Я не мог жить этой жизнью. В день, когда вы первый раз пришли в мою комнату, в те самые минуты, когда вы поднимались по лестнице, я собирался повеситься, - и замолчал, испуганно глядя в не менее ошарашенные глаза Гранадо, который застыл на месте, вцепившись в дверную ручку с такой силой, что костяшки пальцев хрустнули и побелели. Зачем он это всё рассказал, Джошуа не знал, и уже жалел о своей чрезмерной откровенности. Да и не мог он найти объяснения своему глупому поведению, стоило ему оказаться наедине с Гранадо. В отвлечённой обстановке, в присутствии других, он казался не более, чем неприятным, высокомерным типом со сложным характером. Но как только Джошуа оставался с ним один на один, то начинал чувствовать странную связь со скульптором. Будто бы этот человек действительно мог его понять как никто другой, несмотря на взаимные склоки и неприязнь. Гранадо ничего не ответил, только тяжело вздохнул и открыл дверь: - Заходи. Джошуа оказался в зале, удивительно похожем на столярную мастерскую, в которой работал старый хозяин: те же белые, покрытые штукатуркой стены с огромными окнами, сквозь которые вовсю било солнце, тот же каменный пол. Но здесь, громоздясь по всем углам, хранились брусья, балки, клинья, деревянные козлы, рамы, пилы, молотки, стамески. Шкафов и столов тоже было куда больше, чем в студии Мастера. В мастерской Рэдвуда-младшего Джошуа насчитал в общей сложности четыре стола, и все они были завалены инструментами, набросками, мраморными и глиняными слепками, наждачной бумагой, огарками свечей и так далее. Было видно, что прислуга сюда не просто не допускалась – ей грозила смертная казнь, если она только приблизится к мастерской. Пол и вся мебель вокруг были покрыты мраморной пылью, будто инеем. - Когда соберёшься работать тут, надевай одежду, которую не жалко испачкать, - сказал Гранадо, окидывая взглядом свои владения. Джошуа невольно улыбнулся: ему показалось, что тон испанца приобрёл виноватый оттенок. - Да, я уже понял, - отозвался юноша, и двинулся в глубь помещения, внимательно осматривая окружающие его предметы, - И где же мой обещанный «отдельный» стол? – повернулся он к Гранадо. - Я распоряжусь, чтобы его поставили сегодня, - как-то странно побледнев и изменившись в лице, проговорил тот и поспешно отвёл взгляд, после чего направился к одному из столов. Уилсон удивлённо наблюдал за ним. «Что происходит у него в голове?», - недоумённо и настороженно размышлял он, наблюдая за тем, как Гранадо открывает один из ящиков и начинает сосредоточенно копаться в нём. Не прошло и минуты, как он стоял перед Джошуа и протягивал ему деревянную плоскую коробку. - Что это? – с любопытством спросил он, принимая её из рук Гранадо. Коробка оказалась довольно тяжёлой. - Это твои инструменты, - ответил скульптор, - Они были моими, но я ими не пользовался, потому что резьбой по дереву не интересовался. Так что они совершенно новые. - Ничего себе…- Джошуа опустил коробку на край стола и поспешно открыл её. Внутри оказались двенадцать стальных резцов с деревянными ручками. – Неужели это всё мне?.. - Да. Фабрику по производству этих инструментов закрыли, так что береги этот набор – таких больше не выпускают. А жаль - отличные резцы. - Я так благодарен вам…- Джошуа, себя не помня от радости, с улыбкой взглянул на испанца, - Они великолепны! – он впервые видел столько разновидностей резцов. В Котсуолде у него был всего один, отцовский – со скошенным в острый угол наконечником. Джошуа и не подозревал, что их может быть такое количество. Его буквально распирало от любопытства и не терпелось опробовать их все, поэтому он спросил, взглянув сияющими глазами на испанца, губы которого, при виде такой радости, невольно тронула улыбка: - И когда начинать? - Это тебе нужно спросить у Икабода. - У кого? – не понял Джошуа. Гранадо удивлённо приподнял брови: - Разве мой отец тебе не представился? - Э… Нет, - Джошуа судорожно пытался припомнить, не говорил ли ему Мастер своего имени. Но ничего похожего упорно не вспоминалось. - Наверное, забыл, - со вздохом заключил Гранадо, - Он теперь часто бывает рассеянным. - Понимаю, - пробормотал Джошуа, - Хорошо, я подойду к нему и узнаю. - Насчёт тебя у меня есть пара идей, - добавил скульптор, - Но об этом – завтра. Мне ещё нужно подумать кое над чем… - Хорошо, - безропотно согласился Джошуа, и оба вышли из мастерской. Гранадо направился по своим делам, а Джошуа – зажав под мышкой драгоценную коробку, решил разыскать Мастера. После долгих поисков, в ходе которых успел осмотреть почти весь дом, юноша обнаружил Арлетт, которая как раз подкатила коляску Мастера к студии. Досадуя, что сделал такой огромный круг, Джошуа подскочил к нему: - Мистер Рэдвуд, сэр, а когда мне нужно приступать к своим обязанностям? - Не сегодня, мой юный друг, - отозвался Мастер, наблюдая, как горничная отпирает дверь, а после посмотрел на Уилсона: - О, вижу Гранадо отдал вам свои инструменты... Славно... Я опасался, что они не дождутся своего часа. Грано, несмотря на свой характер - человек камня. А с камнем ох, сколько требуется терпения и самоконтроля. - А вы тоже с камнем работаете? - с интересом спросил Джошуа, следом за ними заходя в комнату. - Случается, - кивнул Икабод, - Но сейчас крайне редко берусь - возраст уже не тот. Камень любит молодость и силу. Старикам он уже не по зубам, - он усмехнулся - немного печально, и Джошуа подумал, что Мастер скучает по ваянию. И, прежде чем он успел что-то сказать, тот продолжил: - Я, в целом, всегда больше любил дерево. И сейчас занимаюсь только им, - он сделал знак, и Арлетт подкатила кресло к неоконченной деревянной деве, чьё лицо старик вырезал, когда Джошуа впервые вошёл в мастерскую вместе с Гранадо. - В дальнейшем тебе придётся, глядя на мои наброски, делать изначальную форму, слепок. Поэтому, если ранее не случалось этим заниматься, можешь воспользоваться теми поленьями...- Икабод кивнул на дальний угол зала, где Джошуа рассмотрел целую гору различного древесного материала. - Бери пока что сосну, она мягкая и более послушна, нежели дуб, - напутствовал его Мастер, - Попробуй вырезать что-нибудь по одному из моих набросков, которые лежат на столе. У тебя будет достаточно времени для тренировки, поскольку новая заготовка мне понадобится не раньше, чем я закончу её, - он указал на женщину в дереве, - ...А это - не меньше недели. - Хорошо, сэр, - кивнул Джошуа, и покосился на поленья, примериваясь, а после направился к столу, где лежали в стопке наброски. Рисунки Мастера были уверенными, с анатомией очень плотской и земной - казалось, что все мышцы человеческих фигур едва заметно сокращаются, колеблются от дыхания. «Повторить… - подумал Джошуа, и удавка страха сдавила горло, - Я же не умею рисовать!», - он никогда не делал зарисовок, прежде чем приступить к резьбе. Узоры, формы и линии были в его голове, и потом он просто «доставал» их из дерева, по наитию. А вот воплотить чужой замысел… Получится ли?.. Чувствуя, как подрагивают руки и прошибает холодный пот, Джошуа опустился на стул. Если он облажается, старик сразу поймёт, что он ничего из себя не представляет, как резчик - тогда его выгонят. И о чём только думал Гранадо, вытаскивая его из борделя?! Мгновенно ему стало дурно до тошноты: свободы не прибавилось ни на йоту с тех пор, как он покинул квартал красных фонарей. Он по-прежнему никто, в чужом доме, из которого его могут в любой момент выставить. Юноша стиснул зубы. Он не хотел так жить. Однако, он даже ещё не попытался… Шанс есть всегда. Он сделает всё, что сможет, и если этого окажется недостаточно… что ж, так тому и быть. Тогда он вернётся домой, в Котсуолд. Найдёт деньги и уедет. А пока… - Джошуа вздохнул и придвинул к себе полено.***
Расставшись с Джошуа у мастерской, Гранадо поднялся к себе в комнату. Колени, после месяца бессонницы, слегка дрожали, а ноги были ватными, голова кружилась. Смятенные мысли о Джошуа осаждали уставший разум: не погорячился ли он, приведя мальчишку в дом? И так ли парень хорош, как он расписал отцу? Зачем он так упорствовал… Гранадо не узнавал сам себя. Сейчас, вспоминая свой разговор с отцом, он понимал, что был готов на всё, лишь бы Джошуа остался. И Мастер это прекрасно видел. Боже, что же старик подумал, видя сына в таком состоянии?! «Говори что хочешь, Гранадо, но сейчас я вижу, что тобой руководит что угодно - только не желание найти мне подмастерье», - вспомнил он слова отца, и на миг его пронзил жгучий стыд. Всё произошло как-то спонтанно, будто во сне. Он помнил возмущение и недоверчивый взгляд мальчишки, помнил смятение, а после смирение Мастера, и чувствовал себя эгоистичным тираном. Ведь они имели все основания ему отказать: кто он такой, чтобы Джошуа вверял свою жизнь ему в руки? Кто он такой, чтобы Икабод позволил незнакомому человеку проживать в доме его предков? Он теперь был ответственен за всё происходящее, и осознал это только сейчас. «Ладно, хорошо… - потерев пальцами виски, испанец тяжело опустился на стул. – В конце-концов, я всё это затеял. Но что делать, если парень не справится?.. Отец не станет держать в доме бесполезных людей – даже за мой счёт. Нужно будет расспросить о его навыках и, если потребуется, научить всему необходимому. Но это всё потом, потом…», - Гранадо лёг на кровать и почувствовал себя значительно лучше: комната перестала вращаться, а конечности – дрожать. Перед мысленным взором всплыло лицо Джошуа, и его улыбка – широкая, светлая и невинная, - какой он раньше никогда не видел. Мальчишка был так рад этим инструментам… Действительно ли стоит волноваться о неудаче пред лицом такой искренней любви к своему делу?.. Почему-то он был уверен, что не ошибся. Но вот в чём именно… «…В день, когда вы первый раз пришли в мою комнату, в те самые минуты, когда вы поднимались по лестнице, я собирался повеситься…», - эти слова раз за разом звучали у него в голове, и мысль о том, что задержись он хотя бы на несколько минут дольше в гостиной, Джошуа – хрупкого мальчика с солнечной застенчивой улыбкой – уже не было бы на свете… Эта мысль вгоняла его в ледяную дрожь, достающую до самого сердца. Рэдвуд представил себе болтающееся в петле тело со сломанной шеей, и ему стало тошно. - «Довольно! - остановил он себя, и, повернувшись на другой бок, уткнулся лицом в подушку, - Теперь он тут, в поле моего зрения, рядом. А мне нужно отдохнуть, иначе…», - додумать до конца мысль он не успел, провалившись в забытьё. Впервые за долгое время Гранадо спал спокойно.***
