***
Восстание случается на первый год после того, как Тима повышают до военачальника армий и он получает звание клинка Владыки. Ему восемнадцать, и он самый юный главнокомандующий в истории правления Бессмертного Владыки. Они отправляются на поэтический вечер в одном из множества садов столицы. Людей много: слуги и рабы, вельможи и торговцы — все на равных. Носить в городских садах оружие запрещено, и никто не ждет кровопролития. Тим слишком поздно понимает, что происходит. Сборище превращается в хаос, люди бегут, сражаются, кричат, умирают. Ра'с теряется из виду в вихре суматохи и красок. — Стража! — рычит Тим. — Стража! Как последние кретины, стражники сбиваются вокруг него. — Не меня, идиоты! Владыка! Защитите Владыку! Выбираться приходится с боем. Стражники мешают, и только тогда Тим осознает, что половина их сцепилась со своими же. Это не случайное нападение. Под ложечкой тянет от плохого предчувствия и гнева. Если бы только у него был доступ к магии, к его дару, он бы всем показал истинную ярость Севера. По-хорошему, Тиму вовсе не сложно постоять за себя. Даже невооружённым и без своей магии он более чем успешно может справиться с опасностью такого уровня самостоятельно. Он больше десяти лет обучался у Шивы, у Брюса, у Кассандры, у других солдат. Владыка лично следит за его боевыми навыками, и почти каждое утро они тренируются вместе. Не должно было быть никаких сложностей. Да что там, даже Владыке не должна бы потребоваться помощь. Но вокруг слишком много людей — а Тим не хотел бы по ошибке убить неловкого и ни в чём не повинного слугу, пытающегося спастись. Вокруг слишком много людей — и все бегут, кричат, рычат, накатывают волнами и разом пропадают из поля зрения, не отличить врага от союзника. Не сейчас, когда торговцы вытаскивают из-за пазух ножи и набрасываются на слуг, рабы избивают стражников, а стражники вспарывают глотки друг другу. Сердце тревожно колотится, пока Тим высматривает знакомый зелёный царской семьи. Он наконец находит в толпе Владыку и начинает прокладывать путь к нему, когда случается немыслимое. Тим видит, как меч пронзает грудь Владыки со спины, и в голове на миг становится пусто. Миг чистого ужаса и неверия, от которых плывет перед глазами, от ярости такой сильной, что внутри, вколыхнувшись, ворочается хаммаск. На миг Тиму кажется, что магия набрала столько мощи, что печати треснули. Он смотрит, как Владыка с исказившимися от рыка губами оседает на пол, зажимая ладонью рану. Крик застревает в горле, злой и пронзительный, но прежде чем лёгкие Тима успевают набрать вдох, нужный на то, чтобы вспороть мгновение полной неподвижности, сталь прошивает его собственную плоть насквозь.***
— Ты не то чтобы не привлекательный в этой личине, — говорит Ра'с, водя большим пальцем по кромке одного из рогов Тима. Прикосновения не ощущаются — слишком невесомые. Тим переступает с ноги на ногу и сдерживает порыв отвести взгляд. Выддыхает с изморозью на губах, слизывает её. Владыка смотрит на него с нежностью, и кончики пальцев смещаются, касаясь рогов у основания. Тим вздрагивает и переводит взгляд на горло Ра'са. Ра'с выглядит таким довольным. И Тиму нравится. Он горд. Тем, что завоевал одобрение Ра'са. Тем, что доставил ему удовольствие. Гордиться Тиму в самом деле есть чем. Хаммраммр и хаммаск он осваивает быстро. Молнии матери-дракона становятся привычны, призываются так же легко, как зимняя вьюга и стужа. Хищная поступь, подаренная сестрой-хульдр, дается так хорошо, что Тим может подкрасться незамеченным даже к Слэйду. Он не порочит имя берсеркров и приносит честь своему роду. Сейчас Слэйд учит его черпать дары хаммраммра, не входя в состояние хаммаска всецело. Сложно прислушиваться к сердцебиению матери-дракона и дыханию сестры-хульдр, одновременно отбиваясь от хаммаска. Но труды окупаются сполна, когда Тим впервые призывает в пригоршню молнию, не покидая перед тем тело. А когда он впервые скрывает своё присутствие, оставаясь в южной шкуре, Ра'с смотрит на него с такой гордостью, что