***
Про "друзей", которые "за просто так", Курлякин соврал. Потому как помнится, еще учась в университете, вступал в связь то с преподавателем за пару зачетов, то с местным студентом - сыночком богатенького папика, фирменную футболку которого он случайно облил краской. Поняв, что с бедного студента ничего не возьмешь, весь на гоноре и понтах, представитель золотой молодежи, не церемонясь, разложил его в туалете. А потом еще раз, и еще... Сыночку понравилось. Максиму не очень. Но, когда тот стал выдавать ему немного денег за каждый раз, бедный студент как-то неожиданно смирился. А потом был потный, волосатый Вадим, хозяин вонючей однушки, которую он сдавал Курлякину, взявший с него натурой, как только оказалось, что у постояльца не нашлось чем платить ренту. А потом - минет инструктору, принимавшему экзамен по вождению, и еще один - американцу Стивену с идиотской фамилией Кукафка, который в обмен на минуты удовольствия устроил Максима в хороший ресторан с хорошими чаевыми, когда тот поехал в штаты по набравшей тогда популярность программе «Work and Travel». В какой-то момент Максим задался вопросом: это он один постоянно на пидорасов попадает или у других точно такие же проблемы, просто никто не признается? Со временем вопросы отпали, когда он понял, что его тело приносит неплохую выгоду - иногда. И пошло-поехало... С кем-то профит был, с кем-то - нет. Богатые любовники, однако, никогда не водились в арсенале Курлякина. Слишком закомплексованным он для этого был, подсознательно предпочитая становиться жертвой обстоятельств, либо же добычей опытных соблазнителей из одной с ним социальной прослойки.***
- Ты ведь не против публики? - прозвучал вопрос, и парень отрицательно помотал головой. - Молодец. - Прокурор взял его за затылок и придвинул ближе к своему паху. Тонкие пальцы ловко расстегнули ширинку и извлекли член. Он был не самым огромным из тех, которые приходилось видеть в своей жизни учителю, однако размера все же приличного, что слегка расстроило его. Хотелось увидеть в штанах у Михаила Гавриловича что-то маленькое и ничтожное - это потешило бы. Реальность разбила сердце. Он понимал, что сейчас придется толкать это в рот, и широкая рука, завладевшая его затылком, настойчиво о том напоминала. Парень охватил губами головку, затем еще раз, постепенно начиная ласкать ее языком. Ежесекундно он старался помнить о целях, которые, учит молва, оправдывают средства, и вкус немолодой плоти во рту уже не казался таким несносным. Прокурорский член вскоре набух и отвердел. Учитель поднял глаза на Соломакина, словно спрашивая: "Все ли я делаю правильно?" Ответом ему стал довольный, похотливый взгляд. Он послушно вернулся к минету, провел языком по всему стволу и взял его в рот, постепенно заглатывая все глубже и глубже. Цепкая пятерня не хотела отпускать его волосы, упрямо водя вверх-вниз, задавая свой собственный ритм. Лишь пару раз он был отпущен, чтобы перевести дыхание, и все повторилось заново. Учителя это даже устраивало. Чем интенсивнее он двигается, тем быстрее это все кончится. Он плотнее сжал губы, изо всех сил подстраиваясь под установленный темп. Прокурор, похоже, не собирался размениваться на полноценные ласки с руками или же переходить на другие части гениталий. Ему нравилось просто иметь кого-то орально. - Глотай, - сипло скомандовал он, чувствуя приближения разрядки. Курлякин сделал еще несколько поступательных движений и почувствовал теплую сперму у себя во рту, которую он старательно проглатывал, пытаясь угодить. Кончив в рот своему гостю, прокурор оттолкнул его и вновь облокотился на спинку, переводя дыхание. - Почему я раньше не заставил тебя отсосать мне? Заработал бы на ремонт и третьей аудитории... - он натянул назад белье вместе с брюками, запахнул халат и аккуратно поднялся с дивана, направляясь в сторону туалета. - Сиди здесь, никуда не ходи, - кинул растрепанному учителю, вытиравшему с уголков рта молочно-серую жидкость. Тишину в квартире нарушил звук льющейся мочи. Парень скривился. Тут же он вспомнил о двух телохранителях и резко повернулся, обнаружив их все там же, на прежних местах. Странно, они