Джошуа просидел над набросками до утра. Тревога относительно своего неумения работать по чужим рисункам целиком и полностью отгородила его от окружающего мира, и он – придумывая свой метод копирования, не заметил ни окликов Мастера, ни заботливо принесшую ему ужин Арлетт, ни также встревожено унесшую поднос обратно горничную. Побившись в пустую пару часов в попытках сходу вырезать из полена требуемую форму, Джошуа понял и смирился, что без возни с рисунком ничего не выйдет. После внимательного изучения набросков Мастера, юноша заметил, что очерчивание кончиком резца линий на рисунке помогает образу отпечататься в голове. «Так вот зачем Гранадо всё ощупывает руками! Это и впрямь действует!», - счастью его не было предела, и он, ещё пару раз обведя рисунок, взялся за дерево. Спустя три часа, Джошуа с радостью отметил, что из-под его резца выходит почти то же самое, что он видел перед собой на бумаге. Воодушевлённый первыми успехами, Уилсон окунулся в это дело с головой. Он не отслеживал течения времени, и отрывался от резьбы лишь затем, чтобы зажечь побольше свечей, которых, с наступлением темноты всегда было мало для нормального освещения. Под конец же, руки перестали его слушаться, и Джошуа, чувствуя приятную усталость и каменную тяжесть во всех членах, в изнеможении прислонился лбом к резной поверхности полена, о котором теперь напоминала лишь необработанная задняя часть. Дерево было душистым и упоительно прохладным в эту душную летнюю ночь, и Уилсон – с наслаждением прикрыв глаза, провалился в ласковую темноту.***
Утро встретило Гранадо радостным птичьим щебетом и прохладным ветерком в приоткрытое окно. Он потянулся и обнаружил, что уснул, даже не раздевшись. «Сколько же я спал?», - подумал испанец, копаясь в шкафу в поисках свежей сорочки. Голова была необычайно ясной, а сознание – кристальным. Казалось, что он никогда прежде не чувствовал такого прилива сил - все проблемы и тяжкие мысли будто отошли на второй план, уступив место жизнелюбию. Сбежав вниз по лестнице, по бою гостиных часов он понял, что ещё совсем рано – половина восьмого. Однако, жизнь в поместье Рэдвудов в этот час уже кипела вовсю: слышалось звяканье посуды с кухни, разговоры младших горничных со стороны террасы, а также звонкий смех Арлетт из столовой. Наверняка, Мастер уже встал и теперь неторопливо завтракает. Гранадо направился на голоса и нашёл подтверждение своей догадке: Икабод пил чай и что-то вещал о своих ранних летах в Оксфорде. Завидев сына, он прервался на полуслове: - О, а вот и Грано! Вижу, тебе уже лучше. В последнее время на тебя было страшно смотреть – будто бы сама Костлявая ходит по дому. Как спалось? - Намного лучше, благодарю вас, - ответил тот, - Этой ночью я спал, как младенец. - Отрадно слышать, - улыбнулся Мастер, - Я тоже выспался. А вот наш новый друг, похоже, всю ночь провёл в заботах. - Друг?.. - не понял Гранадо, а после спохватился, - Ах, вы о Джошуа… Так что он делал? - После того, как ты вручил ему инструменты, он изъявил желание немедленно взяться за работу. Когда я уходил спать, а это было около полуночи, он всё ещё сидел над деревом. - Да! Я принесла ему чаю, а он даже не среагировал, - озабоченно вставила Арлетт, - Скорее всего, он и вовсе не заметил моего присутствия. - А что он делал? – спросил слегка сбитый с толку Рэдвуд. - Я посоветовал ему попрактиковаться резать заготовки с моих зарисовок, - ответил Мастер, - Я и не ожидал, что он отнесётся к этому предложению так серьёзно. Думаю, если результат меня устроит, то мы сработаемся. Он приятный молодой человек. - Пойду, посмотрю, как он там, - пробормотал Гранадо, направляясь к выходу. - Он, наверное, спит сейчас... Пусть придёт в себя. Хорошей работе – хороший отдых, - бросил ему вслед старик. Пройдя через комнаты, Грано углубился в коридоры, ведущие к студиям. Комната подмастерья была пуста. Не обнаружив никого и в своей мастерской тоже, он перешёл в отцовскую. В залитой солнцем комнате, за столом крепко спал человек, положив светловолосую голову на полено. Бесшумно приблизившись, Рэдвуд разглядел причудливые кельтские узоры и строгие языческие лица, выглядывающие из-под головы юноши. Он отыскал соответствующий набросок в ворохе других и сверил нарисованное с тем, что было доступно его взору на дереве. «Весьма недурственно», - подумал Гранадо с облегчением, и почти благодарно взглянул на мирно спящего подмастерье. И как этот сорванец только умудряется так спокойно почивать, лёжа на острых гранях деревянного узора? Должно быть, он очень устал… Посомневавшись пару минут, Рэдвуд осторожно дотронулся до нагретого солнцем плеча мальчика. Тот не проснулся. Однако и более настойчивое прикосновение ничего не изменило. Гранадо тяжело вздохнул, чувствуя ужасную скованность и одновременно сладостную муку. Вновь вернулась былая неловкость, как и тогда… «Прочь, прочь!», - тряхнув головой, отогнал он ядовитые воспоминания. Что бы ни случилось раньше, былого уже не вернуть. Да и мёртвое прошлое – удел мёртвых. А он намеревался жить дальше. Джошуа совершенно не был похож на Хуана, но, почему-то, когда юноша медленно скользил меж столов, осматривая мастерскую, Рэдвуда посетило такое сокрушительное чувство дежавю, что на мгновение голова пошла кругом. Хотя… возможно, это всё – последствия бессонницы. Бережно высвободив полено из объятий расслабленных рук, Гранадо облокотил спящего о своё плечо, а после осторожно поднял на руки. Он опасался, что Джошуа очнётся, но тот продолжал спать сном праведника, и, к ужасу испанца, даже зарылся носом в ворот его рубашки. Ни жив, ни мёртв, скульптор выскользнул со своей ношей из мастерской, чувствуя знакомую, почти приятную слабость в коленях, но явно уже не связанную с недосыпом. С большим трудом открыв дверь комнаты Уилсона, протиснулся внутрь и опустил юношу на кровать. На полпути к перине Джошуа почти что проснулся и, приоткрыв глаза, упёрся в ошарашенное лицо Рэдвуда бессмысленным сонным взором, но сразу же сомкнул веки, вновь проваливаясь в царство Морфея. Выдохнуть у Гранадо получилось, только закрыв за собой дверь. Буквально полчаса назад его разум был чище летнего неба, а сейчас он будто снова пьян, как и в ту ночь, в гостинице Потахе… Гранадо с силой провёл ладонями по лицу, словно пытаясь стереть липкое наваждение, разливавшееся по всему телу теплом и приятной истомой. Возможно, пора наведаться в один из борделей, если он уже сходит с ума от обычного прикосновения к горячей коже и шелковистым, пахнущим теплом и, почему-то, молоком волосам. - Бог мой…- пробормотал Гранадо, открывая глаза и отделяясь от двери, - Вот уж не думал, что дойдёт до такого... - ему не хотелось идти в незнакомое место и обнимать первого встречного, даже в угоду своему телу. Стоило ему представить всех этих мальчиков с тонкими запястьями и русалочьими улыбками, как на смену обольстительным образам приходили воспоминания о полном отсутствии искренности в них – пускай и манящих внешне, но на деле равнодушных. Гранадо был уверен, что в лучшем случае шлюхи ненавидят своих клиентов, в худшем же – им уже всё равно. Он не хотел быть одним из многих. Однако, ближе к вечеру всё пережитое нынешним утром стало казаться не более, чем вздорной фантазией, и Рэдвуд, намереваясь положить конец глупым мыслям, решил, что визит в один из домов терпимости – не такая уж плохая идея. Он ни с кем не был близок с тех пор, как потерял Хуана – одна только мысль о возможности лечь с кем-либо в постель вызывала дурноту и горькую боль, и Гранадо – старательно гоня от себя мысли о прошлом, обычно сам справлялся с этой проблемой. Но сегодня всё было по-другому: он жаждал ощутить тепло живого тела – настоящего, горячего, запах которого можно почувствовать, до которого можно дотронуться. Впервые за несколько лет он захотел оказаться в чьих-то страждущих объятиях. «Чёртов сонный мешок…- с досадой думал скульптор, глядя в окно экипажа на проносящийся мимо вечерний Блэкберн, - Раздразнил меня. Всё же, слишком долго я не баловался подобным, и вот они – последствия: уже готов броситься на первого же симпатичного мальчишку! Это необходимо поскорее исправить, пока не натворил дел…», - в последние дни он перестал доверять сам себе и теперь старался пресечь на корню всякую вероятность свершения импульсивного поступка, о котором в последствии мог сильно пожалеть. Выбор его пал на один из домов, который он посещал лишь однажды, год назад. Дом миссис Шелтер располагался далеко от квартала красных фонарей, который составляли, в основном, дешёвые бараки. Он находился в центре города, хорошо запрятанный от глаз закона под видом театрика-варьете. Над его входом не вешалось красного фонаря, и его хозяйка не платила налога за содержание борделя, но любой мало-мальски состоятельный блэкбернец знал, что там можно не только выпить и посмотреть представление, но и «попробовать» любую из выступающих «звёзд». Высадившись у заведения с вывеской «Жёлтый кот», скульптор толкнул дверь и оказался внутри, мгновенно потонув в полумраке и гомоне наполненного посетителями зала. В этот час в «Жёлтом коте» было негде яблоку упасть. Какая-то певичка – только