Тим теряет собранность. (Будь они на Севере, Тим бы вышел на драконицу, чтобы попросить у неё покровительства, и отправился на поиски хульдров, чтобы попросить у них метку с их деревьев. Но он не на Севере, так что приходится довольствоваться тем, что получается найти, улизнув тайком за стены дворца.) У Ра'са больше нет причин распускать печати, которые держат Тима в южной шкуре. Владыка продолжает освобождать его на пару часов в день. Прикосновения Ра'са становятся привычны в обеих личинах, необъяснимо желанны. Тёплые и успокаивающие на южной коже, жаркие и волнующие на стуженой. — Благодарю, — отвечает Тим, и на миг ему кажется, будто он пойман. А потом он вспоминает, что должен идти на тренировку, и отступает, повернувшись к Владыке спиной. Когда бы Тим ни тренировался, он чувствует на себе взгляд Владыки. Но когда бы Тим ни глядит в его сторону, Владыка всегда смотрит куда угодно, кроме него. В заметки, принесённые с собой, в книгу, в небо — всегда на что-то другое. Посмотри на меня, думает иногда Тим против воли. Дай мне тебя увидеть. Какая-то его часть хочет схлестнуться с Владыкой магией. Говорят, что тот покорил мощь вечного пламени, которое способно прожечь само время. Он хочет увидеть своими глазами силу того, кого зовут бессмертным Владыкой, Головой Демона. Тим не сомневается, что скорее всего проиграет. Может, даже погибнет в ходе сражения. Какая прекрасная и достойная вышла бы смерть. (Эти руки подарили ему жизнь. Гибель от других неприемлема.)***
Тима поражает, что он знает их язык. Он говорит бегло, и Тим от этого одновременно тоскует по дому и ярится. Он не имеет права разговаривать на языке Тима. — Ты можешь отправиться на виселицу за убийство, — говорит муж — ярл этих земель, если Тим истолковал пылкие шепотки верно. — А можешь вступить в мою армию. Многие, тебе подобные, поднимаются в ранге быстро. У тебя есть семь дней на то, чтобы принять решение. Хочешь ты жить или хочешь умереть? Тиму не нужны семь дней — его держат в этой клетке, кажется, уже три дня и три ночи. Тим плохо понимает, что такое «армия». Но он знает, что хочет жить. Возможно, эта непонятная «армия» будет лучше, чем рабство. Может, он даже сможет сбежать. — Я хочу жить, — отвечает Тим и смотрит прямо в серо-зелёные глаза. Владыка улыбается в ответ, и Тиму сильнее всего на свете хочется содрать с его лица эту улыбку и сожрать. — Тогда, может, ты не так безнадёжен, как говорит о вас, дикарях, молва.***
Как только соглашается на армию, его уводят помыться, одеться и поесть. До самой встречи с Джейсоном Тим не осознает, как это необычно. Не понимает, что может, может быть, его судьба и связь с царской семьёй были предопределены с самого начала. Его приводят в огромную, роскошную купальню (радужные переливы цветной плитки, исходящий паром бассейн посреди зала), и невозможно красивая женщина с короткими волосами и зелёными глазами помогает ему вымыться. Указывает на склянки и называет каждую вслух, и объясняет жестами, как ими пользоваться. Увидев уродливые клейма на его спине, она шипит и начинает хлопотать над ними. С тем клеймом, что отмечает его как раба, что-то делать уже поздно. Но ко второму клейму она прикладывает припарку со странным запахом. Прохладную и такую приятную. Она усаживает Тима перед собой на радужную плитку и промывает его волосы. Её руки уверенные и ловкие, и здорово наконец избавиться от грязи, крови и скверны. В какой-то момент входят ещё люди, обращаются к женщине встревоженными восклицаниями, которых Тим не понимает. Их голоса высокие и отчаянные, но женщина лишь отмахивается, бросив в их сторону пару спокойных фраз. Тим думает, что она, наверное, важна. Она помогает ему ополоснуть голову и приносит новую одежду. Подстригает его накоротко, срезая узлы и колтуны — Тим даже немного чувствует себя овцой. Сердце саднит и жаждет вернуться к матери. К её рукам, которые прочёсывают его волосы, гладят рога, к её запаху, когда она расчёсывает свои косы. К теплу её колен, когда она позволяет ему