Я постараюсь не уничтожить тебя

- Лобанов, ты ли это?! - А, Романенко... - Опа, не понял! С каких это пор ты меня по фамилии называешь? Или тебя так огребло бампером, что друзей забыл? Скоро грешным делом на "Вы" перейдем - Да, не на что мы не перейдем... Слушай, Глеб, отвали. И без тебя тошно. - Ладно тебе, Семен, чего ты? Ну подумаешь, машина сбила! До свадьбы заживет! А, так она у тебя уже была! Слушай, а как там Оля? Помирились, не? - Романенко суетился вокруг Семы, который, тем не менее, и не думал замедлять шаг.  - Помирились, помирились... Куда мы денемся, когда разденемся.  - Ну, это святое! Точно, все в порядке?  - Точно. - Ну, ты даешь. Угораздило же тебя под колеса попасть! На неделю из жизни выпал.  - Угу, из жизни выпал... точняк. - Что там стажировка, я так понимаю, накрылась медным тазом? - Какая... А, ну да.. . Накрылась. Пропустил - и все, накрылась. Ты даже не представляешь, как оно все накрылось... - Ладно тебе, Сема, не раскисай! Где наша не пропадала! Все равно к нам вернулся бы! Я вообще не понимаю, чего это Быкову взбрело в голову отправлять тебя куда-то?... Але, Лобаныч! Заснул, что ли?! Говорю, зачем ты Быкову понадобился?! Эээ... Что? Что ты на меня так смотришь? - Ничего... Я в туалет пошел. Потом пойду в ординаторскую. И ты иди туда. - Эх, дружище, я с тобой в параше лучше бы посидел, чем с этим психованным встречаться! Помощь, кстати, не нужна? Какой-то вид у тебя... бледноватый. - Не нужна! Давай дуй уже в ординаторскую! - Ну, лады. Не опаздывай только! А то Быков тебе такое устроит, что бампер покажется мягким, пуховым матрасом! Все-все, ухожу! Только не зверей так сильно!     Семеня кривыми ножками, Романенко направился в противоположную от туалета сторону, весело насвистывая нескладную мелодию. Судя по всему, Андрей Евгеньевич не особо красочно описывал травмы Лобанова, ограничась стандартными: "пара ушибов", "легкое сотрясение", "переломов нет". Все наверняка обстоит именно так, иначе Семена уже караулила бы у входа в больницу сердобольная Черноус, а с ней, пожалуй, и Левин. Хотя, нет, Левин отпадает. Но, Глеб точно замучал бы расспросами о целостности и сохранности костей, почек, мозга и селезенки... Все таки, Быков знал, что делает, поэтому поступил правильно. Еще вчера забота друзей казалась такой желанной и жизненно необходимой, сегодня же любое внимание в свой адрес вызывало приступ острой социопатии и асоциальности. Словно они могут все понять лишь по тому, как он смотрит, как двигается. И тогда ему будет стыдно - очень стыдно. И тогда он окончательно поймет, как прав был Быков, когда высмеивал его порывы предать случившееся огласке.      Семен немного постоял в санузле, глядя на белый кафель. Сюда ему не надо было, но еще больше ему не надо было слушать размышления о том, зачем же он понадобился Быкову. Интерн набрал в ладони воды и умыл лицо. Затем открутил краник на полную, дожидаясь, пока напор ускорит охлаждение, снова наполнил пригоршню и повторил "процедуру". Бумажное полотенце медленно выползло из сенсорного аппарата - стоило только провести рукой у датчика. Мерный звук  "вжжи" проехался по тишине. Семен замер, глядя на свисающую салфетку. Вода капала с лица, позволяя прохладному воздуху обветривать его, однако, парень не спешил сменить одни неприятные ощущения на другие. И все же, идти по больнице с мокрым фэйсом было подозрительно. Он медленно протянул руку к черной пластиковой коробке, висевшей на стене, и кончиками пальцев дотронулся до бумажного полотенца, так, словно оно могло ударить током, затем одним движением смял его и выдрал из рулона, оставляя еле заметные лохмотья на линии отрыва. Небрежно вытер лицо, пригладил волосы и скривился на свое отражение в зеркале. Пора.    