что осчастливив бушующую публику финальной трелью, уходила за кулисы, раздавая направо и налево воздушные поцелуи. Подойдя к барной стойке, Рэдвуд заказал бокал абсента, и, в ожидании «феи» [2], принялся разглядывать сцену. В этот момент на неё выскользнул конферансье и заголосил: - Это была наша неподражаемая леди Фру! А сейчас великий волшебник Орнальдо покажет вам свои чудеса! Затаите дыхание, леди и джентльмены, потому как, то, что будет происходить через несколько минут на ваших глазах – настоящая магия, обладающая невероятной силой! Итак, давайте же поприветствуем Орнальдо!! – Гранадо, кивнув liquoriste в знак благодарности за абсент, зааплодировал вместе со всеми, после чего опрокинул в рот горькую изумрудную жидкость, обжегшую горло будто огнём. Чувствуя лёгкое головокружение и приятное тепло во всём теле, он, стоя у стойки, наблюдал, как на сцену выходит мужчина в строгом костюме, и, почему-то, в тюрбане. Гранадо прыснул в кулак. Ох уж эти англичане с их неуклюжей, но трогательной тягой к экзотике. Разумеется, никаким волшебником этот Орнальдо не был, и показывал стандартные фокусы, основанные на ловкости рук и обмане восприятия. Но смотрелось это весело, увлекательно, и зрители – будто маленькие дети – радовались цирковым фокусам, а владельцам заведения только того и надо было. Однако, фокусы нисколько не занимали Гранадо. Он внимательно и оценивающе следил за ассистентом Орнальдо – стройным юношей с тёмными волосами до плеч и чёлкой, весьма мило падающей на глаза. Мальчик постоянно её сдувал, морща хорошенький нос, пока держал расшитое звёздами покрывало, и у Гранадо мелькнула нехорошая мысль, что чем-то паренёк напоминает ему Джошуа – наверное, возрастом и пресловутой чёлкой. Решив, что это – точно неудачный вариант, он продолжил смотреть программу дальше, однако, ближе к концу понял, что в этом заведении больше нет никого, чья близость была бы ему хоть отдалённо приятна. На улице уже стояла глубокая ночь, и перспектива ехать в другой дом его отнюдь не прельщала. Вздохнув, Гранадо направился в кабинет миссис Шелтер. - А-а, мистер Рэдвуд… Я вас помню. Как давно вы не заходили к нам…- миссис Шелтер – элегантная пожилая дама, затянутая в тугой корсет и с собранными в пучок седеющими волосами, встала из-за стола, и вышла навстречу скульптору, - Как ваши скульптуры? - Отлично, благодарю вас, - натянуто улыбнулся Гранадо. - Для какой цели сегодня подобрать вам натуру? – бархатистым тоном, негромко осведомилась бандерша, - В прошлый раз вам подошла Нина. - Да, - проронил испанец, - Но сегодня я не… Мой визит не связан со скульптурой. Я хотел бы того мальчика, который ассистировал Орнальдо, - с непривычки он чувствовал лёгкий стыд, будто бы ему приходилось просить об одолжении. - О, понимаю, - сладко осклабилась та, и Гранадо подумал, что сколь бы разными ни были хозяйки публичных домов, сущность у них всегда одна и та же – жадная и порочная, – Нелли сейчас как раз свободен. На какое время он вам потребуется? - На час, не больше, - миссис Шелтер медленно кивнула, и сделала рукою приглашающий жест: - Следуйте за мной. Она провела его через задние помещения, и скользнула в один из коридоров, где остановилась перед дверью: - Ваша комната, мистер Рэдвуд. Заходите и располагайтесь. Нелли я сейчас пришлю. - Благодарю вас, - он закрыл дверь. Комната оказалась обставлена с умеренной роскошью, в бежевых и персиковых тонах. Сняв сюртук и галстук, Гранадо бросил их в кресло-бержер рядом с покрытой шёлковым покрывалом кроватью. С улицы, сквозь оконную раму, доносились первые раскаты грома – начинался дождь. Он подошёл к окну и, глядя на своё отражение в тёмном стекле, закурил, пытаясь избавиться от слабых сомнений, возникших с первых секунд нахождения в этой комнате. Ему нужно было привести себя в норму. В конце-концов, он мужчина, а не мёртвый механизм и время от времени живое тело даёт знать о своих потребностях… «Проклятье, я словно оправдываюсь!..» - прижав ладонь ко лбу, разозлился сам на себя Гранадо. В этот момент в дверь постучали. - Войдите, - громко ответил он, и в комнату, робко выглянув из-за двери, проскользнул Нелли. - Добрый вечер, сэр, - негромко пролепетал он, глядя на скульптора исподлобья синими васильками глаз. - Здравствуй, Нелли, - поприветствовал его испанец, надеясь, что его лицо выглядит не сильно враждебно. Надежды не оправдались и юноша заметно стушевался. - Я… чем-то разозлил вас, сэр? – спросил он, опасливо косясь на скульптора. Вероятно, судорожно пытался прикинуть, проблемы какого масштаба его ожидают в этой комнате. - Нет, Нелли, ты очень мил, просто у меня выдался нелёгкий день. Не принимай на свой счёт, - ответил он, и паренёк ощутимо расслабился. Наверное, этому мальчику попадались не самые приятные клиенты, раз он так напряжён. Гранадо отвернулся к приоткрытому окну и, пытаясь выиграть время, докуривал сигарету. Он знал, что должен взять то, зачем сюда пришёл, но странная тревога заставляла его медлить, делая длительные перерывы между затяжками, и не отводить взгляда от стекла, по которому с гулом хлестал снаружи ливень. Напряжение росло с каждой секундой. Он услышал шаги за спиной – Нелли надоело жаться к двери и он подошёл к нему: неуверенными, осторожными шагами. Гранадо ощущал его страх – мальчик понятия не имел, чего ожидать от хмурого незнакомца и явно не знал, как ему быть. Внезапно, Рэдвуд ощутил, что его сзади обвили тонкие руки, и острый приступ дежавю заставил стиснуть в пальцах дотлевающую сигарету. Он вспомнил свой сон накануне появления Джошуа в его доме – тот сон, в котором он ласкал своего подмастерье; в котором видел наполняющийся кровью барельеф и рассыпающееся мраморной пылью тело Джошуа. Встряхнув головой и выгоняя из неё неприятные, тревожные образы, он выбросил окурок во тьму, а после - плотно закрыв раму - повернулся к Нелли, мягко накрывая ладонью тонкие мальчишеские пальцы у себя на животе. - Прости, Нелли, но, кажется, я не могу. - Вы уверены, сэр? – тихо спросил тот, слегка прижавшись к нему бедром и заглянув в глаза, - Ведь мы ещё даже не начали, – Гранадо молчал, разрываясь между желанием уйти и попытаться забыться в объятиях проститутки. Юноша же, видя его замешательство, предложил: - Давайте я начну, а если вам не понравится, вы остановите меня? – он вопросительно и вместе с тем дружелюбно смотрел на него, и Гранадо согласился. Ладони Нелли плавно скользнули вверх по груди, остановившись на плечах; нежные губы осторожно коснулись смуглой шеи скульптора. Гранадо обнял мальчика за талию, и, чуть приподняв от пола, отнёс к кровати. Там юноша ловко забрался на него сверху и, покрывая влажными, неторопливыми поцелуями грудь и живот, расстегнул рубашку и жилет испанца, а после мягко сполз с кровати на пол меж его ног и, высвободив из плена брюк полувозбуждённый член, обхватил его ртом, заставив Рэдвуда вздрогнуть и слегка податься бёдрами вперёд. Гранадо закрыл глаза, чувствуя, как всё тело охватывает стремительно нарастающим жаром, разум перестаёт ему подчиняться, а пальцы сами вцепляются в тёмные мягкие волосы мальчика - чей язык и горячий рот дарят такое неистовое наслаждение, - вжимая его голову в пах. Он чувствовал руки Нелли, в запале соития впившиеся перстами ему в бёдра, слышал своё хриплое, прерывистое, возбуждённое дыхание, слышал оглушительный гул крови в ушах, ощущал в ладонях струящийся шёлк покрывала и шёлк волос Джошуа… Он рывком распахнул глаза и резко сел на кровати, заставив Нелли отпрянуть. - Что случилось, сэр? Я… сделал вам больно? Я нечаянно…- испуганно блестя глазами, начал было оправдываться тот, но Гранадо отрицательно замотал головой, пресекая дальнейшие извинения. Вскочив, оправляя на ходу одежду, он прошёл к креслу и взял сюртук. - Ты не виноват, Нелли…- он вернулся к юноше и ласково провёл рукой по его волосам, после чего, вложив в ладонь плату, поспешно вернулся к одеванию, - Ты всё сделал великолепно, но мне правда лучше уйти. Я… не очень хорошо себя чувствую. - Вот как…- растерянно пробормотал тот, - Быть может, вам вызвать кэб, сэр? - Не стоит. Лучше скажи, где их ближайшая стоянка. Я был бы не против прогуляться немного. - Сейчас? Но ведь там льёт, как из ведра…- удивился Нелли, покосившись на окно. - Это меня не смущает. - О…- паренёк пожал плечами, - Ну, тогда… Стоянка расположена в десятке метров по прямой от нас, за углом. - Спасибо, Нелли. Прощай, - хлопнула дверь, оставив после пребывания испанца лёгкий пряный аромат, галстук в кресле, да шум затихающих шагов.***