забраться в свою постель и задремать рядом. К мягкости её ладоней, когда она гладит его по спине после дурного сна или в болезни. Тим закусывает щёку что есть сил. Не время лить слёзы. Нельзя плакать. Не здесь, не сейчас. Но он скучает. Тоскует по матери и по отцу. По дому, который у него отняли, которого больше нет. Женщина откладывает ножницы и обвивает его руками. Говорит что-то на этом чуждом южном языке, который он не понимает. Но её голос напоминает о матери, о том, каким нежным и тёплым бывал её говор. И Тим плачет. Он рыдает и кричит, и эхо отдается в устланной плиткой комнате. Женщина обнимает его и качает, прижимая к мягкой груди, и её руки держат крепко, пока он всхлипывает. Он плачет, потому что его родителям не суждено дождаться погребального костра, и он не может сжечь их осквернённые тела, чтобы подарить им покой. Он плачет, потому что ему больше не суждено поиграть в пировальном чертоге или забраться на колени к кровной родне матери и послушать их рассказы. Ему не суждено отправиться на охоту или пройти все церемонии взросления. Он не принесёт теперь славу владениям матери, не принесёт чести кровным. Мать больше не поцелует его, и отец больше не подбросит в воздух. Он больше не увидит кровных сестёр и братьев. Тим плачет, зная, что ему не видать больше молний и стужи, что его магия потеряна, что дух-сестра и дух-брат, дух-отец и дух-мать, дух-Земля покинули его. Женщина так и не размыкает объятий. (Тим надеется, что увидит её когда-нибудь снова.)***
— Если ты позволишь, я бы хотел добиться твоего расположения, — говорит Ра'с, когда Тим уже собирается встать, чтобы принести ужин. Его ладони греют руки Тима. Они сидят на земле вдвоём (Ра'с — скрестив ноги, Тим — успел встать на колено, поднимаясь), так что приходится посмотреть на него сверху вниз. Глянуть, всмотреться. Большие пальцы Ра'са гладят костяшки, и Тим чувствует… Этот шок можно сравнить с тем, что он почувствовал, когда мародёры напали на владения матери, когда запахло его собственной жжёной плотью, когда за ним пришли Роуз и Слэйд, с первым хаммаском… Но — куда разительнее. Перед глазами вспыхивает, тело немеет, и в голове становится пусто, и сердце заикается в растерянности. Кожу опаляет — нет, не извне, изнутри. Тим моргает и садится обратно, так и не закрыв рот. Ра'с так и не выпускает из рук его запястья. Последнее воскрешение существенно омолодило Ра'са. Годы буквально сгорели, стекая с него; тот запах Тим вряд ли когда-нибудь забудет. Да и до воскрешения Тим с неохотой признавал, что Владыка красив. Царственен. Величав. Даже с проседью в волосах и с морщинами, бороздящими лицо. Но всё это уходит в небытие, и Ра'с покидает столицу, чтобы оправиться после Лазаревых Ям. — Я… — Тим моргает. — Моего расположения? — Да. Если ты позволишь, — говорит Ра'с, обводя большими пальцами костяшки Тима. Тим может высвободить руки, если бы захотел. Может рассмеяться ему в лицо — потому что тот сейчас не Владыка. Талия правит столицей, пока Ра'с приходит в себя, и с этим человеком Тима не связывает ничего. — И что это будет означать? — спрашивает Тим, пытаясь осмыслить услышанное. — Если ты будешь добиваться моего расположения? — Ты сможешь стать верховным консортом, — говорит Ра'с. Тим прекрасно понимает, что это означает. — Ты больше не будешь моим главнокомандующим, разумеется. Променять одну власть на другую. Тим смотрит на их сцепленные руки и думает. Надежды вернуться на Север у него нет. Нет надежды стать ярлом и построить свои владения, нет притязаний на имя. Он повязан кровью с Джейсоном и Кассандрой. Он не может бросить их здесь и отправиться туда, куда им нет хода. Он создал здесь слишком многое. У него появились союзники среди простого люда, он завоевал внушительное уважение среди солдат и слуг. У него теперь есть связи. Будет пустой тратой выбросить их, оставить всё и вернуться на Север, где придётся начинать с самого начала. Да и царская семья ему полюбилась. Селина ему как вторая мать, Брюс — как второй отец. Оставить здесь