Я постараюсь не уничтожить тебя

Быков лежал на диване и смотрел в потолок. Субботний день был окончательно испорчен, не смотря на то, что время еще не перевалило за полдень. Просто делать уже ничего не хотелось. Чувствовалась усталость - как физическая, так и моральная. Лобанов проснется через часа два, а пока можно расслабиться. На журнальном столике в красной кружке с идиотской надписью: "Доброе утро, бесплатный доктор! -Доброе утро, безнадежный больной!" остывал кофе. Давний подарок Купитмана, который планировалось выкинуть сразу после того, как он был подарен. Но, чашка, подобно тому, кто ее подарил, вызывала чувство тотального привыкания к себе, не смотря на полную бесполезность с эстетической точки зрения и пошлость с точки зрения моральности. Быков принял сидячее положение, охватил руками теплую керамику и сделал глоток. "Купитман..."  Вот, с кем сейчас есть необходимость пообщаться. Он же интересовался о "Часе Ч" - пусть теперь узнает последние новости. Все таки есть что-то в его извечных наставлениях и порицаниях. Они, словно балласт, противовес на другой чаше весов, помогающий установить равновесие. Да и время вполне подходящее, не слишком рано, но и не слишком поздно.   - Знаю, что уже не спишь, старая болонка, - довольно произнес доктор, предвкушая общение с древним другом, который по неволе был вовлечен в его игры разума и плоти, точно так же, как и сам Быков был втянут в "маленькие шалости" Соломакина. Однако, об этом Андрей Евгеньевич почему-то не думал. В чужом глазу, как говорится... "Аморальная" чашка была отставлена. Быков взял мобильник и отправился на балкон, который уже успел нагреться от утреннего солнца. Семен, разумеется, спал без задних ног, но все же было как-то неловко обсуждать происшедшее поблизости с ним.  - Алло, Купитман! Подъем! Военная тревога! - Быков... Господи... Эээ... Вы ошиблись номером. - Раздался сонный голос Ивана Натановича, который любил при возможности поспать до обеда. - Отставить "ошиблись номером", Купитман! У меня к тебе разговор, друг дней моих суровых, голубок дряхлый мой... - Ладно, ладно! Придержи свои поэтические порывы! Что там стряслось такого важного? Как Лобанов? Я так понимаю ни на какую стажировку он отправлен не был. - Правильно понимаешь. А чего это ты только сейчас заговорил об этом, а? Не звонил, не писал. Целый день прошел, за это время можно покалечить человека, убить, похоронить и сделать нового! Бессердечный ты, Купитман! - Андрей, я так понимаю ты хочешь мне в чем-то покаяться, раз уж упреки пошли. Твою тактику "лучшая защита - это нападение" я изучил досконально за долгие годы нашей непростой дружбы.  - Ну, допустим. Раскусил. Плохо дело, Ваня, очень плохо. - Андрей, я тебя еще раз спрашиваю: что с Семеном? Где он?  - Он сейчас у меня, я вколол ему снотворное - спит.  Повисла пауза. - И? - Пришлось предоставить ему первую медицинскую помощь... Травмы не серьезные, с жизнью совместимые... Это если о физиологии... - Травмы? Значит, план с "рекрутированием" Семена провалился?  Вот, с Купитманом всегда так - не в бровь, а в глаз! Быков оторвал от уха мобильник и склонился над открытой рамой. Дважды за сегодняшний день он не знает, что ответить, а это рейтинг. Что ж, пасовать нет смысла. В конце концов именно за этим он и позвонил Купитману - чтобы озвучить правду, произнести ее вслух... признаться самому себе. - Да, можно сказать и так. Я же не знал, что эта сука на столько разойдется! Я Лобанова у мусоропровода нашел, ты понимаешь, Вань?! Соломакин - стреляный волк, а порвал его, будто первый раз женилкой орудует! - осознав, что кричит из балкона на всю улицу, Быков закрыл окно и сел на плетенное кресло (одно единственное), стоявшее у стены. - У него все тело в гематомах, ребра правда не сломаны. Легкое сотрясение... Хотя, сотрясение это такое дело - проверить надо будет его на энцефалографе.  - Я так понимаю по моему профилю тоже есть работа. - Скорее всего. Ты веришь, что там имело место использование средств контрацепции барьерного типа? - Что-то мне подсказывает, что не имело. - На том конце провода слышались шелест и звон, похоже венеролог взялся готовить завтрак. - Какие твои дальнейшие действия? Ты расскажешь Семену, как обстоят дела на самом деле? - Что я должен ему рассказывать?!  - Например то, что подложил его под Соломакина... Нет, Андрей, послушай! Не перебивай меня! Тебе не кажется, что сейчас, когда все вышло из под контроля и ситуация приняла очень крутые обороты, я бы даже сказал, криминальные, имеет смысл признаться в содеянном. - Купитман! Мне вот одно интересно, когда евреи в пустыне набивали себе животы манной небесной, твои дальние предки набивали ею голову?! Трепанация, знаешь ли, была известна людям издревле! Ты кретин! Именно потому, что ситуация вышла из под контроля, я и не хочу раскрывать все карты! Мне хватило того, что этот высокопоставленный червь окрестил меня своим сообщником, так теперь еще и ты обвиняешь меня в том же?! Еще и хочешь, чтобы я в этом признался?! А тот факт, что меня прижали к стенке, тебя не смущает?! - Андрей, мы оба знаем, что его шантаж был беспочвенным и разводить такого уровня возню прокурор не стал бы! Даже если вместо него посади ли бы кого-то другого, сам факт, что его имя может фигурировать в таком малоприятном деле, уже ставит один большой вопросительный знак на его репутации и профпригодности. Я, конечно, подозреваю, что в рядах служителей Фемиды святых мало, но тех, кто захочет воспользоваться ситуацией и "похоронить" прокурора наверняка хватит и он это знает. Финансовый вопрос тоже отпадает. При необходимости ты заплатил бы не только за Лобанова, но и за остальных своих интернов. - Купитман! А что ты там шумишь?!  - Яичницу готовлю. - В твоем возрасте вреден холестерин! - Андрюша, в моем возрасте вредно нервничать попусту и переживать из-за чужих косяков, но тебя это не смущает!  - Ладно, твоя взяла! Я специально подложил Семена под Соломакина! Доволен? Погоди секунду... - Быков услышал какой-то шум и выглянул в зало, пересек его и заглянул в коридор. Никого не было. Стоило пройти дальше и даже проверить комнату Семена, но человек в белом халате хоть раз может позволить себе немного халатности? Шум был проигнорирован и Быков вернулся на балкон, так и не заметив Лобанова, прижавшегося вплотную к шкафу...  Снотворное перестало действовать раньше и парень, повинуясь сильному голоду, вышел в надежде чего-то поесть. Где располагалась кухня он помнил, но голос, звучавший в противоположной части квартиры, привлек внимание. Неуверенно ступая, борясь со слабостью, Сема не вписался в поворот и задел комод. Прятаться от Андрея Евгеньевича не было необходимости, если бы не оброненная им фраза... Еще не до конца понимая услышанное, интерн подчинился подсознанию, которое тут же забило тревогу и заставило притаиться. Быков тем временем продолжал: - Но признаваться в этом никому не собираюсь! Ты знаешь, что я уже давно хочу его. Но, черт, Купитман, я не старый хитрожопый педик, который завлекает мужиков в нелюдимое место и невзначай лапает их за коленки! Я не знаю, как много решила бы позапрошлая ночь, но то, что этот идиот нажрется до потери пульса я вообще представить не мог!  Шок ввел Семена в ступор. Нужно было пройти чуть дальше, шага три-четыре, чтобы расслышать все до мелочей, до малейших фраз и интонаций, но тело не слушалось, напрочь отказываясь идти на встречу стрессу, который может сделать ему только хуже. Хотелось закрыть уши и, как в детстве, начать напевать глупую песенку, чтобы заглушить  обидные слова. "Хуже всегда есть куда..." - как же Быков был прав!  - Да, эксперимент оказался на грани срыва... - трагично произнес венеролог. - Именно так! Эксперимент!  - Но, неожиданно для всех, Семен сорвался с крючка и операцию "Ы", как минимум, пришлось бы отложить до лучших времен. Так? Но, тут подвернулся прокурор и ты подумал, что было бы неплохо, если в мир анальных удовольствий Лобанова введет кто-то другой. А ты, как бы, и не причем. Да еще и его начальник - что сказал, то он и сделал, куда сказал, туда он и пошел... Быков закусил от злости нижнюю губу и чуть было не кинул мобильник о стену. Нет, конечно, он и сам прекрасно осознавал свои мотивы, но Купитман так противно борзеет! В других обстоятельствах все его нравоучения были бы придушены в зародыше, но сейчас это означает одно - признаться в своей трусости и незрелости. Не по-мужски как-то выходит - помахать ручкой и прощебетать: "Месье, это было давно и не правда"! - Пошел бы ты, Купитман... Ты понимаешь, что меня злит больше всего, что Соломакин трахнул Семена, а мне теперь его психозы разгребать. Я ж думал, он его приголубит, приласкает... Лобанов, когда выпивший, с ним что хочешь делать можно! Заметь, выпивший, а не пьяный в стельку. Толку от него тогда? Он, к стати, сегодня утром устроил крестовый поход на шестой этаж - взял нож и пошел убивать прокурора, а за одно и его телохранителей. Хорошо, что этих упырей дома не оказалось.  - Ну, это в репертуаре Лобанова. Подожди, телохранителей? А они тоже... - Похоже, что нет. Я бы сразу понял. Но, там и без того заживать есть чему. - Быков понизил голос, практически до хрипоты  и добавил, - я пока вымыл его, думал с ума сойду... - Вот как... Значить все же "боевое крещение" Семена можно считать зачетным? Раз уж тебя посетили эротические мысли. - Даже по телефонной связи было понятно, что Купитман довольно заулыбался. - Ну, если смотреть сугубо с моей колокольни, выходит, что так.  - Что теперь будешь делать? - Спасать утопающих. - А разве это не дело рук их самих? - Конечно. Но, когда я играл по правилам?  - Даже если я и припомню пару случаев, клянусь они уйдут со мной в могилу! - Правильно думаешь, Ваня! И хватит чавкать в трубку, безкультурщина!  - Ха-ха! Андрей, я бы и тебе посоветовал поесть, уверен, ты и крошки в рот не взял за сегодня. - Есть такое дело. Пожалуй, ты прав. Да и питекантроп мой скоро проснется. Ладно, Купитман будь на связи! - Куда уж я денусь, Андрюша! Связь прервалась. Быков подтянулся, прогибая спину, широко зевнул и отправился на кухню. Действительно, надо было съесть хоть что-то. Где гарантии, что ему снова не придется таскать Лобанова на своем горбу? Уже доходя до небольшого поворота, за которым таится святая-святых любой квартиры, - кухня - чье-то тело сильно и неожиданно припечатало его грудью к стене. - Что... - Тихо. Андрей. Евгеньевич.  - Семен... - Да, Семен. Семен Лобанов. Думали, я сплю? Думали, дурачку Семе хватит всего пару кубиков внутривенно, а сам он и без того проспит целый день? - парень прижал своего научного руководителя еще сильнее и заломил ему за спину руки, - вот только я еще не скоро смогу нормально спать... И все по вашей вине, мудачье проклятое! - Замечательно, Лобанов, ты теперь все знаешь. Мне даже и добавить нечего.  - Конечно нечего... Вы же, гады, в лицо не привыкли правду говорить! Вы же, подобно паукам, плетете сети и ловите в них своих жертв, а потом высасываете из них все соки, пока они не успели опомниться! - Семен, ты удивляешь меня сегодня снова и снова, - Быков уже практически хрипел, не имея возможности вдохнуть полной грудью, - диагнозы ставишь, сложно подчиненные предложения строишь... - Ты еще и не такие предложения прочитаешь, сука картавая, когда я на тебя жалобу в министерство накатаю. -  Очень смело. И я даже не знаю, что смелее: то, что ты готов рассказать всем о случившимся с тобой или то... как "нежно" ты меня сейчас называешь. - Да, я готов. Я готов, как никогда. Хочешь узнать, как оно, когда еще хуже - узнаешь. - Семен практически дышал главному терапевту в затылок, его губы дрожали от взволнованности. Ноздри раздувались - он из последних сил сдерживал свою ярость, - Быков, я уничтожу тебя, а потом покончу с собой. Мне незачем жить после такого. Но, поверь мне, я умру с улыбкой на лице. Я буду прокручивать в голове эту мысль снова и снова... Мысль, что все узнают, какой ты пидорас! Что все узнают, каким на самом деле слабо-задым оказался гроза всей больницы - доктор Быков! А сейчас, ГНИДА, я тебя свяжу... Андрей Евгеньевич был грубо оторван от стены и толчком в спину направлен обратно в зал. Надо было что-то делать, что-то решать. Пожалуй, стоить поговорить с Семеном. Извиниться. Но, проблема в том, что нужных слов не находилось. Да, и те слова, в которых нуждается Сема - совсем не то, что Быков хотел бы сказать ему на самом деле. Что ж, душевные разговоры придется отложить до лучших времен.  Быков хмыкнул. Жалобу накатать, всем все рассказать... Позволить интерну сделать еще одну глупость больше никто не позволит. И, черт, как же обидно он обзывается! Внезапный удар головой по носу буквально отбросил Семена назад. Не дожидаясь ответной реакции, Андрей Евгеньевич пнул его ногой в живот, чем окончательно повалил на пол и заставил скрутиться в три погибели из-за сбитого дыхания. Не дав интерну отдышаться, мужчина взял его под руку, поднял и снова бросил плашмя на диван. Затем лег сверху, вызывая неподдельный вскрик - конечно же ему все еще было больно... Везде, на каждом сантиметре тела. - Послушай сюда, Сема, ты живешь в своем маленьком, ограниченном мирке, в котором мужик - это тупое волосатое животное, а баба - животное еще более тупое, однако уже менее волосатое. Твое дело - прожить день, настрелять сигарет, пожрать, поспать и сделать все возможное, чтобы отлинять от работы. Потому что примитивное существо, вроде тебя, слишком сильно втиснуто в рамки обыденности и все, что выходит за них, вызывает у тебя агрессию. Подобно зашоренной лошади, ты ничего не видишь вокруг, искренне веря, что и все остальные точно так же бегут галопом, отстукивая заданный ритм. Тебе даже и в голову не приходит посмотреть вокруг, оглянуться... Ты даже наездника скинуть не можешь, потому что твой наездник - твоя собственная тупость и ограниченность, которые гонят тебя по жизни хлесткими ударами. - А вы значит... решили меня освободить от этого заданного ритма? - А я всего лишь хочу сказать, что не все такие загнанные лошадки, как ты, и твои откровения не то, чтобы удивления не вызовут, они вообще будут проигнорированы. Правда, я всегда буду в состоянии доказать, что являюсь незаменимым и поэтому могу позволить себе личную жизнь... любого калибра. А вот на сколько ТЫ являешься человеком, которому готовы простить многое - вопрос.  Последнюю фразу Быков произнес еле слышно, вплотную прилегая к Семиному уху. Его дыхание шевелило пряди волос, обдавало теплом, щекотало... Можно доминировать над человеком, применяя грубую силу; можно применить психологическое воздействие в виде жестких фраз и словесных выпадов. А можно вот так обезвредить кого-то, лишить возможности двигаться и тихо, чтобы никто не услышал, заявить свои права на него. Без лишнего шума и суеты. Чтобы ни у кого не было малейших доказательств происшедшего. Чтобы это оставалось интимом - исключительно между двумя.   