Он почти выбежал на улицу, под тёплые струи летнего ливня и, в слабом свете ночных фонарей едва ли видя, куда ступает, направился по прямой. Растревоженное ласками тело ныло, заставляя разум сходить с ума. Почему, почему даже сейчас у него перед глазами стоит лицо треклятого мальчишки?! Неужели он настолько его хочет?!! Остановившись, Гранадо в изнеможении закрыл глаза и поднял голову, чувствуя стекающую по лицу горячую дождевую воду. «…делать. Что теперь с этим делать?..» - кроме этого ничего в голове не возникало. Он не понимал, что происходит: эта бесплодная, изматывающая страсть терзает его с первых дней знакомства с Джошуа, но, почему-то, в его присутствии у него не только мысли о близости не возникало, но и даже чувства симпатии к юному резчику. Вернее... «Он раздражает меня, но я хочу его. Как такое возможно?! – Гранадо тяжело вздохнул, закрывая лицо руками, - Я, определённо, сошёл с ума». - Эй, мистер! Сэр! – внезапно услышал он грубый голос и устремил в сторону звука помутнённый взгляд. Сам того не заметив, он вышел к стоянке, на которой ожидали пассажиров два кэба. Кучер первого лениво курил, спрятавшись под широким капюшоном плаща, а второй призывно махал рукой. Рэдвуд подошёл к ним. - Вас подвезти? – спросил кэбмен второго экипажа, - А то нынче не лучшее для прогулок время. - Да, - почти машинально отозвался Гранадо, и, отсчитав два шиллинга и шесть пенсов, назвал адрес, после чего обессилено откинулся на кожаную спинку сиденья. Он промок до нитки, но за своим состоянием и горячечными мыслями даже не заметил этого и весь путь до дома показался ему мимолётным мгновением. Едва дождавшись, пока Арлетт откроет дверь, он ввалился в холл, и, сбросив тяжёлый и мокрый сюртук, из-за которого, как ему казалось, было совершенно невозможно дышать, не отвечая на вопросы, метнулся к своей мастерской. Ему необходимо было побыть в одиночестве, как-то справиться с обуревающими его чувствами и эмоциями. Больше всего на свете Гранадо не хотелось, чтобы кто-либо видел его сейчас в таком состоянии, но… - Мистер Рэдвуд? Где вы были? – услышал он, и от этого голоса волосы на теле встали дыбом. Стиснув в пальцах медную ручку что есть силы, он взглянул на стоящего в дверях отцовской мастерской Джошуа. На лице мальчишки читалось волнение, а, когда их взгляды встретились – сменилось изумлённым недоумением. - Не приставай ко мне!.. - только и смог выдавить он и скрылся в мастерской, захлопнув дверь. Оказавшись внутри, он – едва ли чувствуя пол под собой, - медленно двинулся в полутьме вперёд, глубоко и сосредоточенно дыша в надежде успокоиться. Кружилась голова, было жарко и холодно, приятно и мучительно одновременно. Наткнувшись на дверь, он толкнул её и оказался в заставленной фигурами комнате – чулане, где хранились непроданные или не предназначенные для продажи скульптуры. Вытянув вперёд руку, он осторожно ступал среди мраморных и гранитных тел. Давние его работы, работы отца, просто нетронутые блоки… Его пальцы наткнулись на полированную поверхность плеча. Огладив его, он провёл ладонью по спине: Эрос - соблазнительный юный бог с колчаном, полным роковых стрел. - Кажется, ты вознамерился меня вовсе убить, мерзавец…- прошептал в каменное ухо Гранадо и, вдохнув холодный запах мрамора, приник губами к мерцающей в ночной тьме щеке статуи, затем к устам, к шее… Лаская изящные плечи, скользя руками по твёрдой, безответной плоти, он задыхался от нахлынувших на него призраков и образов. Он помнил каждый изгиб этого тела… помнил нежность бархатистой кожи, неровное дыхание; чистый, сладостный запах молока; тонкий, гибкий стан; округлые ягодицы, стройные ноги… Горячая волна оргазма накрыла его, заставляя сокращаться каждую мышцу в сладострастной дрожи. - Ты сведёшь меня с ума… - выдохнул он, прижавшись пылающим лбом к коленям статуи, и чувствуя мертвецкую усталость и опустошённость. Так, облокотившись спиной о мраморные ноги и сомкнув в обессиленной дрёме веки, он встретил рассвет.***
Вздрогнув от оглушительного звука захлопнувшейся двери, он ещё некоторое время ошарашенно смотрел на то место, где всего секунду назад стоял Гранадо – промокший насквозь и растрёпанный, в небрежно застёгнутой рубашке; со сверкающими глазами, в которых застыли страх, злость и ещё что-то, что было настолько сильным, настолько пронзительным, что Джошуа забыл даже возмутиться, услышав это «не приставай ко мне!», хлестнувшее его побольней палки бандерши. Будто пощёчина и плевок вместе взятые. «Что… случилось?..», - он, словно во сне, сделал неуверенный шаг по направлению к двери, за которой скрылся скульптор и остановился. «Откуда он – в таком состоянии?», - Джошуа помнил, что уходил испанец в приличном виде, с невозмутимым лицом; даже, кажется, в хорошем расположении духа. Вернулся же взбешенным, нараспашку, без галстука… «Он что – у кого-то был? С кем-то…», - мелькнула шальная мысль. Сердце ёкнуло, и Джошуа ощутил поднимающуюся из его глубин неконтролируемую ревность. В порыве злости он даже треснул кулаком по дверному косяку. В глазах резало от обиды и выступающих слёз. Что хуже всего – ему даже надеяться не на что! Чёртов испанец ясно дал ему понять тогда, в гостинице, что не заинтересован в нём – так к чему лишний раз травить душу пустыми чаяниями?.. Но он ничего не мог поделать с собой – ему было больно. Больно и горько от того, что он вновь ощущал себя не на своём месте; от того, что он снова чувствовал себя чужим, отверженным и жалким. «Ради чего всё это?..», - он вернулся в мастерскую и тяжело опустился за стол, закрыв лицо руками: «Сколько ещё я должен вытерпеть, чтобы, наконец, обрести покой?», - он отодвинул от себя законченную по эскизу скульптуру и отвернулся к окну, в котором отражался огонь горящих свечей. Прежде чем нести Мастеру на оценку, он хотел показать её Гранадо, когда тот вернётся, спросить, надо ли что-то исправить, но теперь у Джошуа не возникало никаких иных побуждений, кроме желания разбить, разломать и уничтожить достигнутый таким трудом и усилиями результат, только потому что на деле создавался он для него – этого гада, эгоистичного ублюдка, который взял и самым беспечным образом разрушил весь уклад его нынешнего существования, пускай даже оно его и не устраивало. Но это была его жизнь, его! – не отягощённая чувством долга, вины или стыда за свою нелепость и ничтожность. Теперь же всё стало только хуже. Ещё и эта непонятная ситуация утром… Он прекрасно помнил, что вчера ночью заснул за столом, на этом самом месте; а проснулся у себя в комнате – на кровати. Как?.. Ответ напрашивался сам собой – его перенёс Гранадо. Он единственный во всём доме обладал достаточной физической силой. Ни Арлетт, ни младшие служанки, ни уж тем более Мастер, не могли этого сделать. Это озадачивало и дико смущало одновременно: что за тип этот Рэдвуд? То хамит и заставляет чувствовать себя дерьмом, то проявляет заботу. «Ничто не мешало ему оставить меня спать за столом», - удручённо думал Джошуа, и, тут же встряхнувшись, скептически фыркнул: - «Скорее всего, это Мастер увидел, сжалился и попросил его перетащить меня. Конечно, это вероятнее, ведь чёртов упёртый баран слушается только Икабода! Это больше походит на правду… Ведь, кто я для него, по сути – форма для скульптуры. Едва ли он меня как человека воспринимает. Хотя, чего я ещё ожидал – никто не станет любить тебя просто за то, что ты есть. Любят же всегда за что-то значительное. А я сейчас никто и ничто. И Джеймс не любил меня именно потому что любить-то было нечего… Я должен стать самостоятельным – у меня нет иного выхода. Я знаю, что не смогу жить здесь, как собака – из милости. О, нет, только не с ним!.. Этот путь не для меня». «У меня ничего не было, и мне не было больно…», - всплыли в памяти слова Волка, и Джошуа, стиснув зубы, сжал кулаки. Значит, и ему пришло время стать свободным.***
Гранадо приоткрыл тяжёлые веки, и, двинувшись, глубоко вздохнул. Он сидел на полу хранилища, среди скульптур. Пару минут он отрешённо созерцал кружащиеся в наполненном солнцем воздухе золотистые пылинки, пытаясь вспомнить, как оказался в этом месте. Вспомнив же, в досаде застонал. Господи, что же он вытворял прошлой ночью! «Почти переспал с проституткой, сорвался на Джошуа, и кончил, обнимая «Эроса»… - он сокрушённо уронил голову на руки, - Я хочу застрелиться. Стыд-то какой… Больше никогда, никакого абсента, чёрт бы побрал это всё…», - он вытянул затёкшие ноги и уставшее тело отозвалось противной, ноющей болью. Встав, он вышел из мастерской и направился было к ближайшей комнате, но, вовремя вспомнив, что в ней теперь живёт подмастерье, резко свернул в соседний коридор, ведущий в гостиную. Он сейчас скорее умер бы, чем показался на глаза Джошуа. Должно быть, вчера он имел довольно жалкий вид. И то, что происходило с ним… Гранадо не мог с этим смириться, хотя факты были на лицо: он хочет мальчишку, желает его так, как в своё время не алчел даже Хуана. И вчера это переросло в сущее безумие. «Я мог бы попробовать соблазнить его, к тому же, он сам совался ко мне однажды, но… Я не могу. Просто не могу себе позволить увлечься им, потому что знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Либо он убьёт меня, либо я его. Не хочу повторения той истории – нет, ни в коем случае... Просто не вынесу этого… - он повалился на кровать в своей комнате и сомкнул веки, - Если бы мог, я бы предпочёл стать камнем, ведь камню неведомы боль и страх. И, если бы он мог стать камнем, то не смог бы причинить страданий и лишить покоя, ведь камень – это всего лишь камень: бессмысленный и прекрасный», - но этим размышлениям так и суждено было остаться лишь мыслями, потому что бывшее безмолвным, сердце уже загорелось, будто вылитое на раскалённые угли вино, а душа бурлила рекою. Они требовали своё – требовали этого мальчика с жасминной кожей и соломенными волосами, со смехом жёлтым, как летний зной; гибкого, словно газель, словно речной тростник. Однако разум - этот вечный ментор - останавливал, подстрекаемый страхом прошлых ошибок, и Гранадо решил, что лучше будет оставить всё так, как есть. Он извинится перед Джошуа за свою вчерашнюю грубость и постарается забыть о неприязни к его оскорбительным подколкам, и о своей глупой страсти. Потому что так будет лучше для всех.***
