Я постараюсь не уничтожить тебя

Слева от себя Семен заметил Купитмана, поприветствовал его кивком и готов был забыть об этом незначительном эпизоде, но что-то в глазах главного венеролога заставило его замедлить шаг. Интерн обернулся и увидел внимательный взгляд, очень сильно похожий на тот, которым Быков смотрел на него в самый первый день пробуждения. И это совсем не те наигранно-заботливые взоры, которые ловит на себе везунчик, выживший под колесами автомобиля - выживший, ну и ладно. Семен остановился, в злобе сжал кулаки и прикусил губу: "Твою ж мать!.." Он вытер ладонью внезапно вспотевшее лицо. Его хрупкий, стеклянный замок спокойствия, выстроенный на фундаменте полной секретности, рассыпался на сотни режущих осколков. Тот самый телефонный разговор, подслушанный им и приведший в результате к потасовке с весьма неожиданными последствиями, как-то вылетел у него из головы. Сема повернулся к Купитману, краем сознания надеясь, что тот уже ушел. Иван Натанович стоял там же, глядя на него теперь уже по-отцовски спокойно. Он медленно, словно уставший, снял очки и движением головы указал на процедурную, после чего, не дожидаясь более ни секунды, зашел в нее сам. Лобанов огляделся по сторонам, вновь убедился в полном безразличии окружающих и последовал за ним. Кабинет был пуст и сумеречен, по крайней мере, та его часть, которая отмежевывалась стеной от части основной, где располагалось окно. Контейнеры, для хранения стерильных шприцов и других медицинских инструментов тускло поблескивали, ловя стальными боками жидкие лучи. Стол, стул, кушетка. Мрачно и уныло. Идеальное место для сведения счетов с жизнью. Семен подумал, что именно в таком месте он хотел бы залезть в петлю. Надо будет запомнить идею, если что. - Да, я понимаю, место не самое удачное для разговора, - начал Купитман. - Вы просто в корень зрите, Иван Натанович. - Ну, что есть, то есть. Ты, собственно, как, Семен? Как самочувствие? - Вы о чем, не понимаю? - Не прикидывайся идиотом, все ты понимаешь. - А, вы об этом! Что сказать? Немного болят бока, а так, вроде, все в норме. Я даже больше скажу: как вспомню, что помял этому гаду бампер, так вообще здоровым себя ощущаю! - Ситуация ясна... Значит так, я уже договорился с Николаем Генадьевичем - тот, который Стежинский, пойдешь сделаешь энцефалограмму, когда освободишься с больным. Потом идешь в пункт сбора крови и сдаешь анализы на ВИЧ. Об анонимности не беспокойся. Ты же знаешь, что... - Нет, это вы, видимо, чего-то не знаете, Иван Натанович, - нарочито подчеркнуто произнес имя венеролога Семен, - от столкновения с автомобилем ВИЧ не передается. - Да, разумеется, - Купитман повесил очки на ворот халата и сложил руки на груди, - он передается половым путем, в частности во время незащищенного, незапланированного полового акта, - последние три слова он поставил под ударение. - Ну, понятно, эту замечательную возможность поучить меня уму-разуму вы не упустите, да? Можете теперь и ноги об меня вытереть, чего уж там... И с каких это пор вы контролируете мои незапланированные акты? - С тех самых, как ты не контролируешь свое потребление алкоголя. - Кто бы говорил! - Я сделаю вид, что не услышал этого. - Так сделайте вид, что не услышали и всего остального! Чертов Быков, как же я тебя ненавижу! Сволочь, трепло! - все же, обида за то, что случай у прокурора обсуждался еще с кем-то, очень задел Семена. Он вдруг понял, что упустил это из виду. Всыпал Андрею Евгеньевичу за его хитроумные махинации, но забыл "поблагодарить" за длинный язык. Лобанов начал метаться из стороны в сторону, издавая лишь обрывки слов, которым не суждено было срастись в полноценные