Помнится, в фильме "Матрица" был такой эпизод, когда главный герой проезжает по родному району, сидя на заднем сидении автомобиля, и размышляет над тем, какими чужими стали привычные улочки, какими опустевшими, бессмысленными... Точно так же и Сема ощущал себя непричастным к происходящему, будто он выпал из реальности в тягучую прострацию и все вокруг теперь кажется глупой суетой, скрывающей правду. Вот здесь он обедал, здесь курил, здесь болтал с друзьями. Вот Люба, внимание которой удалось избежать поутру, теперь кричит привычное: "Привет, Лобанов!" и тут же добавляет не менее заезженное: "Совсем оборзел! Даже не поздоровался!" Вот медсестричка Лена бросает в его сторону любопытный взгляд - скорее по привычке, потому что уже давно уяснила: Семен Лобанов - дохлый номер. Вот два санитара промчались мимо со скоростью ветра, толкая громоздкую, ужасно тарахтящую каталку к грузовому лифту. Наверное, кому-то плохо, кому-то нужна помощь. Кому-то еще, кроме Лобанова... Почему же осознание этого не успокаивает? У входа в манипуляционную показалась все та же бабуся с "капельницей на привязи". Надо же, ее все еще не выписали. Хотя, прошло всего несколько дней, а кажется, словно целая вечность. Бабушку стало жалко. Семен завернул за угол. За его спиной, отдаленно послышался голос Кисегач: "Доброе утро, Сергей Сергеевич..." Кто-то задел ведро для мытья полов и оно с шумом покатилось по гранитному полу. "Сколько можно сдавать кровь на анализ?! Я скоро в обморок упаду от голода!",  "Нет, вы не можете наведать мужа раньше шести вечера - правила одни для всех...",  "Ну, мама я не хочу....",  "Вы не подскажете, где находится отделение..."  Шум. Шум. Шум.      Ординаторская словно выросла из-под земли. Парень дошел к ней на автопилоте и теперь резко остановился перед дверью, смотря на непроглядное стекло расширенными глазами. Он вообще в последнее время слишком часто стоял перед какими-то дверьми. Они скоро начнут ему сниться - большие и маленькие, деревянные и металлические. Ты открываешь их и... ты сам себе не хозяин. Хорошо, что суета больницы отвлекла. Хорошо, когда прибываешь к пункту назначения, не думая о нем. Все равно ничего путного в голове за последние несколько дней не появлялось.     За дверью слышались картавые вопли Быкова. Похоже как раз подошла очередь Левина получать на орехи. Надо же, эта истерика звучала весьма впечатляюще, если послушать со стороны. Имя вождя пролетариата поносилось с особым рвением и казалось, что оратор, выкрикивающий его, встал на подоконник и горланит свой монолог на всю улицу, а то еще хлеще - снял туфлю и бьет ею о стол, с угрозами показать всем и вся "Кузькину мать". Семен, неожиданно для себя, улыбнулся уголком губ, затем вновь стал серьезным и сосредоточенным, вздохнул и ступил в комнату. Повисла тишина. Конечно же, все слушали Андрея Евгеньевича и не смели вставить ни слова. Вот теперь он замолк и остальные продолжали молчать по инерции. Семен смотрел на них сверху вниз, мерно переваливаясь с ноги на ногу, затем переключил внимание на Быкова, которого просто подмывало спросить лукавое: "Что, не насмотрелся за последние пять дней?" Его вообще подмывало выкрикнуть что-то радостно-облегченное. Но, он сдержался, лишь ответив интерну таким же пристальным взглядом. Мнение по поводу его опоздания никто не высказывал. Сидящие на диванах это поняли и медленно повернули головы в сторону научного руководителя.   "Зомби, чистые зомби.." - устало подумал Быков. Что правда, чуть больше эмоций читалось в глазах Бориса - ему очень хотелось, чтобы орали на кого-то другого, но не на него. Врач недовольно закатил глаза. Ну, как хотите, оглоеды...   - Лобанов, чего опаздываем?! Я что-то не припомню, чтобы благословлял тебя на особый график! - Андрей Евгеньевич, ну зачем вы так? Страшно слушать. Его же машина сбила, может у него болит что-то. Сема, ты как? - Черноус, страшно, когда машина сбивает и твои ботинки в разные стороны летят, а если не летят - значит ничего страшного.  - Откуда вы знаете, может и летели! - сдерживая смех выпалил Глеб, не особо врубаясь в суть разговора. - Романенко, если ботинки летели, то вместе с ними летели и мозги, и кишки, и другие внутренности, которым особо не повезло в этот день! Ты что не знаешь, что при сильных ударах многие жертвы ДТП теряют обувь, а вместе с ней и жизнь. - Ну, ладно... буду знать. - Пристыженный Романенко не особо хотел спорить на тему вероятной гибели друга и покорно умолк, глядя из-под лба на Семена.  - Так что... Лобанов, ты не собираешься отвечать на вопрос коллеги? - Какой вопрос? - тихо переспросил парень, словно выныривая из параллельной вселенной. - О твоем здоровье. - Все в порядке, Андрей Евгеньевич... - он осекся и повернулся к Черноус, - все в порядке, Варя. Я жив. Руки, ноги целы. Голова не болит... потому что от того количества сна, в котором мне пришлось пролежать, голова вообще может отмереть. К труду и обороне, короче, готов.  - Вот и славненько! Люблю емкие и содержательные фразы! - довольно потер руки терапевт, прерывая попытки интернов поподробнее расспросить товарища о случившимся. - Теперь все свободны, кроме Сем... Лобанова.      Интерны синхронно поднялись. Первым к двери подоспел Левин, гонимый желание покинуть эпицентр истерик, слюней и разбросанных ботинок. Следом прошла Варя, сочувствующе сжав рукав Семена и жалостливо посмотрев ему в глаза. Руку он одернул, но от Романенко не смог увернуться и Глеб таки выписал дружеский хлопок по плечу. В его лице читался оптимизм и надежда на скорый перекур с последующим перетиранием происшедшего. Никто особо не парился. Ординаторская стихла.       - Значит, ничего страшного не произошло? - Лобанов, не прикидывайся идиотом. Что еще я должен был сказать?  - Наверное... ничего.  - Как прошла ночь дома? Надеюсь твоя жена не такая нудная, как доктор Варя. - Я не знаю. Не разобрал. Что-то говорила, спрашивала... Ночь прошла хорошо. Относительно хорошо. Спал на диване.  - Чего это вдруг?    Осознав, что ляпнул лишнего, Семен засунул руки в карманы и уставился на потолок. Прошла минута, вторая... Осталось только, чтобы повалил мелкий снежок и заиграла тихая мелодия, что-то из "Щелкунчика" - "Танец Феи Драже". Паба-пам-пам-пам-Паба-пам-Паба-пам... Колокольчики там, скрипка... И можно стоять так вечно, избегая разговора.     - Так что же с диваном? Я в жизни не поверю, что Ольге захотелось любви в такой неподходящий момент. - Да, ничего ей не захотелось. А мне так тем более все побоку было. - Он снял с плеча сумку и повесил на крюк, затем начал медленно стягивать куртку, боясь сделать хоть одно резкое движение. Быков слез со стола, на котором все это время сидел, и сделал попытку приблизиться. - Только не надо мне помогать. Помощнички нашлись тут. Вам я тоже бледноватым кажусь? - Кажешься, но не в этом суть. - Быков прищурил глаза и все же подошел к парню, игнорируя его возражение, взялся за ворот куртки и попытался снять. Семен дрогнул, вжал голову в плечи и резко отстранился. - Сказал же, не надо помощи! - превозмогая ломоту в теле, он быстро стащил с себя верхнюю одежду, небрежно кинул ее на вешалку и надел халат. - Какое задание на сегодня? - А ты уверен, что хочешь идти к пациентам? - Но, вы же сами говорили, что работа поможет мне забыть...  - Да, я помню. На столе лежит история болезни.   Семен подошел к столу, взял тоненькую папочку и молча вышел, глядя перед собой пустым, отрешенным взглядом. Конечно же, Быков сразу просек что к чему. Что еще ему стало понятно? Как Сема старается отводит взгляд от тонких губ, кода смотреть в глаза получается уж слишком долго? Как непроизвольно потер затылок, на котором все еще осталось ощущение теплой пятерни, стоило лишь увидеть руки, кисти которых слегка касаются выглядывающие из-под халата татуировки?  Похоже, желание Романенко покурить исполнится раньше, чем он ожидал. Придется терпеть его треп, но, выхода нет - от безделья тот появляется в курилке каждые пять минут. Как же это раздражает! Почему нельзя пойти и заняться делом? Столько работы, но нет, надо весь день просиживать штаны и тратить время ни на что. "Тунеядец гребаный!" - пришло в голову меткое, но отнюдь не принадлежавшее Семену, определение.     Быков же продолжал стоять где и прежде. Все его мысли по поводу происходящего вместились в одно слово: - Беда. - Очень редко эта фраза произносилась всерьез... Он посмотрел на наручные часы, что-то прикинул в уме и так же вышел из ординаторской.     У кабинета главного венеролога стояли двое - его хозяин и представительного вида мужчина, счастливо пожимающий руку Иван Натанычу и за что-то благодаривший, судя по всему, своего спасителя. Мужчина откланялся и доктор вернулся к себе, светясь счастливой улыбкой. Быков тоже улыбнулся. Что может быть лучше, чем испортить кому-то настроение?! Не утруждая себя стуком, он зашел и сразу же развалился на излюбленном диванчике. Натанович застыл в привычной для себя позе - человека, который ставит бутылку коньяка в заветный шкафчик.    - О, Андрюша! Не ожидал тебя сегодня увидеть. - Это еще почему? - Ну... Так сразу и не объяснишь. - Снисходительно улыбнулся венеролог. - Кончай ерничать, Купитман. Мог бы и догадаться, что день возвращения Семена не будет радужным и безоблачным. - Ну, вот. А утро так хорошо начиналось! Как он? - Вот о том, как он, я и хотел поговорить. - Сема не захотел пройти обследование? - Да, какое там обследование?! Что ты! Я ему и не предлагал. - То есть, как это не предлагал? Ты что же думаешь... - Нет, я не думаю, что оно ему не надо. Не смог я с ним нормально поговорить. Он пришел весь на иголках... Я подозреваю, что и под ординаторской минут десять простоял прежде, чем зайти. Теперь можешь представить, как он спешил ее покинуть? - Этого следовало ожидать. Хотя, если честно, я рассчитывал на неприятности побольше, как то пьяный Лобанов, обкуренный Лобанов, кричащий, матерящийся... - Ну-ну, не горячись! Так уж прям пьяный и матерящийся. Он к алкоголю еще долго не притронется.  - Твоими стараниями. - Купитман, вообще-то, это Я собирался испортить тебе настроение! - Андрюша, давай сразу обозначим позиции - пока ты находишься в данном душевном состоянии, я - автоматически "на коне", как единственный здравомыслящий человек. А это значит, что у меня больше шансов контролировать ситуацию. - Фиг с тобой. - Терапевт раздраженно отмахнулся от друга, - можешь станцевать лезгинку от радости.  - Ха-ха, непременно! Ты не поверишь, именно этим главный венеролог больницы и занимается, когда никто не видит!  - Если учесть, как ты синячишь, то я до сих пор удивляюсь, почему доктор Купитман не ходит по больнице вприсядку с бойким: "Асса!"  - Так, ладно, 1:1. Говори давай, что с Семеном? Он опять норовил подраться? - Если бы!  - То есть, как? - Купитман удивленно поднял бровь. - А так. - Быков наклонился вперед, нервно потирая кулаки. - Он сказал, что эту ночь провел на диване... Не с женой в постели, а просто на диване. Я не веду к тому, что у них должен был быть секс и, о ужас, Сема не захотел! Просто странно как-то. Ты же понимаешь, что в его состоянии до коликов охота полежать на чем-то мягком и удобном. Это просто физиологически необходимо! - Понимаю. Продолжай... - Купитман снял очки и прикусил кончик дужки. - И тут он ложится на диван! А потом сегодня - я предложил ему помочь снять куртку и ты даже не представляешь, как его передернуло!   - Андрей, извини, конечно, но это вполне закономерно. Я думаю, объяснять почему не нужно, если только ты не хочешь, чтобы я опять испортил тебе настроение.   - Не хочу. И объяснять не надо. Но все же, меня это настораживает. Он, получается, боится, чтобы к нему прикасались и, судя по ситуации с женой, табу наложено не только на меня.  - Это тоже вполне закономерно. Стандартная реакция человека, пережившего изнасилование. Для него теперь любые тактильные ощущения - соль на воспаленную память.  - Да, ты прав... Я ожидал последствий и мы с тобой об этом разговаривали, но мне сложно будет как-то успокоить его без возможности, скажем... - Быков развел руками, - похлопать по плечу.  - Сложно, не сложно, а именно это тебе и придется делать. Как говорится: "клин клином вышибает". Понятно, что и необходимый базис подготовить надо будет - убедить его в эмоциональной безопасности, в искреннем понимании, участии... Это он пока у тебя в доме был, мог вступать в минимальный контакт - потому что весь его мир, на какой-то момент, сосредоточился на тебе и твоей квартире. А сейчас мир вновь стал большим... и опасным. Сейчас он не подпустит к себе никого.  - Я и сам об этом думал и, похоже, ты прав. Но, Купитман, от куда у тебя столько знаний по этому вопросу, а?   - От куда, от куда! Из курса по психологии помню! Я свой диплом, поди, не в подземном переходе купил! - венеролог резко встал из-за стола и начал перебирать бумаги, как бы давая понять, что на его седую макушку внезапно навалилось куча работы.  - Ладно, Ваня, расскажи мне о психологии и о дипломе... Ну, пойду я. У меня, похоже, на одного пациента стало больше.     Иван Натанович ничего не ответил и даже головы не поднял. И только, окончательно оставшись в одиночестве, перестал бессмысленно перебирать бумаги, сбивая их в кренящиеся стопки, поднял взгляд на то место, где только что стоял его друг и произнес:     - Рассказать ему о психологии... Расскажи мне лучше о скромном желании похлопать Лобанова по плечу - невинно так, по дружески. Люблю, знаешь ли, сказки по утрам.    ************