Стук в дверь. - Мистер Уилсон! – Джошуа подскочил на кровати, и, отложив альбом и грифель, отправился открывать. На пороге стояла Арлетт - как всегда, полная энергии: - Мастер просил вас ближе к полудню зайти в студию, - доложила она, - Он хотел бы поговорить с вами по поводу вашей последней скульптуры. - Да, конечно! – мгновенно разволновавшись, выпалил Джошуа. Значит, Мастер уже нашёл её. Неужели Рэдвуду не понравилась его работа?.. - Не тревожьтесь, там ничего серьёзного, - видя его замешательство, негромко обнадёжила горничная и умиротворяюще улыбнулась, - Мастер всего лишь хочет обсудить с вами вашу работу. - Вот оно что, ясно… - с облегчением пробормотал Джошуа, - Благодарю вас, Арлетт, - благодарно кивнув ей и, закрыв дверь, Уилсон вернулся к прерванному занятию. Он решил, что если хочет и дальше заниматься скульптурой, то ему просто необходимо научиться рисовать. С тех пор большую часть времени юноша проводил за зарисовыванием всего и вся. Наброски выходили неуверенными, но неплохими, и Мастер, время от времени глядя, как подмастерье шуршит углём по бумаге, говорил: - Рисуй как можно больше, и неловкость уйдёт. Не менее десяти набросков в день! Тогда прогресс наступит довольно быстро. За человеческой натурой обратись к Грано – у него где-то хранились схемы по простройке тела и головы. Вначале изучи теорию, а уже после применяй на практике. Но к Гранадо он так и не подошёл. Скорее небо рухнет, чем он скажет этому чудовищу хоть слово! Обида за те брошенные ему в лицо слова до сих пор точила Уилсона. Ближе к двенадцати он, как и было условлено, явился в мастерскую. Икабод уже был там. Он находился возле стола Джошуа и, держа его небольшую кельтскую композицию в руках, с интересом разглядывал со всех сторон. - А вот и вы, дорогой друг, - поприветствовал его старик, - Должен признать, что вы весьма недурно справились со своей задачей. Конечно, есть кое-какие недочёты, но я ожидал, что всё будет куда менее впечатляюще. - Что ж, я безумно рад это слышать, - попытался улыбнуться Джошуа, но уныние, захватившее его с ночи, до сих пор так и не рассеялось, что Мастер, конечно же, заметил. - Смотрю, не так уж вы и рады, как хотите показать, - прищурил глаза старик, - Что-то случилось? - Да… нет, не то чтобы…- промямлил юноша, а после всё же не удержался: - Просто слегка повздорил с мистером Рэдвудом… Ничего особенного. - Ах, вот в чём дело, - понимающе кивнул головой Икабод, - Да, у Гранадо непростой характер. Но вот что я вам скажу, мистер Уилсон: прежде чем делать выводы, лучше спросите у того, кто вас обидел, почему он это сделал. Поверьте, эта тактика творит чудеса в отношении обеих сторон, - он хитро улыбнулся, и, поставив скульптуру обратно на стол, добавил: – А что насчёт Гранадо… Он порывист и замкнут, и, сам того не замечая, часто говорит и делает совсем не то, что подразумевает на самом деле. Поэтому не советовал бы принимать его резкость близко к сердцу. Уверен, он не хотел вас обидеть, - он посмотрел удивлённому Джошуа в глаза, а после продолжил совершенно иным, будничным тоном: - А теперь о вашей скульптуре, мистер Уилсон: она достаточно точно повторяет рисунок, просматривается индивидуальный стиль – а это очень хорошо! Есть небольшие искажения, но это дело практики. Более важным мне представляется донести до вас вот что: прежде чем браться за тот или иной сюжет, необходимо хорошенько, до основания, изучить его, пропустить через себя, а уже после брать в руки резец. Потому что руками хорошего скульптора правит сердце, и только сердце! А если ты не ощутил сюжет, если сердце твоё закрыто и ничего не чувствует, то и линии будут не теми, и в итоге вся скульптура не вызовет в зрителе никаких эмоций. Тогда можно считать, что она загублена. Знаете ли вы, что за людей вырезали из этой сосны? – он указал на короля и девушку, скачущих на коне, на двуликую голову, на трёх женщин и двух влюблённых, держащихся за руки. Все они были вплетены в причудливые узоры и представляли собой единое символическое целое. - Нет, сэр, - честно ответил Джошуа. - Я даже рад, что ты выбрал из всех рисунков именно этот, - промолвил Мастер, с тёплой улыбкой скользя взглядом по деревянным человечкам, - Эту историю я услышал, будучи проездом в Ирландии. Я шёл по дублинскому рынку и застрял возле кукольного театрика (если ты видел такие, то можешь представить себе: они крайне компактны и рассчитаны на то, чтобы кукловоды без труда могли посетить с выступлениями много мест за день). Там показывали эту сказку. И до того она меня поразила, что я дал себе слово когда-нибудь сделать по ней скульптуру. Несмотря на то, что среди зрителей были одни малыши, я до сих пор склонен думать, что эта история имеет совсем не детский уровень, и вряд ли хоть кто-то из юных слушателей понял, о чём она в действительности. - Вы меня прямо-таки заинтриговали, - засмеялся Джошуа, - Теперь и я хочу узнать, о чём она. - Непременно, мистер Уилсон, - утвердительно кивнул Мастер, - Уверен, после того, как вы её узнаете, сразу же поймёте, что не так с вашей скульптурой. Что ж, слушайте…***
Давным-давно жил на свете один юноша, и звали его Джек. Все достоинства были при нём, кроме одного – родился он с мёртвым сердцем. Из-за этого не мог он никого полюбить: сколько бы людей ни пыталось добиться его внимания – всё безуспешно. В этом Джек отказал даже своей преданной подруге – златовласой красавице Джейн, которая с малолетства была подле него, и которой доверял он самые сокровенные свои мысли. Своим отказом нанёс ей Джек тяжкую рану. И хотя Джейн не покинула его, он чувствовал себя виноватым перед нею, но ничего поделать со своим мёртвым сердцем не мог. Джек уродился красивым юношей, красивым настолько, что полюбила его сама Смерть. Она явилась к нему на закате, когда травы и тропа, по которой он шёл домой, окрасились багряным. В образе красивой девушки, заступила она ему путь и молвила: - Прекрасно закатное солнце, но ты ещё краше. Будь моим спутником, и станешь счастливейшим из всех, кто существует в этом мире. Покачал головой Джек, отвечая: - Ты прекраснее серебряного месяца, но я не люблю тебя, уходи. Тотчас дорога опустела – исчезла Смерть, будто бы её и не было. На следующий день явилась она ему в образе женщины божественной красоты и молвила: - Прекрасны звёзды на небе, но ты ещё краше. Будь моим другом, и станешь счастливейшим из всех, кто есть в этом мире. Снова качает головой Джек и говорит: - Ты прекраснее Луны, что правит полночью, но я не люблю тебя, и потому – уйди. Вздохнула Смерть, и вновь ушла ни с чем. На третий день, возвращаясь с ярмарки, решил Джек сделать привал под тисом, что рос у дороги. День стоял жаркий, а до дома было ещё далеко. Только прилёг он на мягкую траву и прикрыл утомлённые веки, как ощутил холодный сквозняк: и то был не просто ветер, а странное, тревожное дуновение. Поднялся он и, оглядевшись, увидал старуху в чёрном балахоне. А когда разглядел пустые её глазницы, да сокрытый под капюшоном череп, едва не лишился чувств от ужаса. То было третье обличье Смерти, в каком она настигает всё живое в финальной его точке. - Прекрасен первый луч рассветный, но ты ещё краше, - прошелестела она, - Будь моим сыном, и станешь счастливейшим созданием на свете, - всё вокруг будто замерло. Даже кузнечики в траве замолчали. Молчал и Джек, от страха вжавшись спиной в древесный ствол. Все члены его будто онемели, а губы замерли, будучи не в силах вымолвить ни слова. Наконец, прошептал он: - Моё сердце… Ты так пугаешь меня, что я не могу любить тебя. Оставь меня – и уходи. Задумалась тогда Смерть: что же за человек это, который не желал бы любить и быть любимым? - Отчего же? – возразил ей на это Джек, трясясь от ужаса, - Больше всего на свете я мечтаю о любимой. Но сердце моё мёртво, и не ускоряет свой бег от прелестей земных и небесных, как у иных. Лишь при виде твоего сморщенного лика оно дрогнуло, да и то – от страха. - Значит, вот оно что…- прошуршала Смерть, - Тебе ведом страх смерти. Коли так, то ведома тебе и любовь. Да только любишь ты более всего самого себя. И раз так, то я заберу эту любовь! – она протянула сухую костлявую руку и сжала её в кулак, и тотчас юноша ощутил ледяную пустоту и тоску внутри, да такую сильную, что не выдержал и горько заплакал, а после стал молить Смерть вернуть ему любовь обратно. Отвечала на это Смерть: - Получишь ты её не раньше, чем пройдёшь моё испытание. Соберись, и ступай на рассвете, куда глаза глядят, и узришь, как изменится твоя судьба. Подивился Джек такому заданию, погрустил о прежней своей жизни, а на рассвете – терзаемый тоской – отправился на поиски любви. Спустя несколько дней пути достиг он горной местности, и, карабкаясь средь камней и выступов, внезапно услышал крики и лязг клинковой стали. Где-то совсем рядом шло сражение. Выхватив свой меч, Джек осторожно выглянул из-за скалы. Бились четверо: трое хорошо вооружённых воинов против юноши с саблей в руках. Его расшитые золотом и шелками одеяния сверкали на солнце так, словно бы он сам был одним из его лучей. Царственный незнакомец был умелым воином, но врагов оказалось слишком много, и в какой-то момент Джек заметил приближающегося к юноше со спины соперника. - Сзади! – воскликнул Джек, и, понимая, что тот не успеет повернуться, выскочил из своего укрытия и пронзил противника мечом. Вместе они справились с оставшимися двумя, и когда всё закончилось, холёный незнакомец, слегка согнувшись в поклоне, молвил: - Ты спас мне жизнь, и теперь я твой должник. Меня зовут Яго, и я – правитель чудесного королевства. Хочу отблагодарить тебя за твой благородный поступок. Хочешь безбедной жизни? Красивых одежд? Оружия? Прекраснейших женщин? У меня всё это есть. Одно только слово – и всё станет твоим. Желай! – его зелёные, раскосые, как у лисицы глаза заблестели, - Хочешь избавления от тревог, телесной боли, горестных мыслей и меланхолии? – я дам тебе лекарство, способное излечить любой недуг. Желай! – он приблизился и протянул к Джеку изящную, унизанную драгоценными перстнями руку: - Хочешь уничтожения всех твоих врагов и обидчиков – и я тотчас пошлю к ним своих убийц. Я всё сделаю для тебя. - Твоё великодушие и щедрость не знают границ, государь, - отвечал, отступая от него, Джек, - Как и твоё великолепие. Но мне ничего этого не нужно, - хотя, в глубине души он и желал всего того, что предлагал ему Яго, но напор молодого короля его настораживал. Да и какой прок от всех этих возможностей ему, если внутри царит сосущая пустота и могильный холод, от которого нет иного лекарства, кроме любви?.. - Это всего лишь слова, - усмехнулся чужеземец, внимательно глядя на него, - Я