не насмехались и даже не улыбались, хоть и должны были, по идее, проявить пренебрежение... Казалось, такое кино им показывали не впервой. Что же, тем лучше. Нет смысла раздувать из этого трагедию вселенского масштаба. В конце концов, они взрослые мужики, а не его родители или, того хуже, ученики. К тому же, все кончено и теперь пару сотен тысяч практически у него в кармане. В комнате вновь показался хозяин квартиры. Он подошел к Максиму и сел теперь уже в кресло. Брюк на нем не было. Из-под халата виднелись крепкие, волосатые ноги, обутые на босую ногу в прежние тапочки. - Я люблю делать это в кресле... Не знаю почему. Просто люблю и все. - Прокурор просунул руку себе между ног и стал медленно водить ею по члену, - не валяйся там. Давай, снимай штаны. - Но... - Это ты тоже можешь сделать сам. Ты же не хочешь, чтобы у меня кость неправильно срослась. - Нет... - в панике ответил учитель, боясь быть обвиненным невесть в чем. - Когда в последний раз трахался? Только честно. - Эт... Этой ночью. - Очень хорошо. Я думаю, такому честному парню, как ты, можно будет доверить определенную сумму денег. Курлякин не проронил ни слова. Ничего не кончено - ему недвусмысленно дали это понять. Он молча поднялся и, стараясь не смотреть на охранников, которые с чавканьем и причмокиванием поглощали фрукты на подносе, снял куртку, затем брюки... Повернулся к прокурору, орган которого уже был готов - он распахнул халат шире, всей своей позой приглашая художника сесть на него - и медленно опустился на "заботливо" подставленный фаллос, упираясь руками о подлокотники кресла. Про недавний секс он не соврал. Некий Алекс, вольный художник и диджей одного из андеграундных клубов Москвы, имел его почти всю ночь, наевшись предварительно психоактивных веществ. К четырем утра их действие ослабло, и он наконец-то отстал от Курлякина, оставив его счастливым и удовлетворенным, что правда, затраханным до полусмерти. Алекс был активом. Исключительно и безапелляционно. Но Максиму так даже нравилось. Порой он ощущал необходимость в подобной встряске, послушно подставляя зад под агрессивную долбежку наркомана со стажем, становясь раком в каждом уголке своей маленькой квартиры. И это была еще одна особенность диджея - он обожал трахаться ВЕЗДЕ. "Не люблю однообразия..." - пыхтел он, вставляя свое немаленькое орудие молодому учителю, нагнув его прямо над ванной. Такой секс мог бы стать невыносимы, если бы диджей все же не проявлял толику заботы и хотя бы на начальных этапах не проникал аккуратно, давая возможность партнеру привыкнуть к себе. Теперь, будучи неплохо растянутым, Макс с легкостью вместил в себя прокурора, увеличивая темп уже после нескольких фрикций. Соломакин не любит нежностей - это заученный урок. Максим немного прогнулся в пояснице, насаживаясь еще сильнее, и почувствовал, как теплая рука обхватила его за живот, подключаясь к ритму молодого тела. Парень слегка застонал и взялся за края неширокого стеклянного столика, используя данную опору по полной. Перед его взглядом прыгала надпись "Дело # 2446", и он перевел его на бежевую стену, чтобы не отвлекаться на мелкие детали. Видно не было, но чувствовалось, как Соломакин расслабленно откинулся, настроившись на нужный лад. Вскоре и возбуждение Максима стало нарастать. В его паху приятно налилось теплом. Наверное, зря. Не стоит делать из происходящего траха занятие любовью. Говорят, проститутки не кончают... и даже не потеют. Но, он же не проститутка... Соломакин посапывал и сбивчиво дышал. Происходящее ему определенно нравилось. И он, определенно точно, делал это не в первый раз. "Старый извращенец", - подумал Максим и сжал края столика еще сильнее, понимая, что находится не в том положении, когда может осуждать хоть кого-нибудь за анальное сношение. Он продолжал ритмично насаживаться на служителя Фемиды, теперь уже онанируя одной рукой себе. Происходящее стало неясным, словно смазанная палитра. Краски мира смешались в сюрреалистический натюрморт, похожий на один из тех, которые рисуют молодые таланты в его школе. Воздух вокруг кресла ощутимо нагрелся. На лбу выступила испарина, кожа под