Корни Гедониста

Проводив Келеборна, король Орофер и его эльфы возвращались в родные леса. Они ехали долго, но вечер выдался ясный, свет заходящего солнца отражался от свежевыпавшего снега, и путники решили продвинуться еще немного прежде, чем разбить лагерь. Раскидистые дубы и высокие вязы обступали всадников. Вокруг царила тишина, лишь изредка слышались осторожные шаги оленей, мелькающих за деревьями. Солнце медленно опускалось за горизонт — его прощальные лучи окрашивали снег в нежно-розовый цвет. В воздухе кружились редкие снежинки. Эльфы из свиты короля тихо разговаривали друг с другом. Холодало, но Орофер, одетый в роскошный, подбитый серебристым мехом плащ, песцовую шапку и рукавицы, нисколько не мерз. Щурясь от летящих в глаза снежинок, он задумчиво смотрел на узоры света и тени на снежном покрове и вспоминал время, проведенное с Келеборном. Орофер вспоминал их вечера в шатре, когда лагерь погружался в сон и снаружи доносились лишь голоса дозорных. Король-воитель, привыкший к обществу суровых воинов, Орофер прежде не знал прелести долгих, неспешных бесед; но слушая негромкую речь Келеборна, любуясь его неяркой, утонченной красотой, Орофер постепенно начинал понимать, отчего принц Трандуил так увлекся этим благородным лордом. Король видел, что Келеборн чем-то опечален, и догадывался, что ветреный Трандуил обидел его резким словом или необдуманным поступком; но Келеборн за всё время их пути никогда не заговаривал о принце, а Орофер не стал его расспрашивать. Вместо этого Орофер просто проводил все вечера в его шатре, не настаивая на том, чтобы остаться на ночь: он подозревал, что это может оскорбить чуткого Келеборна. Лишь изредка он позволял себе едва заметно, будто бы нечаянно дотронуться до руки прекрасного лорда — и замечал, как тот трепещет от этих мимолетных прикосновений. Орофера забавляло его смущение. Великий лесной король всегда заполучал всё, что пожелает, но с Келеборном ему не хотелось спешить. Ему нравилась эта томительная неопределенность, эти взгляды украдкой, случайные касания, многозначительные фразы и долгое неловкое молчание, которое волновало куда больше, чем самые страстные признания в любви. Он угадывал, что Келеборн отчаянно хочет любить и ищет, кому отдать свое сердце — и Орофер с упоением разыгрывал любовь, с каждым днем всё больше увлекаясь своей новой игрой. Он стал замечать, что его ранимый возлюбленный и вправду очень красив, пусть красота его прежде меркла рядом с ослепительным золотым сиянием Глорфинделя или цветением юного Трандуила; замечал, что кожа Келеборна подобна белому шелку, а волосы переливаются, как серебро или лунный свет; что его глаза, затененные пушистыми ресницами, прекрасны и переменчивы, как осеннее небо, а руки белей и нежней, чем руки самой прелестной девушки. Орофер слушал его голос и наслаждался самим его звучанием, и ловил его взгляд, и, втайне посмеиваясь над смятением Келеборна, накрывал ладонью его руку. Искушенный в постельных утехах, за долгую жизнь успевший познать бесчисленное множество любовников и любовниц, король Орофер теперь находил некое утонченное удовольствие в такой невинной — почти невинной — любви. В день, когда Орофер должен был проститься с Келеборном, они впервые поцеловались. И сейчас, вспоминая, какими мягкими и податливыми были губы Келеборна и как вздрогнуло, напряглось, а после чутко затрепетало его тело, прильнув к телу Орофера, король с улыбкой думал о том, что ни один поцелуй еще не запомнился ему так ярко, как тот единственный, совсем короткий поцелуй в шатре Келеборна. И если б Ороферу (не приведи Эру!) пришлось выбирать из всех любовников лишь одного, он, несомненно, выбрал бы его, своего нежного возлюбленного. Так думал Орофер, незаметно для самого себя задремывая в седле, — а королевский конь нес своего всадника ровно и бережно, точно чувствовал его настроение. «Вернусь во дворец — пошлю Келеборну подарок в память о нашей любви, — в полусне пообещал себе Орофер. — Что-нибудь такое же прекрасное и утонченное, как и он сам…» Тут король принялся перебирать в уме свои сокровища — и вскоре забыл о том, что