Дика будет больно. И разве он не боролся за то, чтобы выжить здесь? За то, чтобы взобраться на самый верх армии Владыки? Разве это не то же самое, что делала его мать? Разве он не ярл в своём праве здесь, в этих землях пустынь и проливных дождей? Но променять это на консортство? Пусть и верховное? Пальцы Тима дергаются и сгибаются, касаясь кожи Ра'са. Если он станет верховным консортом, у него не будет той же власти. Консортов уважают, разумеется. Они, безусловно, стоят выше многих, не считая Владыки, но консорты бессильны. У них нет истинных полномочий, нет истинного чина. Консортом Тим больше не сможет стоять во главе армии, не сможет командовать ими так или иначе. Единственной его властью будет та, которой он добьётся и возьмёт силой сам. Этот путь он должен будет покорять в одиночестве. Но — опять же. Верховный консорт правит садом консортов. А разве это не собственные владения? Верховный консорт заседает с ушами Владыки — разве это не делает всю страну его владениями? Разве он не будет ярлом бесчисленных множеств, если станет верховным консортом? — Если ты хочешь добиться моего расположения, — говорит Тим и поднимает голову, заглядывая Ра'су в глаза, — то у тебя буду только я. Ты будешь добиваться лишь моего расположения. Я буду единственным, за кем ты ухаживаешь, и буду единственным консортом. Не будет первого, второго или третьего. Я не собираюсь делиться. — Тим впивается ногтями в руки Ра'са и расправляет плечи. Он больше не может стать ярлом на Севере. Но он будет ярлом на Юге. И всё здесь будет его. Ра'с улыбается и привлекает Тима к себе. — Разумеется. Какого ты мнения обо мне, дикарь мой, раз думаешь, что я стану ухаживать за другими, когда нужно будет уделять все внимание тебе? Никто не сможет ублажить тебя, но при том остаться в силах искать ещё кого-то.***
Тим просыпается в незнакомых покоях. Его мутит, и под кожей жжет. Магия ощущается неправильной. Она вскидывается то и дело, будто сражается с чем-то, будто пытается выдворить что-то вон — или вырваться из пут. Растерянный, он садится. Грудь охватывают повязки. Он помнит, как его ранили, но — но ведь это должно быть куда больнее, разве нет? Намного больнее. Как долго он пролежал без сознания? Владыка!.. — Успокойся, — произносит голос Брюса, и Тим оборачивается слишком резко — плоть натягивается и воет, и Тим заходится кашлем. Его едва не тошнит. В воздухе смердит гнилью. Брюс опускает ладонь на его плечо, и Тима бросает в жар. Лихорадит. — Спокойно. — Владыка, — сипит Тим. — Что случилось с… — Ранен. Он желает поговорить с тобой, — говорит Брюс. — Ты можешь встать? — Да. Что произошло? — Бунт. Ра'с тебе всё объяснит.***
— Ты куда собрался? — спрашивает Джейсон, когда Тим спускается по лестнице у входа в галерею консортов. — К Владыке, — отвечает Тим. Джейсон сдавленно охает. — В такое время? — Тим бросает на своего кровного брата выразительный взгляд. — Да зачем? — Выпить чаю и поболтать. Сам как думаешь? Я собираюсь возлечь с ним, — фыркает Тим. Джейсон прикрывает ладонью лицо и страдальчески стонет. Тим закатывает глаза. — Я его консорт. Зачем, по-твоему, я к нему хожу? — Ты не можешь шляться по замку в таком наряде, — говорит Джейсон. Да лучше так ходить, чем в шелках и парче, побрякушках и драгоценностях, которые он вынужденно терпит ежедневно. — Что, боишься, что я простыну? — Половина новеньких слуг думает, что в коридорах духи поселились, потому что они всё время натыкаются на изморозь и лужи, — говорит Джейсон. — Владыка вообще знает, что ты по ночам сбрасываешь южную личину? — Учитывая, что мы трахаемся в таком виде, думаю, ему сложно было не заметить, — отзывается Тим. — Ступай спать, Джейсон. — Я твой телохранитель. Я не пойду спать, пока не пойдёшь спать ты. — Джейсон вздыхает. — Я проведу тебя по тайному ходу… — Да чтоб — я верховный консорт! Я вправе находиться в покоях Владыки. Я вправе ходить по коридорам, как мне вздумается. Никто не попытается меня убить и никто не будет стоять у меня на пути, Джейсон. Я о себе могу позаботиться. И меня не нужно держать за руку, как потеряшку. — Не в этом дело. Я просто… Почему ты такой упрямый? — Джейсон испепеляет его взглядом. — Ты мне здорово работу усложняешь, между прочим.***