одеждой горела. Максим вошел в то состояние исступления, когда безразличным становится ВСЕ и ты, словно заведенный, продолжаешь двигаться, желая достичь лишь одного... Он почувствовал, как рука, обнимающая его, сильнее впилась в кожу и сжала ее вместе с синтетической тканью водолазки. Соломакин громко выдохнул и задрожал. Через секунду он снова издал звук, больше похожий на рычание - громкое, победоносное. Казалось, ему важно продемонстрировать, сколько удовольствия он получил от произошедшего. От того, что кто-то трахнул сам себя у него на коленях... У этого человека была удивительная способность подчеркивать ничтожность других, не произнося ни слова. Максим несколько раз провел рукой по своему пенису и, аналогично, задрожал, сдавленно простонав. Он навалился на холодное стекло, наслаждаясь его прохладой, дыша так глубоко, будто ее можно еще и вдохнуть. Рука Соломакима какое-то время гуляла по его пояснице, нырнув под одежду, затем Курлякин почувствовал слабый толчок, намекающий на необходимость "и честь знать", поэтому мобильно оперся о кресло и встал с прокурора. Будучи немного дезориентированным и плохо скоординированным, он, шатаясь, поднял с пола свои брюки и быстро оделся. Затем, не долго думая, плюхнулся на диван, переваливаясь с боку на бок в попытке выбрать удобную позу для саднящей задницы. - Что, Максим, понравилось? - прокурор щелкнул пальцами, и один из охранников долил ему в снифтер коньяка. - Я так скажу, - вытирая вспотевшее лицо, начал он своей излюбленной фразой, - это было неожиданно... хорошо. - Хорошо - это хорошо... - прокурор задумчиво отпил янтарной жидкости и посмотрел на сперму учителя, попавшую на ковер и ножки столика. - Повторить хочешь? - Я не знаю... А надо? - Надо, Максим, - он закивал головой, наигранно демонстрируя неизбежность. - Надо. - Встал и подошел к секретеру, кинув телохранителям многозначительный взгляд. Без лишних размышлений они плавно сорвались с места и приблизились к Курлякину, удивленно смотревшего на них с низов модного дивана. - Что вы делаете? Что еще? - Ну, Максимка, то, что ты обслужишь меня, я и так знал. - На этих словах у парня вздрогнула нижняя губа. - Так что, это не считается. - Прокурор извлек деревянную коробку с красивой резьбой и достал из нее толстую сигару. Отрезал у нее кончик, запалил и глубоко затянулся, вдыхая густой, горький дым. - А вот моим парням уже давно ничего веселого не перепадало. - Я... Я не буду. Это абсурдно... То, что было между нами - это... это... - Один раз - не пидорас, - с непристойностью вокзального алкоголика завершил его мысль "качок" и второй его коллега мерзко улыбнулся уголком губ. - Дело не в этом! - Кончай прикидываться, - сказал Соломакин, отгоняя от своего лица табачные клубы. - Ты же даже не сопротивлялся! - Ничего, сейчас будет, - не сводя жестоких глаз с художника, сделал прогноз "качок", который, как видно, был особенно вдохновлен происходящим. - Не надо... - только и смог выдавить из себя Максим, глядя, как два крепких мужика вплотную приблизились к нему. Он в панике вжался в спинку, вонзая ногти в толстую обивку. - Михаил Гаврилович, пожалуйста... Я не выдержу. - Рот ему заткните. Нечего будоражить соседей, - приказал прокурор. - Развелось блядей вокруг, а ты им еще и денег давай за их же удовольствие, - говорил он сам себе, глядя, как его телохранители заламывают учителя и пихают ему в рот какую-то тряпку, - поработай, как надо, Максимка. Надо же кому-то заботиться о сиротах. Одежда, теперь уже вся, была снята с него в мгновение ока. Охранники были натасканы, как следует. Они понимали, что их молодому гостю еще предстоит добраться до дома, поэтому весь его "гардероб", не смотря на настойчивость действий, остался целым и невредимым. И это были последние нежности. Парню даже не дали на что-то облокотиться, держа за талию сильными руками и трахая просто так, на весу. Возможно, у них был какой-то свой сценарий, своя особенная, излюбленная последовательность - пока один вколачивался в художника, второй терпеливо ждал. Затем они поменялись местами, и теперь уже другой увалень трахал его, рыча и хрипя, испытывая явное