Корни Гедониста

Скользкими от масла пальцами Трандуил направил в себя член Орофера. На несколько мгновений Орофер перестал дышать. Как зачарованный он смотрел на сына, который медленно, закрыв глаза, опускался на его член. Они так и не погасили светильники, и сейчас фигура принца тонула в золотом сиянии: золотом переливались его локоны, золотом отливала нежная кожа. Ноздри Трандуила трепетали. Он тихо, не размыкая губ, застонал, насаживаясь на член отца полностью — и Орофер тоже не смог сдержать удовлетворенного стона. За сегодняшнюю ночь они уже дважды познали наслаждение, но ненасытный принц, стоило ему лишь немного перевести дух, вновь принялся руками и ртом пробуждать в короле желание — и ему это быстро удалось. Сейчас Трандуил торжествующе улыбался, глядя на отца сверху вниз. Он размеренно, пока еще неторопливо приподнимался и вновь опускался на его член — Орофер догадывался, что честолюбивому принцу нравится чувствовать себя хозяином положения. Трандуил красовался перед отцом — его движения, его стоны и нежные вздохи были немного картинными, немного напоказ. Короля это забавляло. Королю льстило, что его прекрасный возлюбленный делает всё, чтобы его очаровать. Подавшись к сыну, Орофер провел ладонями по его горячему телу, коснулся возбужденного члена и сжал бедра, заставляя Трандуила еще глубже принять в себя член отца. Трандуил застонал уже громче. Он пытался сохранить напускное спокойствие, желая показать себя перед отцом опытным и искусным любовником, но против собственной воли насаживался на член Орофера всё быстрее и быстрее. Юному принцу не хватало выдержки — этот маленький недостаток делал Трандуила еще прелестней в глазах короля. Орофер и сам был ошеломлен нахлынувшими на него чувствами. С Трандуилом, со своим юным, нетерпеливым, пылким принцем, он словно заново переживал сладостные волнения молодости — с любовью, в которой духовное и плотское переплетались так тесно, что и не разделить, со жгучей ревностью, с тревогами, от которых больно сжимается сердце и дыхание сбивается, с бурными ссорами и не менее бурными примирениями… Орофер уже очень давно не испытывал ничего подобного. Он даже не подозревал, что испытает подобное вновь. Он смотрел на Трандуила — ослепительно-прекрасного, распаленного страстью, с глазами, потемневшими от желания, с волнистыми прядями, прилипшими к влажной от пота шее — и каждая его черта, даже самая незначительная, казалась Ороферу восхитительной и неповторимой. Он никогда не думал, что это возможно — настолько влюбиться в собственного сына. А Трандуил, украдкой наблюдая за отцом, замечал, как тот смотрит на него — и сердце себялюбивого принца переполнялось гордостью, в которой было всё: и детское стремление угодить отцу, и мальчишеское самодовольство — перед его чарами не устоял сам великий король Орофер! — и более всего чистая, сияющая радость взаимной любви. Даже закрывая глаза Трандуил чувствовал на себе взгляд отца — точно ласкающее прикосновение солнечного тепла, когда на земле еще лежит снег, но в воздухе уже благоухает весна. Принцу чудилось, что в эти мгновения, когда страсть связывает их тела и души раскаленными нитями, он почти физически ощущает наслаждение своего возлюбленного — и оттого его, Трандуила, собственное наслаждение становится еще ярче. И погружаясь в него, как в теплые воды, растворяясь, как растворяются снежинки в лучах солнца, Трандуил запрокинул голову, сжал запястья отца и, вскрикнув, кончил, вовлекая в свой экстаз и самого Орофера. Они долго лежали, не размыкая объятий, — разгоряченные, задыхающиеся, всё ещё во власти великого чувства, что так неожиданно им открылось. Постель под ними была мокрой от пота. На белоснежных шелковых простынях то тут, то там темнели капли розового масла — за сегодняшнюю ночь чаша, стоявшая у ложа короля, опустела почти наполовину. Благоухание роз смешивалось с острым запахом пота, спермы и возбуждения. Трандуилу навсегда запомнится этот волнующий аромат — отныне он станет для него запахом страсти. Чуть повернув голову, принц лизнул грудь любовника — ему отчего-то захотелось попробовать отца на вкус. В следующий же миг сильные руки короля подхватили Трандуила, опрокинули на спину — Трандуил заулыбался и потянулся к отцу для поцелуя… Прошло немало времени, прежде чем Ороферу хватило сил оторваться от губ сына. Он откинулся на подушки, вгоняя в легкие воздух. Сам того не замечая, король улыбался. Он не целовался столько, наверное, с тех давних пор, когда они с Амдиром, совсем еще юнцы, упоенно играли своей любовью. На миг Ороферу увиделось затерянное в лесу жилище и угрюмый молчаливый хозяин, что пустил их с Амдиром переночевать, накормил простым, но сытным ужином, а после почти сразу же удалился в свою кузницу, оставив Орофера и Амдира одних в незнакомом доме; там, на узкой и до невозможности жесткой лежанке под волчьими шкурами, Амдир и Орофер впервые познали друг друга… Королю живо вспомнилось, как они возились в темноте и духоте под одеялами, стараясь не шуметь — и, конечно