хотел выбрать подарок для Келеборна. Да и сама его влюбленность постепенно становилась для Орофера всё тусклее и тусклее, как далекое воспоминание о незначительном событии прошлого. Внезапно конь короля всхрапнул и остановился, нервно встряхивая головой. Другие лошади тоже забеспокоились: они топтались на месте, шумно втягивая ноздрями воздух, и не желали идти дальше. Погруженный в воспоминания, Орофер не заметил, как зашло солнце. По земле стелился туман, а в сумраке за деревьями проносились черные тени. Боевой конь Орофера забил копытом, почуяв запах врага. Воины тревожно озирались. — Что это? — выдохнул один. — Уж точно не олени, — сказал другой. — Может быть, волки? — предположил третий. — Или… «Варги!» — крикнул знаменосец. Эльфы, отъехавшие вперед, развернули коней и поскакали обратно — на защиту короля, на скаку вынимая мечи из ножен. Те, что были поблизости, окружили Орофера. Первый варг, опередивший остальных, взвизгнул и упал, пронзенный сразу несколькими стрелами — но следом появились еще три твари, и лучники не успели наложить стрелы на тетиву. Другие варги, выбежав из-за деревьев с рычанием и хриплым, отрывистым лаем, отрезали знаменосца и еще пятерых эльфов от основного отряда. Варги не нападали на самих всадников — они вспарывали глотки и животы лошадям и лишь после, когда те падали, бросались на эльфов. Лучники вновь принялись стрелять, но их лошади, привычные к охоте, а не к бою, от страха не слушались — напуганные варгами, они метались из стороны в сторону и наталкивались друг на друга, мешая своим хозяевам целиться. У воинов, защищавших Орофера, не оказалось копий, лишь мечи, от которых сейчас было мало толку. Один из эльфов закричал и свалился с лошади: варг вцепился ему в ногу. Черными стрелами вылетая из темноты, варги всё прибывали и прибывали — казалось, им не будет конца. Верный конь Орофера ударил одного копытом — варг заскулил, покатился, сшибая с ног других; но еще одна тварь, помельче, проскользнула под ногами лошадей и повисла на королевском коне, впившись зубами и когтями ему в шею. Тут же налетели еще двое. Одному — матерому одноглазому чудовищу — Орофер отрубил голову; второй же ухватился за ляжку коня, разрывая зубами плоть. Королевский конь, обезумев от боли, закружился на месте, пытаясь скинуть с себя варгов. Орофер ударил мечом одного. Тот выпустил ногу коня, отбежал, прихрамывая — и угодил под копыта другой лошади. Король приподнялся в стременах, чтобы достать мечом второго… Вдруг конь, издав долгий, будто человеческий, крик, пошатнулся и завалился набок. Орофер рухнул вместе с ним. Падая, король со всего маху ударился затылком — в глазах у Орофера потемнело, но, собрав все силы, он выбрался из-под коня. Ему показалось, что у него отнялась вся нижняя часть тела — он даже не чувствовал боли. Король с ужасом подумал, что ему парализовало ноги. Из последних сил борясь с беспамятством, Орофер пополз, почти ничего не видя перед собой. Сквозь гул в ушах он слышал, как кричат его эльфы и рычат варги. Знаменосец, пробившись к Ороферу, подхватил его под руки и попытался посадить на свою лошадь, но могучий король оказался слишком тяжел для юноши-знаменосца. Опустив короля обратно на снег, юноша выставил перед собой меч, приготовившись защищать своего господина… И вдруг нечто громадное вырвалось из леса и сбило знаменосца с ног. Орофер вытащил кинжал, приняв громадину за еще одного, необычайно огромного, варга, — однако туша, перепрыгнув через него, пронеслась мимо и бросилась на варгов. Орофер перевернулся на живот. Он ухватился за стремя лошади знаменосца, надеясь подтянуться на руках и втащить себя в седло, но тело его не слушалось. Последнее отчаянное усилие отдалось головокружительной болью — чуть приподнявшись, король вновь рухнул в снег, а всё вокруг закачалось и подернулось темной пеленой. Еще несколько мгновений Орофер видел, как исполинский черный медведь, не издавая ни звука, раскидывает визжащих варгов… Всё гуще и гуще становилась чернота перед глазами короля — и в конце концов заволокла весь мир. Судорожно вцепившись в стремя, Орофер провалился в беспамятство.