Я постараюсь не уничтожить тебя

- Блин, проспал! Люб, дай мне халат - свой забыл! - прокричал Семен, еще даже не добежав до регистратуры. - О-ты какой быстрый! А доброе утро, а пожалуйста?   - Доброе, доброе. Если я через две минуты не приду в ординаторскую, Быков устроит "доброе" утро всему отделению! - Ой, Лобанов, охотно верю... Орал сегодня с самого утра. Ладно, на, держи. Тебе еще за вчерашний подвиг причитается, Робин Гуд ты наш.   - Ага, спасибо. Игнорируя упавшие на пол куртку и сумку, интерн быстро натягивал белоснежный, выглаженный халат, приторно пахнущий стиральным порошком. Обнаружив, что надел его наизнанку, психанул и начал быстро стягивать уже изрядно помятую под нетерпеливым трепом униформу, чуть ли не рвя ее на части. Униформа никак не поддавалась атаке извне, упрямо собираясь в нескладные гармошки на предплечьях и цепляясь подолом за высокий цветок, стоявший сзади. Воспользовавшись моментом, Люба томно подперла подбородок рукой, устало вздохнула и умело присела на так удачно подвернувшиеся свободные уши: - Ох, Семен... Я тут подумала недавно: вот захочу я на старости лет наваять мемуары о жизни своей профессиональной. И что? О чем писать-то? - размышляла старшая сестра, безразлично глядя на потуги парня переодеть халат. - Как ни крути, а в каждой главе передо мной встает дилемма - Быков! Казалось бы, он - глава отделения, личность колоритная, характерная, ну просто подарок для писателя! А если подумать, каждый раз, когда появится необходимость упомянуть о нем, в книге-то своей, так кроме как о его оре и писать-то не о чем. Ты понимаешь? Вот начинаю главу, а там Быков орет на вас, оболтусов, начинаю вторую главу и там тоже Быков орет на вас, оболтусов... Ну, в третьей главе будет, конечно, поразнообразнее, - Люба покрутила перед собой пальцами, - в ней Быков орет на какую-нибудь медсестру. А дальше четвертая глава, пятая глава, шестая... О чем писать, а, Лобанов?! Я как писатель попадаю в тупик!   - А ты напиши о том, как Быков мечтает о сексе с одним из своих интернов мужского пола где-нибудь в подсобке сантехника и всем сразу станет понятно, как он любит иметь свой подчиненный персонал.   - Тьфу на тебя, Лобанов! - отмахнулась та и даже отшатнулась. - Тьфу, тьфу, тьфу! Ты что головой ударился? Да он такой мужик... Всем мужикам мужик! - она понизила голос. - Скажешь тоже, секс с интерном мужского пола... Ему и в пьяном угаре такое в голову не пришло бы! Давай иди уже в ординаторскую, фантазер недоделанный! - Ну, как знаешь... А вообще, мемуары - это хорошо. И да, кстати, ты случайно на шоу "Битва экстрасенсов" не мечтаешь попасть? - Что-о? Так, Лобанов, я сказала уже, дуй в ординаторскую!   - Дую, дую. Увидимся! Она смотрела испуганными глазами на убегающего Семена:  - Совсем парень умом тронулся. Бедный Быков, каких только гадостей о нем не придумают... Ну и молодежь нынче пошла. Растление вокруг сплошное! Моральный упадок! Тьфу!   Чувствуя, как настроение падает ниже плинтуса, Люба подняла трубку телефона и набрала номер своей очередной подружки. Конечно же, рассказывать об интерновских глупостях насчет заведующего она не будет (о таком по телефону не треплются - резонно думала Скрябина, все же, в силу своей натуры, упуская из виду то, что о таком не треплются вообще), а вот пожаловаться на наплевательское отношение местного балбеса к ее литературному энтузиазму у нее просто язык чесался!   - Алло, Кирочка. Здравствуй, моя хорошая. Да как у меня дела, все по-прежнему. Как на личном фронте? Ну как... С Борисом моим всё алес гуд, так что на личном фронте считай без сучка, без задоринки... Ой, представляешь, вчера ромашки мне подарил! Такой смышленый, я прямо не могу! - она довольно заулыбалась и начала кокетливо накручивать кончики волос на палец. - Ой, не говори... И кто бы мог подумать, да?! Так все повернулось! А вот с работой не очень... Да, не очень. Коллеги совсем совесть потеряли - никакой тебе поддержки или понимания, - она изобразила обиженность на лице, словно ее подруга могла это видеть. - Есть тут у нас один - Лобанов. Помнишь, я тебе о нем рассказывала... - Любовь Михайловна! - услышав Быкова, старшая сестра со скоростью света положила трубку еще до того, как поняла, откуда именно доносится голос начальника. - Что там с нашими больными?! - терапевт уверенно, подобно танку с пьяным русским экипажем, приближался к регистратуре, и его четыре "неуча" покорно спешили следом, с лицами людей, ступающих по минному полю - Так это... Как всегда, Андрей Евгеньевич, кто-то поступил, кого-то выписали... - Поступило много?!   - За утро - уже пятеро. - А сколько всего в отделении больных?! - простой во всех отношениях вопрос испугал даже Любу (интерны уже давно стояли с ошарашенными лицами позади Быкова). Не было и дня, чтобы он не придумал очередной гадости, чтобы не сделал работу и без того неопытных специалистов еще более невыносимой, но вот подобного рода анкетные опросы случались редко. Создавалось впечатление, что планируется что-то очень глобальное.... Медсестра сочувствующе посмотрела на интернов. Ей стало жалко даже Лобанова.   - Человек пятьдесят... - она пробежалась глазами по записям в журнале. - А точнее, пятьдесят два*.   - Пятьдесят два. Какое замечательное число! Пятьдесят... и два! Лобанов, ты не находишь это число замечательным?   - Нет, не нахожу, Андрей Евгеньевич. - Парень раздраженно замялся и спрятал руки в карманы.   - А это зря. - Врач подался немного вперед, словно норовил цапнуть его за нос. - Врать нехорошо, Сема.   - Я не вру! Это Вы тут... ерунду городите.   Остальные товарищи удивленно уставились на Семена.   - "Ерунду" говоришь?! А сколько у нас в отделении больных с проблемами кишечника, Люба? Ну, так, чтобы или кишечник, или около того.   - Сейчас гляну... Много, Андрей Евгеньевич, человек двадцать пять точно.   Быков повернулся к Семену и хитро улыбнулся: - Отсчитай-ка мне, Любовь Михайловна, ровно двадцать ДВА таких вот больных. - Пожалуйста. Раз, два, три.... - истории болезней стопочкой ложились перед Любой, - двадцать, двадцать один, двадцать два. Вот, ровно двадцать две папочки.   - А теперь, Лобанов, берешь всех этих несчастных и идешь ставить им клизму! - Ничего себе... - как-то между прочим заметил Левин, не понимая, что этой короткой фразой уже подливает масла в огонь.   - То есть... Всей этой куче?! Это же целый взвод!   - Семен, а тебе надо, как в мультике про Фунтика: меньше можно, больше - ни-ни?!   - Да, Андрей Евгеньевич, меньше - очень даже желательно! - он машинально сжал кулаки и сделал шаг к Быкову.   - А меньше нельзя, Лобанов! Мне моя врачебная гордость не позволяет дать тебе меньше больных! Гордый я, понимаешь?! - Вы не гордый! Вы... Вы... - Ну, давай, скажи! - Быков аналогично сделал шаг по направлению к Семе, и теперь они практически стояли впритык, метая молнии из разъяренных глаз. - Вы... - он прижал кулак к губам, боясь ляпнуть лишнего. - Это же двадцать два человека! ДВАДЦАТЬ ДВЕ КЛИЗМЫ! - Я тебе больше скажу: это еще и двадцать две жопы, - юродствовал Андрей Евгеньевич. - Хочешь сократить число до двух? Два тебе подойдет? - Я бы на твоем месте согласился. - Борис поправил очки. - Заткнись, олень! Да, два мне вполне подойдет! Спасибо. - Значит, сойдемся на числе "два"...? -   - Значит сойдемся... Нет, не сойдемся! Не надо меня тут путать! Никаких двух дней! То есть, двух пациентов! - от неожиданности Семен даже топнул ногой. - Какой Вы настырный, Андрей Евгеньевич... - От этих слов у Любы в изумлении открылся рот. Варвара непроизвольно сделала шаг назад и втиснула голову в плечи, ожидая феерического быковского крика. - Я согласен на число "двадцать два". - Эм, Сем, ты хорошо подумал? - Глеб все же решил встрять в разговор. - Более чем. Двадцать два так двадцать два. - Он с вызовом посмотрел на Быкова.   - Упрямец, - и это было сказано практически с удовольствием. - Гражданка Скрябина, выдайте доктору Лобанову истории болезней.   - Вот, Сема, держи... - ее скорбящие глаза разве только слезами не наполнились. - Спасибо, Люба. Я пошел. - Самолично пройдись по отделению и созови всех больных, - кинул Быков через плечо, даже не поворачиваясь к удаляющемуся парню. Семен остановился и, будучи уже на пределе, тихо спросил: - А куда мне еще пройтись? На второй этаж? Первый? В подвал?   - Делай, что велено. - Узурпатор. - Прозвучало, как проклятие. Быков все же развернулся, облокотился о ресепшн и задумчиво, будто всей этой перебранки и не было вовсе, посмотрел вслед Лобанову, затем, словно очнувшись, принялся за рутинные обязанности: - Теперь вы, мои рудиментарные**! Что тут у нас? - он взял наугад историю болезни. - Печорин Максим Леонидович. Глисты! Красота! Полжизни за диагноз! Романенко - тебе! И не говори, что я тебя не люблю. Дальше... Раздача заданий растянулась еще на минут двадцать. Воодушевленные Семеновой строптивостью, остальные интерны честно пытались выбороть для себя диагнозы если не проще, то хотя бы поспокойнее геморрагического диатеза, пиелонефритов и, собственно, гельминтов***. Толку от этого было мало. Чем больше они сопротивлялись, тем сильнее их руководитель давил в ответ, нагнетая обстановку до предела. Наконец-то, добив по привычке последним Левина, зав. отделением удалился по делам. Бедная Люба еще какое-то время молча стояла, переваривая произошедшее. Конечно же, подобные сцены происходили не впервой, только в этот раз было что-то еще, что-то ускользающее от нее, но при этом неслабо шандарахнувшее по нервам. Старшая сестра тоже не особо любила ситуации, в которых не могла разобраться. И хоть ученым она не была, какой-нибудь профессор умного, сложновыговариваемого предмета в Любови Михайловне определенно умер. От подобного накала эмоций, обрушившегося на нее, спасаться пришлось теперь уже не телефонным звонком, а успокоительным, фыркая и причмокивая - раздраженно болтая бутылочкой валерьянки над стаканом : - Фиг я напишу о тебе когда-нибудь... - ворчала она, абсолютно позабыв отсчитывать капли, - Быков, кровопиец. Чума ходячая! Управы на тебя никакой! И Борюсику моему досталось... Наорал на него не из-за чего. Вот гад.   Вода вперемешку с каплями слегка горчила и радовало лишь одно: столь атмосферные свары все же проходят ежедневно в ординаторской, а не на святая святых - ее посту. Знала бы главная сплетница больницы, в чем соль да перец ситуации - самолично перенесла бы свой пост в ординаторскую (или даже в "каморку папы Карло", будь ее расположение доступно общественности), но "соль да перец" были для нее сокрыты, поэтому единственное, что волновало - это здоровые нервы. Что тоже верно, от них ведь все болезни.   ------------------------------------------------------------------ 1*. Пятьдесят два пациента - звучит многовато, но я исходила из того, что в отделениях, стандартно, находится около десяти палат с 6 - 8 пациентами в каждой (не считая палаты VIP).   2**. Рудиментарный - недоразвитый, находящийся в зачаточном состоянии.   3***. Гельминты - глисты.