фразы. - Ну что за человек?! Тварь! - процедил он сквозь зубы и одним махом сгреб с полки те самые контейнеры, устроив феерический шум и грохот. - Почему бы вам просто не изобразить временную амнезию, а, доктор?! - Семен, успокойся, возьми себя в руки, - растерянный Купитман отступил назад, морщась от пронзительного звука. - Успокоиться? Сейчас я успокоюсь, Иван Натаныч... - с искривленным от гнева лицом, парень надвигался на венеролога. - Сейчас я очень сильно успокоюсь... Так успокоюсь, что мало не покажется... - Лобанов... Семен... Сема! Послушай меня, ничего страшного не произошло. Дай мне возможность все тебе объяснить, - Купитман попятился к стене и покосился на смежную комнату, в которой также имелся выход. В это момент дверь открылась и на пороге появилась молодая медсестричка, на лице которой было столько взволнованности словно в ее голове засела абсолютная уверенность, что процедурная стала эпицентром конца света и за ужасным дрязгом последует землетрясение с извержением вулкана одновременно! - Эээ... Лена, закройте дверь, пожалуйста. У нас случайно упали контейнера. Сущие пустяки, - с максимальной небрежностью произнес Купитман. - Я - Марина... - Да-да, конечно, Марина... Закройте дверь и займитесь делом. - Хорошо. Извините, - девушка подчинилась. Выражение ужаса, тем не менее, не сошло с ее лица. Возможно, теперь она думала о вероятном буйном помешательстве одного из врачей и была невероятно близка к истине. Еще какое-то время был слышен ее звонкий голос, объясняющий сбежавшимся на шум, что ничего страшного не произошло - просто трудовая неурядица. Затем все стихло. - Вам придется очень постараться, Иван Натанович, потому что предательство мне порядком надоело уже, - Семен безжалостно наступал на шприцы, высыпавшиеся из какой-то емкости. - Да, Андрей мне все рассказал, сразу же на следующий день после того, как притащил тебя к себе домой, - скороговоркой начал Купитман, утаив однако тот факт, что знал о визите Семена к прокурору еще до того, как он состоялся, - но, поверь мне, в этом не было ни грамма сплетничества, кляузничества или же, того хуже, инсинуации*! - Только давайте сейчас без вот этих ваших умных слов! - Я хотел сказать, что этот секрет был раскрыт мне совершенно не для того, чтобы осмеять тебя, опустить в моих глазах... В конце концов, опозорить тебя. - Допустим... - было видно, что Лобанов немного успокоился. Он наконец-то остановился, услышав желанные заверения. Отметив положительные изменения в поведение парня, Купитман воодушевленно продолжил: - Не стоит рассматривать поступок Андрея Евгеньевича как предательство. Ты даже представить не можешь, в каком смятении он был после случившегося. Признайся честно, ты ведь жаждал поддержки хоть какого-нибудь друга, его участия, совета? - Допустим... - Вот и ему тоже понадобился совет, - Купитман неуверенно приблизился к интерну, - Семен, я тебе гарантирую, что я последний человек в больнице и за ее пределами, кто в курсе твоей ситуацией. По крайней мере, я могу ручаться за себя и за Андрея в том, что из наших уст не было уронено ни слова. Семен отвернулся, запрятал лицо в ладони и сделал несколько глубоких вздохов, приходя в себя. Затем повернулся к Ивану Натановичу, пристально, даже ядовито, посмотрел на него, подошел к двери и открыл ее, осматривая коридор. Люди сновали туда-сюда, в шуме больницы было сложно представить, что их разговор будет услышан. Он захлопнул дверь и повернулся к венерологу, глядя, тем не менее, куда-то мимо него: - Я признателен вам за беспокойство, Иван Натанович. Я пройду все нужные процедуры и сдам все анализы. Извините, меня ждут больные. - Зачем же