Владыка ранен крайне тяжело. Несмотря на магическую помощь, рана серьезная и причиняет ему невыносимую боль. Когда Тим входит, Владыка поднимается медленно и осторожно. Тим не бросается ему помогать — он не вправе. Ра'с его ярл, его старейшина, и Тим не собирается унижать его достоинство, предлагая помощь, которой тот не просил. — В этом нет твоей вины, — говорит Ра'с, накидывая плащ на плечи. — Они собирались усадить на трон меня, — отвечает Тим. — Они попытались убить тебя от моего имени. — И я всё это время был слеп, не замечая, что они задумали. — А когда я не захотел соучаствовать, они решили схватить меня и обвинить в этом тебя. Сад тогда поглотил хаос. Дворцовые стражники сцепились друг с другом, и в суматохе невозможно было понять, кто на чьей стороне. Джейсон убил того, который ранил Тима, и доставил Тима во дворец. Убу к тому времени уже прибыл, чтобы забрать Владыку. Бунт подавлен, но и Тим, и Ра'с ранены. Ногти впиваются в мягкие ладони. Этот бардак лежит на плечах Тима. Если бы только он заметил раньше… — В этом нет твоей вины, — повторяет Ра'с. — Пойдём. Тим шагает за ним в каменный коридор, в сторону лестницы, и они начинают спуск в глубины дворца. Когда Ра'с отпирает массивные деревянные двери, магия Тима врезается в печати, и впервые за много лет он ощущает, как она просыпается без разрешения. Мощь Земли захлестывает с головой, стужа прокатывается по телу и венам, как гром. За порогом таится что-то могучее. Что-то древнее, что-то первобытное. Что-то вроде колодца Имир — что-то живое, неукротимое и сокрушительное. Ра'с позволяет плащу упасть с плеч, и Тим цепенеет, когда Владыка улыбается ему. Его глаза сияют тем же ядовитым зелёным, что и зал за порогом. — Гордись, дикарь. Немногие могут похвастать тем, что видели тайны дома аль Гулов. Тим смотрит, как Ра'с ступает в воду изборождённым шрамами, старым, измождённым, а выходит молодым, здоровым, новым. И Тим кланяется.***
— Стыдно видеть, как один из нас пал так низко, — сплевывает незнакомец, и взгляд Тима скользит к Джейсону, который знаками просит не учинять сцену. — Твоя мать была великим именем, одним из величайших наших ярлов. А ты? Ты решил лечь сучкой под одного из этих южных недоумков. За те два года, что он пробыл верховным консортом, подобное он слышит не впервые. Дети Севера, пришедшие на слухи о его падении и взлёте, именитые и безымянные, просят слова. Одни просто хотят поговорить, другие убеждают его вернуться на Север. Некоторые вызывают его на дуэль, будто он очередная диковинная тварь, победу над которой можно прибавить к своим титулам. — Ты знаешь, — вздыхает Тим, когда незнакомец умолкает, переводя дух. — Я согласился на встречу с тобой, потому что всегда здорово увидеть детей Севера. Нас, истинных стужерожденных, не так много здесь. И я, знаешь ли, весьма задет. — Тим улыбается и позволяет своей истиной личине проступить немного сквозь южную шкуру. Рога вспарывают кожу, и Тим надеется, что Ра'с не слишком рассердится за учинённый переполох. В конце концов, это самозащита. Не может же он смотреть сквозь пальцы на такое неуважение? Тим поднимется и сбрасывает десятки слоёв тканей, которые вынужденно надевает каждое утро. Он стряхивает драгоценности и браслеты, позволяет им грохнуться оземь. Избавиться от тяжести и скованности приятно. Селина или Ра'с, правда, вздохнули бы неодобрительно, увидев, как скверно он обращается со своим убранством. Магия прокатывается по венам, и кровь вспыхивает искрами. Это не похоже на хаммаск — не так уж часто ему нужен хаммаск теперь, чтобы побеждать. — Ты глупец, — шипит Тим, сцепляясь с незнакомцем рогами. — Ты глупец, раз решил бросить мне вызов. Ты пришёл в мои владения, оскорбил меня в лицо — и тебе ещё хватило нахальства ощерить клыки на мою честь? Прощайся с рогами, они мои.