вижу, что тебе чего-то не хватает, но ты упорно не хочешь просить об этом. - Потому что то, чего я хочу, ты не в силах мне дать, - отвечал Джек. - Я могу исполнить любую твою прихоть, - гордо выпрямившись, возразил тот, - И сделаю всё, чтобы мой друг и спаситель остался доволен. Но Джек лишь молча покачал головой в знак отказа. Внезапно, острая, как лезвие сабли улыбка рассекла лицо Яго, и Джек с изумлением понял, что смотрит на самого себя. Это его лицо было у молодого короля, это его глаза смотрели с расчётливой, будто у хищника перед прыжком, готовностью. - Раз так – один из нас должен умереть! – яростно прошипел Двойник, и, обнажив сверкающую саблю, стремительно бросился на него. Бились они очень долго, и тяжёлой была эта схватка, потому что были они равны по силе и ни один не хотел уступать другому. Наконец, Джек одолел соперника, повалил его наземь и вдавил сапогом в камень, приставив к шее лезвие меча. Взмолился тогда Двойник: - Не убивай меня! Я отдам тебе, что угодно, отдам своё королевство, только пощади! – смилостивился над ним Джек, убрал меч, и, крепко связав по рукам и ногам, взвалил своего пленника на его же коня, и верхом отправился в завоёванное королевство, чтобы стать там новым правителем. Весь его страх перед неизведанным, и любыми опасностями вдруг куда-то пропал, сменившись равнодушной уверенностью, что ничего ужасного с ним не произойдёт. В связи с этим качеством и дальнейшими своими деяниями, получил Джек в народе прозвище Бесстрашный. Так минуло несколько лет. Джек был мудрым правителем, королевство его процветало, а народу он пришёлся по душе. Однажды, возвращаясь с охоты в сопровождении своей свиты, увидел он прекрасную деву на белом коне. И до того она была красива и светла, до того показалась ему знакомой и близкой, что захотел Джек взять её в жёны. Он пригласил гостью в свой замок и устроил пир в её честь, во время которого испросил её руки. Засмеялась Дева: - Я бы счастлива стать твоею, мой король, да поклялась я на священной чаше, что выйду только за того, кто полюбит меня по-настоящему. - Горе мне! – воскликнул Джек, - Больше жизни хотел бы я любить тебя, да не дано мне было от роду живого сердца, а много лет назад коварная Смерть отняла у меня последнее – любовь к себе самому. И с тех пор я холоден даже с собою. Гляди! – и показал он на свою небогатую для короля одежду и руки в мозолях: с того момента, как победил он своего двойника и заточил в темницу, перестал он тревожиться о себе более, чем о других. Могильная тоска по-прежнему терзала его изо дня в день, и находил он небольшое утешение лишь в помощи своему народу и окружающим. - Я вижу, что большое сердце у тебя, король, - ответила дева, - Хоть и мёртво оно. Да только есть ещё одно препятствие нашему браку: я – дочь наимогущественнейшего царя на земле. И до того любил он меня – своё единственное дитя, - что сделал так, что принадлежать по нашим законам должна не я, а мне. А иначе - война, какой свет не видывал. Коли более жизни своей хочешь ты меня в жёны, то дай мне руку, посади меня на своего коня, и попрощайся со всем, что имеешь. И тогда, во веки веков, мы будем вместе, и никто не сможет нас разлучить. Крепко задумался Джек, и заболело много лет небьющееся сердце. Не любил он Деву, но ясно чувствовал, что она – единственная, с кем ему на роду написано быть. И так как был он бесстрашен, то согласился: посадил суженую на коня и уехал, бросив всё, а, отъехав от своего королевства на некоторое расстояние, увидел, как рушатся стены замка, как рассыпаются в прах деревни, и как умирают все те, кто жил в его королевстве. - Что происходит?! – в ужасе воскликнул он, остановив коня, - Что же я натворил! - Езжай! Езжай и не останавливайся, мой король! – кричала Дева, - Если остановишься сейчас, то потеряешь и меня, и моё царство! Скачи, любимый, скачи во весь опор! – она плакала, и была так безутешна, что опечаленный король не посмел ослушаться, и они продолжили путь. На следующий день достигли они чужеземного королевства, и было оно во сто крат величественнее, чем то, которым владел ранее Джек. Здесь благоухали пышные сады, люди ходили в сверкающих невесомых одеяниях, а лица их были безмятежны. И у каждого в груди билось горячее, живое сердце. Бесстрашный изумлённо обозревал всё это, а люди, завидев его, останавливались, перешёптываясь, и лики их либо мрачнели, либо окрашивались грустью. Когда король и Дева достигли замка, ворота распахнулись, и им навстречу высыпало множество придворных, радостными криками и дождём из лепестков приветствуя свою госпожу. Они спешились. Дева, ласково обняв Джека, отстранилась с нежною улыбкой, и вдруг закричала: - Стража! Взять его! Не успел король опомниться, как его уже схватили и поволокли куда-то. Ни мольбы, ни крики его не остановили стражников, не смягчили сердца Девы. Народ продолжал осыпать его лепестками и скандировал: «Убить! Убить! Убить!». И люди смеялись, и были счастливы. Джека бросили в темницу, где ему предстояло дожидаться последнего рассвета в своей жизни. И вот, когда запели первые птицы, а несмелый тонкий луч проник сквозь оконную решётку, он услышал тяжёлую поступь стражников. Его подняли, и повели на эшафот. При виде деревянного помоста его пробрали острая тоска и разочарование: «Вот так и окончится моя жалкая жизнь, - думал он, - Ты всё же победила, Костлявая…». Уже стоя пред всеми, и чувствуя на себе взгляды сотен собравшихся, он увидел Деву, заманившую его сюда. Она – прекрасна, как день, в белоснежном свадебном одеянии, шла сквозь толпу. В руках её был меч, а улыбка грозна обещанием неизбежного, будто тень сокола. - Мой король! Вот и настал радостный день! – воскликнула она, и, словно пташка, вспорхнула на эшафот. - Ты обманула меня, - с болью глядя на неё, прошептал Джек, - Я пожертвовал всем ради тебя, а ты предала меня. - Ещё не всем, любимый, - прошелестела она, - Мне нужна твоя жизнь, только тогда мы будем вместе. - Неужели ты отправишь меня под лезвие палача?! – взмолился тот, в отчаянии падая на колени, и горькие слёзы покатились по его лицу. - Не плачь, мой король, никакого палача не будет, - прошептала Дева ему, - Я сама убью тебя…- она бережно взяла его голову в руки, видя, как расширяются от нечаянной догадки глаза Бесстрашного, - Ты прошёл испытание, Джек, так получи свою любовь обратно! – последнее, что увидел король – проступивший сквозь черты нежного лица череп. А после, Смерть его поцеловала._________
Он открыл глаза и обнаружил, что заснул на траве, под тисом. Был тёплый летний вечер, ласково шумела листва. Вдруг, он увидел знакомое золото белокурых волос и хрупкий стан – это Джейн, его подруга, что призналась ему в любви когда-то, шла с ярмарки. Заметив Джека, она улыбнулась, и юноша замер: он вспомнил эту улыбку – прекрасную, словно день, но уже более не грозную. То была улыбка Любви. И сердце в груди ожило.***
Когда Мастер окончил свой рассказ, Джошуа ещё несколько секунд завороженно смотрел куда-то мимо скульптора, в источающее солнечный свет окно. Перед его мысленным взором, как живые, вставали двое влюблённых и Смерть. Да, Мастер был совершенно прав: эта история – отнюдь не детская сказка. Джошуа чувствовал, что в ней сокрыто что-то очень важное, что-то, что больше него и всего того, что обыкновенно занимает его мысли. Что-то столь же большое, как сама Земля. Голова буквально лопалась от нахлынувших на него образов. Мастер с хитрой улыбкой наблюдал за озадаченным подмастерье. - А… о чём, по-вашему, эта история? – наконец, спросил Уилсон, поднимая на него глаза. - А ты не понял? – усомнился Икабод. Юноша пожал плечами: - Я… не знаю. Кажется, понял, но… боюсь, что если сейчас попытаюсь сформулировать, то приду к неверному выводу. Думаю, мне необходимо поразмыслить над этим. - Верное решение, - одобрительно кивнул Мастер, - Тогда, поговорим на эту тему позднее. А пока, надо приниматься за дело. Помогите-ка мне, мистер Уилсон, добраться до моего стола…***
В дверь студии постучали. Гранадо вздрогнул, и оторвался от набросков, над которыми сидел вот уже пару часов, пытаясь собрать отдельные, смутные картины в голове в единую композицию. Встав, он отпер дверь и обнаружил за ней нетерпеливо переминающуюся с ноги на ногу Арлетт. В руках у неё был большой букет роскошных тёмно-бордовых роз. - Мистер Рэдвуд, вам письмо, - она протянула ему конверт из плотной бумаги, - И цветы. - Цветы? – недоумённо вздёрнул вверх бровь Гранадо, а после, покосившись на розы, ответил: - Поставьте их в комнате отца. Он их любит. - Да, хозяин. Он вернулся в мастерскую. - Что за дурная манера…- пробормотал он, - Наипошлейшие цветы… В конверте оказалось письмо и приложенная к нему визитка из жёсткого картона, которая гласила: «Барон Коул Мортимер». Рядом был изображён герб - жёлтая львиная морда в окружении такого же цвета крестов на синем фоне. «Барон?», - озадаченный, Гранадо попытался вспомнить, доводилось ли ему разговаривать хотя бы с одним из баронов за всю свою жизнь. Похоже, что нет, иначе он бы запомнил. Отойдя к столу, он принялся за письмо: 27 июля, 1868 г. Мистеру Гранадо Рэдвуду. Монтегю-стрит, Блэкберн. Здравствуйте, мистер Рэдвуд, Месяц назад я имел удовольствие присутствовать на вашей выставке в Лондоне, и остался весьма доволен тем, что мне довелось лицезреть, а посему не замедлю выразить своё восхищение Вами и вашим талантом. Надеюсь, Вам понравились розы – это лучшие в своём роде экземпляры из всех, что мне встречались. Однако, поводом для этого письма стал не только мой восторг, но и желание заполучить одно из ваших творений в свою коллекцию. Если Вы не против сотрудничества, то приглашаю для дальнейшей беседы в свой дом по адресу: Кэмптон Райз, **. Буду рад Вас видеть в любой день, и надеюсь на ответный интерес.С глубочайшим уважением, барон Коул Мортимер.