так, Семен? К чему весь этот официоз? Я по-человечески к тебе, по-дружески, если хочешь... Не надо прятать глаза. Я все понимаю и не буду слишком навязываться со своим вниманием, просто хочу, чтобы ты знал - в тебе для меня ничего не изменилось... Лобанов отвернулся и уперся лбом о стену, будто разговаривал с ней, а не со своим собеседником: - Да что вы понимаете? Я себя чувствую грязным, везде - на теле, в душе. Я - уже не я. Что мне ваше понимание, если я сам себя не уважаю? - Это пройдет, Сема, поверь мне... - Извините, но я еще не скоро начну кому-либо верить, - он повернул ручку и приоткрыл дверь, - за молчание спасибо. Я не переживу, если кто-то еще узнает. - Нет-нет, можешь не волнова... - Семен уже вышел, и доктор остался в кабинете один. - Можешь, не волноваться... - завершил фразу Купитман, чувствуя свое полное бессилие. В остальном, день прошел быстро и без приключений. Энцефалограмма показала достаточно удовлетворительные результаты. Доктор Стежинский оказался шутником и пообещал, что после сотрясения Семен будет думать даже лучше, чем до. "Клин клином вышибают!" - констатировал крепкий старик с живыми карими глазами. Апатично отнесшись к добродушным подначкам старого врача, Лобанов отправился сдавать кровь, обливаясь от волнения потом - он и сам думал о вероятности заражения, поэтому с ужасом ожидал результата анализа, который, возможно, добьет его окончательно. Ждать ответа надо будет три дня, и если ничто не отвлечет Сему от этих мыслей, он тронется умом на нервной почве. В курилку он больше не совался, понимая, что разговор в процедурной вымотал окончательно и никаких бесед более уже не хочется. К счастью, это оказалось не такой уж сложной задачей - избегать друзей и... доктора Быкова. Однако можно ли говорить об игнорировании человека, который и так ни разу не попал в поле зрения. Ни разу с самого утра! Интересно, он был слишком занят весь день, или он тоже, как и Семен, вдруг поменял "тепло на холод" и теперь прячется в месте, одному ему известном? Почему он не подходил к нему, не интересовался проделанной работой? Не ругал, не гнобил, не пытался помочь (что вполне вероятно)... Это исключение сегодняшнего дня или так было раньше, просто этому не предавалось значение? А как вообще было раньше? Как было до того, когда Семен начал выискивать его глазами? Раньше Быков, словно специально, преследовал их - было такое ощущение. Хотя, наверное, раньше они слишком предвзято к нему относились... Сказав Любе, что задержится у пациента, Сема желал одного - чтобы она сообщила об этом всем остальным, тем, кому сегодня повезет уйти домой. Чтобы его никто не ждал. А если же кого-нибудь, Глеба в частности, оставят на дежурство, будет повод прийти в ординаторскую позже. Удивлению Лобанова не было предела, когда, выглядывая из-за угла, он обнаружил абсолютно всех интернов, идущих домой. Люба что-то эмоционально объясняла Романенко, тот не менее эмоционально хлопнул себя по бедрам, оглянулся по сторонам в поисках друга, у которого, как он наверное думал, воспалился трудоголизм, безразлично махнул рукой и с улыбкой на лице, в компании Вари и Левина, отправился домой. - И кого ты там пасешь? - за спиной послышался знакомый картавый говор. Семен вздрогнул, весь подтянулся, пытаясь собраться с мыслями. Неожиданно вышло... - Никого... - А это что было? - Просто смотрел, как они уходят. - А чего с ними не ушел? - С больным был занят! Это что, допрос с пристрастием?! - Называй, как хочешь. Так чего не ушел? - Просто не хотел... Это же не преступление. - По большому счету, нет. Так даже лучше. - Почему лучше?! - Потому что я тебя все равно на ночное дежурство