По телу Семена пробежали мурашки. Ударила мелкая дрожь. Точно так же свои гадости ему шептал на ухо Соломакин, пользуясь силой и властью. Точно так же он вливал в него свои мерзости, пытаясь парализовать волю и желание сопротивляться. И это действовало. Семен продолжал дрожать, будучи слишком сломленным, чтобы найти в себе силы возразить. Тем более, очень сложно возражать правде. Все шло не так. Он стал жертвой насилия и по всем законам логики правда была на его стороне. Но, вот уже третий день подряд ему дают понять, что он никто и звать его никак. Что из жертвы он плавно превращается в главного виновника. И пока он не сообразит, в чем дело и где он промахнулся, им будут продолжать нагло пользоваться.  Разумеется, Быков чувствовал его дрожь. Он чувствовал жар, исходящий от кожи Лобанова, запах пота, лечебной мази. Чувствовал адреналин, который пульсировал в его крови. Молодое, горячее тело нервно дышало под ним, делая слабые попытки вырваться. Желание стало накатывать уже знакомой волной. Быков поднял голову, ища взглядом домашнюю аптечку, в которой хранилось снотворное, ставшее таким нужным за последние часы. Надо было усыпить Семена и потом успокоиться самому. Все идет слишком быстро. Необходимо сбавить обороты.  - Лобанов. Лежи и не двигайся, ты понял? Тебе нужно отдохнуть и проспаться... Лобанов чувствовал эрекцию Быкова, которую не сдерживала тонкая ткань спортивных штанов. Его глаза расширились, он в панике закрутил головой, пытаясь заглянуть в глаза Андрею Евгеньевичу: - Зачем? Зачем мне спать? Что вы собираетесь делать? - он нервно сглотнул. Шок и удивление на секунду остудили его боевой настрой.  - Ничего не собираюсь делать... пока. - Какой леший тянул его за язык не понятно. Семен весь напрягся, побагровел от напряжения и скинул с себя Быкова. Словно ошпаренный вскочил с дивана, рванулся к входной двери, но уже на подходе к ней был резко развернут Андреем Евгеньевичем, настигшем его у порога. Не долго думая, Лобанов вмазал ему кулаком по скуле, затем с развороту прицелился в ухо - Быков увернулся и что есть мочи послал интерну ответный под дых. Лобанов отшатнулся, жадно глотая воздух... Резкий толчок в грудь сбил его с ног, вынуждая завалиться на колени. В глазах нехорошо помутнело, но разглядеть искривленное гневом лицо, которое наклонилось к нему очень близко, Сема все же мог: - Все, надрался? Выпустил пар? Лобанов, я хочу чтобы ты очень хорошо запомнил: никогда, слышишь, НИКОГДА не смей поднимать на меня руку.  Быков грубо взял его за шиворот и резко поднял на ноги. Горловина футболки врезалась в шею, сдавив ее. Семен захрипел и начал судорожно хватать ртом воздух. Рефлекторно потянулся к рукам терапевта, в попытке ослабить хватку, но тот буквально броском прижал его к стене, отпустил футболку и охватил ладонью затылок парня. Их глаза встретились. Сема глубоко вздохнул, испытывая облегчение от вновь появившейся возможности дышать, и, не дожидаясь последующей грубости в свой адрес, выпалил: - Теперь понятно, почему ты болтаешься по жизни вот так, один-одинешенька, как... ковыль в поле... как, говно в прорубе... - рот Лобанова скривился. - Ты же озлобленный, неудовлетворенный извращенец, который мучается из-за недостатка нормального, настоящего удовольствия... Мучаешься сам и мучаешь других... Думаешь, ты сможешь меня сломать? А ты ведь этого хочешь... Не хотел бы, трахнул еще когда я был в отключке... но, нет все ждешь чего-то, выпасаешь... - Семен натянуто заулыбался, уголок его правого глаза чуть заметно дернулся. - Конечно, моя карьера уже кончена, но я не собираюсь поддаваться... чтобы... чтобы как-то улучшить свое положение.... Как-нибудь проживу... И вас, гадов, выкину из памяти, как ненужный мусор... Что? Я тебя разочаровал, подлая, медицинская крыса?  