Ошарашенный и обрадованный, Гранадо даже засмеялся: подумать только – в списке его заказчиков стали появляться титулованные особы! Его грызло любопытство: как же он умудрился проглядеть этого Мортимера, когда уделил внимание почти всем гостям в тот день? И организаторы ни словом не обмолвились о том, что на мероприятии присутствует столь высокопоставленная личность… Странно. Решив не делать поспешных выводов и сперва переговорить с бароном лицом к лицу, Гранадо написал ответное письмо с согласием, сообщив, что прибудет завтра, к двум часам. Его не оставляло ощущение, что грядут неотвратимые перемены. Это и пугало, и оставляло сладостное чувство предвкушения. «Плыть по течению… Что ж, я буду просто принимать то, что преподнесёт мне Провидение», - он подошёл к окну, и, опершись рукой о раму, взглянул туда – в радостный, залитый солнцем, и утопающий в зелени и ароматах август. Где-то высоко в листве закричала ворона.***
На следующий день, он, тщательно собравшись, отправился на Кэмптон Райз. Поместье, к которому привёз его экипаж, выделялось наибольшей помпезностью среди близлежащих домов, однако, в представлении Гранадо об аппетитах знати, казалось небогатым для барона. Дверь ему открыл пожилой дворецкий с таким надменным выражением лица, что у Гранадо челюсти свело – до того кислое и чванливое впечатление производила прислуга в этом доме. Сам хозяин, однако, оказался более дружелюбным, хотя и чувствовалось, что этот сорокалетний элегантный мужчина с русыми, рано седеющими волосами, привык ожидать подчинения от окружающих. - Добрый день, Мастер. Я с нетерпением ждал этого момента, - с приятной улыбкой он пожал руку скульптору, и сделал приглашающий жест рукой: - Прошу вас, располагайтесь. Что желаете: чай, кофе, виски? - Кофе, благодарю вас, - сдержанно улыбнулся Рэдвуд. Он откровенно чувствовал себя не в своей тарелке. Вся атмосфера дома и сам хозяин были пропитаны властью – давящей, неумолимой, и такой… светской, что единственное, чего ему хотелось – это выйти на улицу и подышать. Он машинально ослабил галстук на шее. - Вы взволнованы, мистер Рэдвуд? – осведомился Мортимер. - Нет, вовсе нет, просто сегодня довольно душно, - неубедительно солгал Гранадо, наблюдая скользнувшую по сухим губам усмешку: - Да, это верно. Лето выдалось необычайно жарким для Англии. Хотя, я был уверен, что для вас – привыкшего жить в климате куда более знойном, оно покажется довольно прохладным. - В Испании более сухой воздух, и потому удушья обычно не возникает, - парировал Гранадо, уже привыкший к повсеместной ксенофобии англичан, - В Англии почти всегда повышенная влажность. Однако мы встретились с вами, милорд, не за тем, чтобы обсуждать погоду. Прошу вас, расскажите о том, что бы вам хотелось получить в результате моей работы над вашим заказом. - Вы интересный человек, мистер Рэдвуд – порывистый и быстрый до крайности. Ещё немного, и это стало бы оскорбительным. Но я не обидчив. Я – исследователь. Никто не властен над своей природой, и в ваших скульптурах это отлично просматривается, - барон открыл серебряный портсигар, - Сигару souhaite [3]? - Нет, благодарю вас, - отказался испанец, наблюдая, как тот закуривает, - Любое человеческое творение, будь то живопись, музыка или скульптура – это всегда автопортрет. Поэтому не вижу ничего удивительного в сходстве. - Ваши скульптуры, они... замечательны своим ярким реализмом, сильной психологической характеристикой, также как и своей смелой, живописной лепкой формы. Именно эта смелость меня и привлекла: вы не боитесь поднимать проблемы, обсуждения которых пуританское население старушки-Англии страшится, как огня; не боитесь показать, насколько эротичным может быть данное человеку тело. Ваши фигуры конкретны, и вместе с тем сложны абстрактностью темы. В частности, на выставке меня покорили «Эрос» и «Танатос» - они, определённо, выделялись на общем фоне. И я был весьма огорчён, узнав, что они не продаются. Должно быть… они вам очень дороги, - он полоснул Гранадо острым взглядом, - Потому хочу спросить: вы согласитесь создать их копии для меня? - Я бы мог, но, боюсь, что они уже будут совершенно иными, - ответил тот, - Однажды пережитое нами невозможно испытать снова в том виде, в каком оно посетило нас ранее. По этой причине я никогда не повторяю своих скульптур. - А вы философ, Мастер, - засмеялся Мортимер, - Но в ваших словах мне мнится доля истины. Что ж, в таком случае, возьмём другой сюжет, скажем – «Амур и Психея». Вы ведь знаете этот миф? Великолепно. Мне он тоже очень нравится. Только у меня есть одно условие…- Гранадо напрягся, сверля лицо барона выжидательным взглядом, - Я хочу, чтобы Амур выглядел точь-в-точь, как ваши «Эрос» и «Танатос». Вы ведь делали их с одного натурщика, не так ли?.. - Да, вы правы, - кивнул скульптор, и Мортимер продолжил: - Я хотел бы, чтобы вы снова использовали этот образ. - Как вам будет угодно. - В таком случае, половину суммы я вам выплачу сейчас, а половину – после того, как вы завершите работу. Я готов на любые расходы. - Великолепно. Думаю, мы договорились.***
Вышел он от Мортимера в странном замешательстве. Казалось бы, всё складывается как нельзя лучше: покладистый заказчик, имеющий высокое положение в обществе и не менее высокие цифры на банковском счёте; учтивый джентльмен и приятный собеседник, но… он был зол и подавлен. Что-то во всём этом его настораживало. Возможно, потому что он никогда не доверял богачам, но те, с которыми он имел дела ранее, были… обычными. Обычными людьми, занятыми собой и только собой. От Гранадо им нужно было лишь получить скульптуру. В остальном же он не интересовал их ни на грош. Мортимер же был другим – он наблюдал. Наблюдал, интересовался характером Гранадо, его натурой и, отчасти, жизнью. На следующее утро он решил приступить к работе. Отослав посыльного в дом миссис Шелтер за Ниной, он в нерешительности ходил по мастерской. Как и ожидалось – он обидел Джошуа своим поведением в ту ночь, поскольку мальчишка не смотрел на него, не разговаривал, да и вообще старательно делал вид, что Гранадо не существует. Он не знал, с какой стороны подступиться к юноше, но идти всё равно пришлось бы. Поэтому, Рэдвуд, некоторое время помучившись в сомнениях, всё же решился на разговор. Подойдя к двери Уилсона, он постучал, и почти сразу же услышал: - Арлетт, это вы? Я сейчас! «Почему именно Арлетт?», - только и успел подумать он, когда дверь распахнулась, и в проёме показался взъерошенный Джошуа в мятой, кое-как застёгнутой рубашке. Видимо, спал. При взгляде на Гранадо, простодушное любопытство сползло с его лица, сменившись маской презрительной холодности: - Ах, это вы… Похоже, это ваш фирменный знак – являться с утра пораньше, - отчеканил он таким тоном, что Гранадо едва подавил сиюминутное желание влепить ему пощёчину. Однако, вспомнив, что подобное поведение подмастерья - это его вина, Рэдвуд взял себя в руки, и процедил сквозь зубы: - Я пришёл поговорить, ясно? Так что впусти меня. - Зачем? – ехидно осклабился тот, - Вы же не желали говорить со мной тогда, так с чего это вдруг сейчас загорелись? - В ту ночь я был пьян. И зол, - у Гранадо было ощущение, будто внутренности скручивает в тугой узел, - А ты попался под горячую руку. - А, ну да, как же, я ещё и виноват во всём, - хохотнул Уилсон и с силой захлопнул дверь. Испанец заскрежетал зубами, - Продолжайте в том же духе, «сеньо Гранадо», у вас это отлично получается! – донеслось из комнаты. Удаляющиеся шаги. - Да не контролировал я себя тогда! – ударив кулаком по дереву, рявкнул Гранадо, - Если бы меня устраивало то, что произошло, я бы сейчас не стоял, как идиот, у тебя под дверью! Я не хотел тебя обидеть, и… правда, сожалею… - последние слова от стыда он не решился произнести громко, и, честно говоря, надеялся, что их не услышали. Однако, шаги в комнате замерли, а после стали приближаться. Гранадо застыл, не смея поверить своему счастью, когда услышал скрежет ключа в замке. На этот раз презрения он не встретил. Юноша был всё ещё рассержен и тяжело дышал от переполнявших его эмоций, а взгляд, которым он сверлил Гранадо, был полон недоверия и осуждения, но скульптор отчётливо ощутил, что обиды к нему мальчишка больше не питает. Скорее, это походило на испытываемую боль от несправедливо нанесённого удара, и от этого на душе становилось ещё гаже. - Прости меня, - едва слышно выдавил Рэдвуд, глядя в пол и невольно сжав руки в кулаки от невыносимого чувства позора. - Посмотрите на меня, - вдруг услышал он, но не смог поднять взора. А звонкий голос продолжал резать слух ожесточённым тоном: - Вы раскаиваетесь, ну?! Так смотрите в глаза, когда просите прощения! – он рывком поднял голову и встретился с горящим яростью взглядом Джошуа, который, получив своё, сразу же погасил пламя. Вместо этого там неожиданно появилось что-то, похожее на лёгкое изумление и робость. - Хорошо, я верю вам, - наконец, глухо проронил он, и, собравшись снова скрыться в комнате, внезапно остановился на полдороги: - И не забывайте: это вы меня притащили сюда, я не просил меня вызволять. Я вообще ничего и никогда у вас не просил. И мне ничего от вас не нужно, - дверь с негромким щелчком закрылась, посеяв в душе скульптора Апокалипсис таких размеров, что он, попятившись, наткнулся спиной на противоположную стену. Он был оглушён. Желание закричать во всю глотку и желание свернуться в клубок и затаиться сталкивались и переплетались, а в ушах раз за разом звучала одна и та же фраза: «Мне ничего от вас не нужно…». «Не понимаю... Почему это так... ужасно слышать?.. - он спрятался в собственных ладонях, - Я же всегда считал это хорошим знаком. Но, в устах этого мальчишки… Это звучит, как отвержение, - он поднял голову, как загипнотизированный глядя на дверь, - Да, это – возведённое в абсолют Отвержение».***