сегодня оставляю. Думал, придется звонить и возвращать в родные стены, а ты вот он - здесь! - То есть как это, на дежурство? За что? - Семен закипал. - А с каких это пор мне нужен повод? - Ни с каких, но... Я не понимаю... - Что тут не понятного? В больнице должен кто-то остаться на дежурство. Так? В силу того, что тебя несколько дней не было, твоим друзьям пришлось отдуваться и за тебя. Сегодня ты пришел, поэтому остальные балбесы могут отдохнуть. Вот я их и отпустил. - А вы почему остались? - А кому еще оставаться? - Значит, будем дежурить вдвоем... - Ну, если хочешь, можем пойти окопы покопать. - Какие окопы? - Ладно, Сема, не напрягайся. Давай, пошли, стоим тут, как два дурака. - Куда пошли? - В ординаторскую... - было видно, как на языке Быкова вертится много острых, колких фраз и это скупое "в ординаторскую" далось ему с огромным трудом. - Знаете... Я еще пройдусь по больнице, загляну в палаты к больным... Вы же сами сказали, что я много дней не работал. - Куда ты собрался пойти? Неужели за весь день не находился?! И не надо так испуганно на меня смотреть, словно буржуазия на Ленина. - Ничего я не смотрю... А вы, не находились? Вас я тоже особо нигде не видел... - перешел в наступление Семен. - Что? Так, хватит. Живо - в ординаторскую, я сказал! Вновь почувствовав себя салагой, Лобанов зашагал в заданном направлении и уже на полпути вдруг понял, почему весь этот день так жаждал увидеть своего научного руководителя (все же жаждал, хоть и бегал от него по подсобкам и палатам) - потому что он единственный, кто вел себя с ним адекватно, без соплей и сюсюканья. Как с нормальным или даже правильнее сказать - со здоровым. Вот и профит, как говорится, пошел. Андрей Евгеньевич очень сильно старается, что-то изображает, даже в чем-то себя ломает - и все ради Семена, его хорошего самочувствия и душевного равновесия. Похоже, рассыпавшийся этим днем замок спокойствия, постепенно приобретает прежние очертания. И, в конце концов, не будет же Быков лезть к нему целоваться прямо здесь в больнице! Он же не совсем чокнутый. - Тяжелых больных в отделении не много, так что ночь не должна быть напряженной, - сказал врач, заходя за Семой в ординаторскую, - возможно даже удастся поспать. - Эм... Возможно... - Что тебя так смутило? - Да, нет, просто... Не привычно как-то с вами вот так разговаривать... по-простому, без стеба и криков... Здесь в больнице. - Я думаю, нам теперь нет смысла собачиться, будучи наедине, по крайней мере. - Не знаю... Есть ли вообще во всем этом смысл? - Смысл есть всегда, просто иногда, Сема, мы слишком поздно о нем узнаем, постфактум, так сказать. Чай будешь? - Давайте... - А пока закипает вода, - Быков включил электрочайник, подошел к двери и повернул ключ - давай-ка произведем небольшой осмотр. - В смысле? - В смысле, я хочу осмотреть твои раны... Везде. Ты же проверял сегодня головной мозг, да? И кровь сдавал, а терапевту так и не показался. - Особо и нечего показывать. Ребра почти не болят, гематомы не сошли, но уже не так заметны... Что еще? - Лобанов, давай ты не будешь ломать комедию. Представь, что я твой лечащий врач. Представил? Теперь снимай штаны. Услышав это, Семен понял две вещи: все те замки, которые он так трепетно строил в своих мыслях, развалились к чертовой бабушке не просто на осколки, а на мелкую, блестящую пыль; и еще: с "не совсем чокнутым" он погорячился, как, впрочем, и Быков со своим "ночь не должна быть напряженной"... ----------------------------------------------------------------- 1*. Инсинуация — преднамеренное сообщение отрицательных сведений (или даже измышление, клевета), имеющее целью опорочить кого-либо.