же, всё равно шумели так, что наутро стыдились встретиться с хозяином. Они так и сбежали, не попрощавшись и не поблагодарив его за гостеприимство — вернее, даже и не вспомнили об этом, опьяненные своей по-юношески сумасшедшей любовью. — О чем ты думаешь, мой повелитель? — спросил Трандуил, прервав воспоминания короля. Орофер перевел задумчивый взгляд с золотых птиц балдахина на прекрасное лицо юного принца. Ему не хотелось рассказывать сыну о том давнем приключении: даже сейчас, когда они оба — и Трандуил, и он сам — знали о чувствах друг друга, король желал оставить между собой и сыном невидимую преграду. Пусть Трандуил не думает о том, что его венценосный отец тоже когда-то был неопытным мальчишкой — и совершал свойственные юности безрассудства. Пусть в памяти принца Орофер навсегда останется великим королем, чьи решения мудры и непогрешимы… И Орофер ответил: — Я думал о тебе, сын. О тебе и Эстелире. Не спеши хмуриться, мой ревнивый принц, — сказал он, заметив, как потемнело лицо Трандуила. — Я размышлял о том времени, когда ты станешь королем. Я верю, что ты будешь достойным преемником… Решительности и отваги тебе не занимать, так же как и поистине королевского властолюбия, — Орофер с улыбкой потрепал Трандуила по щеке. — Я знаю, ты никогда не забудешь о чести моего рода и никогда не покроешь позором наш дом, но твоя гордость… твоя гордость, которую я тоже хвалю… может помешать тебе править, — Трандуил хотел что-то возразить, но не посмел перебивать отца. Орофер продолжал: — В нынешние времена нам, увы, всё чаще приходится иметь дело с людьми. Они повсюду — и мы волей-неволей вынуждены торговать с ними и заручаться их поддержкой в войнах… А как известно, люди вероломны, нестойки и мелочны. К ним нужно найти подход — а я подозреваю, что ты, с твоей гордостью, не станешь хитрить и заискивать. Более того, я и сам не желаю, чтобы мой сын уподоблялся этому племени лукавых предателей. Вот почему я и привез тебе Эстелира. Он человек — и притом эсгаротец; наблюдая за ним я убедился, что он унаследовал все качества своего дурного племени. Но всё же в нем течет наша кровь — благодарный за нашу милость, он будет служить нам верой и правдой; и когда ты унаследуешь мою корону, Эстелир станет выполнять за тебя всю грязную работу, недостойную короля эльфов. Слова отца о «грязной работе» пришлись по душе Трандуилу: значит, вот как отец «ценит» своего бастарда! Довольный, Трандуил прильнул к отцу, положил голову ему на плечо и спросил, рассеянно поглаживая шрамы на его груди: — Отчего ты думаешь, что эсгаротский полукровка останется верен мне после того… после того, как… — Трандуил замялся, не зная, как сказать о смерти отца. — О, я очень сомневаюсь, что Эстелира опечалит моя кончина, — сказал за него Орофер. — Конечно, сейчас он всеми силами старается мне угодить — боится, что я прогоню его обратно; но я догадываюсь, о ком он думает на самом деле, когда отдается мне, — с этими словами Орофер шутливо ущипнул сына. Трандуил поднял голову и с удивлением посмотрел на отца. Он по-прежнему не испытывал к единокровному братцу ничего, кроме ненависти, но принцу польстило, что отец так свободно и откровенно обсуждает с ним своих любовников, словно со старым другом вроде Глорфинделя. А кроме того, принц позлорадствовал, что Орофер говорит о своем бастарде в столь пренебрежительном тоне. — Он думает обо мне? Как ты узнал? Он признался тебе в этом? — не удержался Трандуил от расспросов. Орофер рассмеялся его любопытству. — Разумеется, нет. Эстелир слишком хитер, чтобы признаваться мне в чем-то подобном. Ему прекрасно известно, от кого сейчас зависит его судьба. Но я видел, как он смотрел на тебя тогда, во дворе для тренировок; и после, стоило лишь кому-нибудь произнести вслух твое имя, он вздрагивал и краснел… А еще он стащил у меня твой портрет. — Стащил мой… — лицо Трандуила озарилось улыбкой. — Я не знал, что отец хранит мой портрет, — сказал он, обрадованный — и, наклонившись, сладко поцеловал Орофера в губы. — А знаешь, — лениво протянул Трандуил, откидываясь на спину, — донельзя гордый тем, что отец так влюблен в него, — если желаешь, вели позвать сюда этого… Эстелира или как его там. Я твой почтительный сын и не стану идти против королевской воли. Ты хочешь, чтобы я сделал своим слугой безродного эсгаротского полукровку — так я покоряюсь слову моего возлюбленного повелителя. Пусть он послужит мне на ложе — для начала, — и Трандуил взглянул на отца дразнящим взглядом, будто проверяя, как далеко тот позволит ему зайти. Смеясь, Орофер поцеловал его в шею. — Почтительный сын, значит? А не боишься, что я тебя выпорю за такую почтительность? — сказал он Трандуилу в перерыве между поцелуями. Орофер чувствовал, что снова начинает возбуждаться. Принц опять становился непозволительно дерзким — но как же эта мальчишеская дерзость заводила короля! Не прекращая ласкать Трандуила, Орофер кликнул хоббита, ожидающего приказаний за дверями королевской опочивальни, и велел немедля привести Эстелира.