Захлопнув дверь, Джошуа в изнеможении осел на пол, обхватив себя руками. Стоило ему расслабиться, как его тело начала колотить дрожь – этот визит Гранадо к нему был полной неожиданностью. Но ещё большим шоком для него было услышать слова раскаяния: «Прости меня…». Как?! Только он смог убедить себя в том, что Рэдвуду плевать на него, только удалось решиться пойти к Мастеру, чтобы… А он… Проклятье! «И неужели мне не показалось? - Джошуа, охваченный смятением, запустил пальцы в волосы, - Когда я посмотрел на него… Сложилось чувство... Будто бы я для него очень важен…», - он не мог сказать определённо, что ему удалось уловить, встретившись взглядом с Гранадо. В чёрном омуте глаз было много всего: мука, стыд, злость, мольба, и… Джошуа резко открыл глаза. Где-то он уже видел это выражение… «Сон! - внезапно осенило его, - Во сне, где я убиваю его, он точно также смотрит на меня. И во сне я совершенно точно знаю, что он любит меня. Именно в тот момент, когда появляется этот взгляд…», - юноша всхлипнул, и закрыл лицо руками. От собственных мыслей ему стало больно и горько до такой степени, что он согнулся пополам, утыкаясь лицом в колени, - «Какие глупости, господи, какие… Это же всего лишь сон…». Глубоко вздохнув, он вытер рукавом мокрые щёки. Так больше продолжаться не может.***
- Мистер Рэдвуд, наконец-то! Я так скучала по вам! Вы совсем перестали навещать свою Нину… – рыжеволосая девушка с копной длинных мелких кудрей на голове и в пепельно-розовом платье, грациозно спрыгнула с подножки кэба, кокетливо воззрившись на скульптора, - Бог мой, Гранадо – вы мрачнее тучи! Неужели нисколько не рады меня видеть? - Нет, это никак не связано с вами, Нина. Просто повздорил кое с кем. А вы заметно преобразились. - Ах, это...- девушка провела рукой в шёлковой перчатке по нарядной ткани подола, - Просто появился богатый покровитель. Имеет женщина в этой стране хотя бы право быть красивой?! - Несомненно, - поспешно подтвердил он. - Так кто же дерзнул вас расстроить, Мастер? – спросила проститутка, проворно цепляя хмурого испанца под руку и шагая с ним по направлению к дому. - Неважно… Собственно, зачем я вас позвал: мне поступил новый заказ на парную скульптуру. Сегодня вам предстоит играть роль Психеи – божества, представляющего собой олицетворение души: существо невинное, доверчивое и прекрасное. Как думаете, справитесь? - Ради вас я приложу все усилия, маэстро! – засмеялась Нина, - А кто будет вторым? - Вторым будет «Амур» - наш с отцом подмастерье. Согласно мифу – возлюбленный Психеи. - О-о-о, как интригующе… - девушка пошло облизнула губы острым язычком. - Только умоляю вас, Нина, ведите себя прилично…- они вместе зашли в дом.***
- Мистер Уилсон! – голос Арлетт с обычным деликатным и вместе с тем энергичным стуком, вырвал его из мрачных размышлений. - Что случилось? – нехотя отозвался он. Джошуа лежал на кровати и, не отрываясь, смотрел на тихо колыхающуюся оконную занавесь. Слёзы уже высохли, а боль исчезла, оставив лишь глухую апатию и равнодушие. - Мистер Рэдвуд прислал сказать, чтобы вы как можно скорее пришли к нему в мастерскую. - Зачем ещё? – бездумно спросил юноша. Горничную этот вопрос явно поставил в тупик, ведь раньше подмастерье безропотно соглашался, не задавая лишних вопросов: - Я… точно не знаю, но, кажется, это связано с его новым заказом. Со скульптурой. - Понятно. Спасибо, Арлетт. Скажите хозяину, что я скоро приду. - Хорошо, - быстрый стук удаляющихся каблуков. Джошуа вздохнул, поднимаясь. Он боялся. Боялся идти к Гранадо, боялся смотреть на него, боялся заговорить и рассориться с ним окончательно, боялся не суметь… чего-либо. После того, что произошло между ними утром, он не мог уже больше относиться равнодушно к выходкам скульптора. Да ещё и эта злая надежда, никак не желающая умирать, и при всяком удобном случае дающая о себе знать, подобно занозе… Он чувствовал, что держится из последних сил. Переодевшись в рабочую одежду, юноша отправился в мастерскую. Ещё на подходе он услышал чей-то смех и звонкий голос. «Женщина?», - подумал он, открывая дверь и настороженно заглядывая. - А, Джошуа, это ты. Заходи, - бросив быстрый взгляд на него, распорядился Гранадо, - Раздевайся, сейчас будет постановка. Это Нина, - он сидел за столом и перебирал листы с набросками, вероятно, отыскивая какой-то конкретный. За спиной у скульптора стояла нагая белокожая девушка с пышными рыжими кудрями. Натурщица была вызывающе, до вульгарности красива и столь же вызывающе вела себя, обвив обнажёнными руками шею испанца, и с интересом смотря на то, что было на листах: - Ого, это вот такую позу мне надо будет принять? Нет? Тогда эту? А достопочтенные старушки не умрут от остановки сердца, если увидят такое? А вы развратник, Гранадо… - она так откровенно липла к нему, что Джошуа поморщился от омерзения. Одновременно, ему стало больно от того, что Гранадо даже не пытался отодвинуть надоедливую шлюшку от себя. Скульптор сидел, и с таким безмятежным лицом глядел в свои наброски, словно бы рядом с ним никого и не было. «Да ещё и скалится, мерзавец, будто его английская королева жениться позвала! – с ненавистью подумал Джошуа, зацепив взглядом лёгкую улыбку, - А от меня шарахался, как от прокажённого! Неужто эта рыжая метла с её тошнотворным сюсюканьем приятнее?!». - Так вот каков ваш подмастерье…- проститутка с плотоядной усмешкой, наконец, отцепилась от Гранадо и неспешно подплыла к Уилсону, - Совсем ещё мальчик... Я думала, он будет старше. - А я рассчитывал на партнёршу помоложе, - парировал Джошуа, с невозмутимым лицом и преувеличенной педантичностью складывая одежду на стуле. Ему необходимо было чем-то себя занять, чтобы не придушить языкастую дрянь на месте. - Не шипи, котик. Уверена, у мистера Рэдвуда просто не было другого выбора. Верно, Гранадо? – она метнула взгляд в сторону скульптора, открывающего в этот момент коробку с грифелями. - Что?.. Да, в какой-то степени…- рассеянно пробурчал он, - Заказчик пожелал, чтобы я изготовил фигуру Амура с того же натурщика, с которого делал «Эроса» и «Танатоса», - Нина на это отозвалась смехом, а Джошуа даже отвернулся: «Не было другого выбора», вот, значит, как! – он уничтожающе покосился на проститутку, - Она специально построила фразу так, чтобы можно было понять, что… И он среагировал именно в мой адрес... - глубоко вздохнув, он, краем уха слушая указания Гранадо, лёг на сложенные на полу подушки и заслонил рукой глаза, изображая спящего Эроса. Рядом с собой он чувствовал ненавистный запах волос и тела Нины, слова которой, как и речь Гранадо, теперь доносились до него будто сквозь туман, - Что ж, раз «не было другого выбора», тогда я решу эту проблему. Выбор у вас будет огромный, мистер Рэдвуд…», - в груди бесновались боль и едкая ревность, и Джошуа, продержавшись в опостылевшем обществе чуть более часа, резко поднялся, заставив Нину испуганно ахнуть, а Гранадо вскинуть вопросительный, затуманенный взгляд от рисунка. - В чём дело? – спросил он у юноши. - Мне… нехорошо, - прошептал Джошуа, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, - Я ухожу. - Мне проводить тебя до комнаты? – откладывая деревянный планшет с рисунком, спросил Гранадо, обеспокоенно наблюдая, как Уилсон поспешно одевается и направляется к двери. - Не нужно.***
- Мистер Рэдвуд, я понимаю, что это очень неожиданно, и… нехорошо, но…- он стоял перед Икабодом с саквояжем в руках, - … Я не в силах больше тут оставаться. Прошу, не спрашивайте, почему - я всё равно вряд ли смогу объяснить вам внятно. Просто… я не могу здесь быть счастлив, хотя и восхищаюсь вами и Гранадо. Я хочу уехать. - Вы уверены, мистер Уилсон? – спросил старик, чуть подавшись вперёд в своём кресле. Морщинистое лицо с седой бородой призывало к здравомыслию. Он через силу улыбнулся. Улыбка вышла грустной и жалкой: - Да, сэр. Я думаю об этом уже несколько дней, и окончательно решил…- Джошуа не договорил, потому что дыхание перехватило. Мастер откинулся на спинку кресла и печально кивнул: - Что ж, тогда прощайте, друг мой. Надеюсь, вы не пожалеете об этом. - Прощайте, сэр. Спасибо вам за всё.