Быков пристально смотрел в глаза интерна, практически не моргая, с вниманием и аккуратностью ловя каждое слово.  Семен закончил монолог, облизнул пересохшие губы и высоко поднял подбородок, словно еще пять секунд назад проскандировал гордое: "Служу России!" В глазах читалась победа, за призрачную вероятность которой он так отчаянно цеплялся. Его же "собеседник" оставался спокоен, так, словно он знал что-то, чего не знал глупый мальчишка. Затем прозвучало приглушенное: - Семен, я скажу тебе только две вещи: первое - мне доступны настоящие удовольствия; второе - ... ты меня не разочаровал... Зрачки Семена расширились. Быков сильнее сжал его затылок и притянул к себе, настойчиво, по-варварски, впиваясь в губы парня, с каждой секундой усиливая темп и интенсивность, понимая, что взаимности не будет. Лобанов пытался вырваться, но был еще сильнее вдавлен в стену сильным, словно деревянным, телом. Их животы соприкоснулись. Страстный, влажный поцелуй такими твердыми, уверенными губами застал врасплох.  Женщины так не целуют. Это что-то другое. Притягивающее, гипнотическое. Это сила. И ничто в этом мире так не завораживает, как она. Властная, целеустремленная, имеющая претензии на тебя, делающая тебе вызов. Женщины так не целуют... На долю секунды Семен расслабился, просто, чтобы вздохнуть. Перевести дух. Чтобы ощутить силу... совсем чуть-чуть, немного. Просто из любопытства, а что будет если... Просто наивно полагаясь на свою стойкость.  Быков остановился, почувствовав податливость. Отстранился. Лобанов тяжело дышал, в смятении глядя на него блестящими глазами. Мужчина медленно сжал свои пальцы, охватывавшие затылок, проведя по нему пять невидимых борозд. Снова приблизился к покрасневшим губам и слегка коснулся их, мягко проникая языком в рот, затем снова отстранился, и снова приник к губам интерна, нежно обхватывая их своими губами. Это походило на поддразнивание, издевку, на своеобразное закрепление победы - реальной, ощутимой.   Правая рука Быкова опустилась ниже, проникла за резинку штанов и нижнего белья. Семен встрепенулся, открывая рот в панической попытке сказать хоть что-то из того вихря мыслей, что закружили у него в голове. - Тсс... Тихо, Сема... Я не обижу тебя... И никогда не хотел обидеть. Посмотри на меня... Ты слышишь? Посмотри на меня. Молодец... Теперь отпусти мое запястье. Вот так, хорошо... - прохладная ладонь охватила член и начала медленно водить по нему вверх-вниз. Лобанов сбивчиво задышал, его щеки залились краской. Эрекция еще не наступила, но суть происходящего окончательно дошла до него. Теперь настала его очередь вглядываться в лицо своего научного руководителя с немым вопросом в глазах: "Как так?" Вопрос этот занимал недолго - тягучее тепло охватило низ живота, отключив практически все мыслительные процессы. Он моментально ухватился за тонкий край плинтуса, боясь упасть из-за дрожи в ногах. Закатил глаза и сильно прикусил нижнюю губу, словно наказывая самого себя за наслаждение. Быков довольно улыбнулся - совсем не той идиотской улыбочкой, которую он демонстрирует каждый день в больнице, наклонился к парню и вновь прошептал ему на ухо: - Знаешь, Сема, я думал о тебе с первого дня, как увидел... Я знал, что именно со мной ты будешь покорным. И ты должен знать, что я не дам тебя в обиду... если так будет и дальше. Ты - мой... и ты не будешь спорить по этому поводу. - Сухая, уверенная рука знала, что делает. Парень опустил голову на плечо мужчине, ощущая близкую разрядку. Он несколько раз глубоко вздохнул. Пальцы продолжали цепляться за деревянную панель. -Тебе нравится? Это похоже хоть на какое маломальское удовольствие? - глухие стоны отвечали сами за себя и довольная улыбка не сходила с лица Быкова - Как видишь, ты не распался на молекулы, вступив в наш клуб извращенцев, хотя.... - Семен откинулся назад, гулко ударившись об стену, закрыл глаза и затрясся мелкой дрожью, - то, что ты сейчас испытываешь, очень похоже на это. Маленькие, искристые частички, на которые ты неумолимо рассыпаешься...  Вкрадчивый голос Быкова постепенно сошел на "нет", смешался со звоном в ушах. Лобанов сполз по стене, закрыл глаза и просто замер. Дыхание медленно восстанавливалось, дрожь в ногах проходила. Через несколько секунд он почувствовал, как перед его лицом чем-то машут. Это был рулон кухонных салфеток, заботливо протянутый Андрей Евгеньевичем. - Что это? - Это салфетки, Сема. - Зачем? - Нос высморкать!  - Эм.. я пойду... - Куда? - В туалет. - Хватит ломаться, Лобанов, тут все свои. Давай вытирайся и пошли пить чай. Жрать хочу, как собака.  Семен так и замер с шоком в глазах и выставленной вперед рукой, держащей рулон. Быков тоже особо не проявлял признаков активности, нависая, словно вкопанный, над интерном. Наклонил голову набок и спрятал руки в карманы. Он, хотел посмотреть на процесс. Бесспорно хотел, где-то глубоко, на подсознании, и рефлекторика тела его не подвела. Но, по факту, он понимал, что стоять и пялиться на это было совсем ненормально. Однако, времени для того, чтобы ретироваться, не осталось.   - Что, так и будете смотреть? Ну, ладно... - Семен уверенно, не скрывая раздражения, оторвал добрый шмат бумаги, запихнул его в штаны и методично поелозил им там. - Мусорка где? - Догадайся с трех раз. - Врач развернулся и расслабленной походкой отправился на кухню. Семен скомкал в ладони бумагу и проследовал за ним, морщась от болезненных ссадин на спине.  Кухня была достаточно просторной, хоть и не футбольным полем. Совсем неплохая, добротная мебель, почему-то светлых тонов, заполняла пространство. Семена это удивило, наверное потому, что жилище Быкова он всегда представлял темным и угрюмым, холодным и совершенно не уютным, с минимум мебели и света. А тут на тебе, шкафчики цвета слоновой кости, мягкие табуретки, куча магнитиков на холодильнике. Почему-то, все эти мелочи ускользнули от его внимания в прошлый раз, когда в гордом одиночестве (и пьяном угаре) он курсировал от туалета к кухни и от кухни к туалету, троща все на своем пути. Андрей Евгеньевич достал из холодильника сыр, колбасу и масло, положил провизию рядом с нарезной доской, развернул из полиэтилена хлеб и принялся "напиливать" ломтики зубчатым ножом. Лобанов ногой выдвинул из-под стола табурет и медленно сел на него, немного поерзав. Повисла тишина, которая начинала давить и раздражать. Семен запрятал лицо в ладони, громко выдохнул, затем поднял его и проговорил, глядя на Быкова: - Так что, значит вы - не старый хитрожопый педик, который завлекает мужиков в безлюдное место и трогает их за коленки? Вы - хитрожопый педик, который завлекает мужиков в безлюдное место и дрочит им, так? - парень весь собрался и подтянулся, ожидая, что внушительных размеров нож полетит ему сейчас прямо в голову. - А ты что, со мной опять на "вы"? Елки, Лобанов! Если бы я знал, что именно вызывает у тебя уважение, то оприходовал бы твой член в самый первый день нашего знакомства! - На сколько я помню, именно это вы и хотели сделать... в первый день нашего знакомства. - Хотеть сделать и сделал - две разные вещи, Сема. Но, я рад, что этот факт уже не вызывает у тебя приступ лютого бешенства.  Парень стыдливо наклонил голову, сжимая, лежащие на столе, кулаки. Андрей Евгеньевич не мог не заметить это.  - Это психологический момент, Семен. Тебе понравилось и, не смотря на всю абсурдность происходящего, ты уже не сопротивляешься этому так сильно. - Щеки Лобанова вспыхнули.  - Да с чего вы взяли... - Даже и не знаю, с чего? - Быков поставил на стол тарелку с бутербродами и две чашки. - Может, с того, как вдруг ты закрыл глаза, когда я целовал тебя, или как постанывал, когда... - Перестаньте. - Интерн встал и подошел к окну. Поднятые жалюзи пускали солнце внутрь, освещая комнату. Пришлось даже немного зажмуриться. Он прислонился головой о раму и начал бить об нее кулаком, отстукивая четкий, медленный ритм.   - Семен, я понимаю, что откровенный разговор выводит тебя из равновесия, но поговорить все равно придется, поэтому успокойся. Мы же не можем все время устраивать драки, как дворовые пацаны. Хотя, я всегда могу вколоть тебе успокоительное, если ты хочешь. - Не хочу. Зачем вы это делаете? - Ввожу тебе успокоительное?  - Нет. - Тогда, для начала, давай определимся, что именно ты подразумеваешь под "это"? - Быков закинул в рот оставшуюся часть бутерброда, который приговорил меньше, чем за минуту, отпил кофе и принялся за следующий. - Я подразумеваю под "это"... - Зачем я хочу тебя? Ты не поверишь, я задаюсь этим вопросом не первый день. Что еще тебя смущает? Секс с другим мужчиной?  - У нас не было секса! И не будет!  Быков поперхнулся горячим кофе, который попал ему даже в нос. Какой упрямый человек! Потрясающе тугодумный и упрямый! "Не было и не будет!" Пусть так. Уже давно стало очевидным, что разговаривать с Лобановым бесполезно. С ним либо сразу бить, либо... сразу любить. Доктор улыбнулся своим мыслям.  - Чего вы лыбитесь?! Ах, да! Я же забыл о прокуроре! Вас это веселит?  - Ну, вот что ты сразу в бутылку лезешь? Сядь. Давай, садись. Загораживаешь весь свет в окне. Сидеть же можешь, я видел! Так вот, о прокуроре можешь забыть. Ты ничего ему не сделаешь. Я говорил тебе это тогда, скажу и сейчас.  - Это по вашей вине произошло.  - Возможно. Ты хочешь, чтобы я извинился?  Семен помедлил с ответом. А ведь и вправду, чего он хочет. Убить кого-то? Получить деньги за моральный ущерб? Глупости. Он отвел глаза в сторону и тихо произнес: - Может, и хочу. - Хорошо. Семен, я сожалею о том, что случилось... И извиняюсь. - Выразительно и с расстановкой, спокойно и без пафоса начал Андрей Евгеньевич. - Ты не принимаешь происходящего и еще не скоро примешь, но ты должен знать, что в моих действиях не было злого умысла. Была хитрость и даже корысть, но не злой умысел. Я знаю, что ты не представляешь, как жить с этим дальше. Я знаю, что ты спокоен сейчас не из-за смирения, а из-за усталости, из-за чувства загнанности. И я тебя понимаю, потому что есть вещи, которые не решить оскорблениями или кулаками, их нужно просто перетерпеть. Ты мне нравишься. Нравишься так, как ни одной девушке, потому что я вижу тебя под другим ракурсом. И этого, увы, ты то же не можешь принять. Но, все эти события и обстоятельства, они повлияли на тебя и безусловно изменили. И ты не можешь не принять себя... - Семен резко перевел взгляд на врача, в его глазах задрожали слезы. Быков насупился, отставил чашку. В пристальном взгляде зажглось понимание. - Соломакин говорил тебе тоже самое? - Да. Слово в слово. "Выпьем за умение принимать себя такими, какие мы есть". - Сказал он шепотом и замер, глядя в пустоту мокрыми глазами, слезы из которых очертили дорожки на щеках.  Только в этот момент Быков осознал размер бедствия. Размер своей глупости и толстокожести. Вдруг понял, что весь его жизненный опыт - коту под хвост. Какими убийственными порой бывают слова, какими бесполезными... Он встал, подошел к парню и поцеловал его в макушку, волосы на которой растрепались в сбитый, хаотичный ежик: - Мне очень жаль, Сема. - Мне тоже... Андрей Евгеньевич.