удовольствие от вторжения в горячее, залитое спермой отверстие. Курлякин извивался, мычал и хватался руками за воздух, будучи не в силах помочь себе ровным счетом ничем. - Сбавь обороты, - приказал тот, который уже отымел его, и Максим почувствовал, как урод сзади замедлил ритм. Надежда на снисходительность, однако, длилась не долго. Огромная ладонь взялась за тонкий подбородок и высоко подняла его, доставляя боль. Кляп учителю вытащили, сопровождая действие угрожающим: "Только попробуй пискнуть - расчленю..." Второй рукой увалень взял свой член и запихнул ему в рот. Сразу. Практически весь. Максим замычал и вновь начал извиваться, чем еще больше усиливал проникновение сзади. Телохранители стали двигаться почти в унисон, с азартом пытаясь довести свою жертву до слюней и соплей, сдавленных стонов и рвотных позывов. Кончили они примерно одновременно. И, как по команде, отступили от Курлякина, буквально роняя его измученное тело на пол. Он всхлипывал и подвывал, весь съеживаясь на ворсистом ковре. Ему не было больно. Не на столько... Ему было обидно. Сквозь слезы парень посмотрел на то место, где стоял Соломакин, не обнаружив там никого. Стеклянным взглядом он осмотрел всю комнату и понял, что прокурор попросту оставил своего гостя одного - со своими псами. - Все, учитель, перемена кончилась, - послышалось грубое сверху. Его, словно пушинку, вновь подняли и силой поставили раком. Он почувствовал, как сзади пристроился тот, который был первым, и тут же вошел в него, заставляя напрячься от неожиданности. - Расслабься, сука! - недовольно прогарчал он, и учитель подчинился, уткнувшись лицом в ковер. - Поднимайся. - Перед ним на корточки присел другой и, охватив за шею, заставил его снова опереться на руки. Как только парень был установлен в нужную позу, охранник ногой придвинул к нему пуфик, сел на него и, приняв эстафету, стал иметь спереди. Позиции чередовались снова и снова. Два мужика вколачивались в молодого учителя с такой силой, что казалось, они проложат траншею от его гланд до анального отверстия. - Я больше не могу... - прохрипел Максим и закашлялся, давясь спермой, попавшей в дыхательные пути. Он затравленно отполз к стене и ладонью закрыл покрасневший рот, который буквально жгло от экзекуций. - Что, силенки кончились?! - тот, который с перебитым носом, горой навис над ним. Из-под его красной футболки выглядывал член, словно одноглазое чудище, глядящее на свою жертву. Он пнул парня ногой в бедро, и тот завалился на бок от силы удара. И все прекратилось - на минут десять. Раздался звук открывающейся пивной бутылки и уже ставший привычным - из туалета, который, в такой большой квартире, находился непозволительно близко от основной комнаты. Скрутившееся на полу тело не подавало никаких признаков активности, лишь периодически вздрагивало, обдуваемое холодным, кондиционированным воздухом. Максим услышал, что кто-то подошел к нему, взялся за талию и положил пластом, буквально выворачивая суставы. Через секунду он почувствовал толстый член, резко ворвавшийся внутрь, и зашипел от боли. Толчки длились недолго, и совсем скоро учитель ощутил что-то влажное на своей спине. Он не спешил сворачивать опят, ухватившись, насколько это было возможно, за ковер и стараясь дышать как можно глубже, и не зря - пришла очередь еще одного взять его. Вдоволь натрахавшись, охранники развалились на диване, залпом глуша "Königsberg". - Греби сюда! - кто-то из них обратился к Курлякину и громко срыгнул. - Давай, поднимайся на ходули и топай быстрее! Учитель, практически сцарапывая обои, сподобился встать и, еле волоча ноги, медленно подошел к двум гориллам. - Приступай. - Словно близнецы, они сидели с расставленными ногами, держа по бутылке пива в крепких руках. - Пожалуйста... Отпустите меня... - парень с трудом стоял, неловко прикрывая пах. Его тело то и дело содрогалось в конвульсиях, которые он не мог контролировать. - Будешь болтать, вытащим на крышу и скинем. Глаза Курлякина в ужасе распахнулись. Он всхлипнул и послушно опустился на колени. - Давай, понежнее. С руками... Хорошая девочка... - похабничали мужики, заставив ослабшего, дрожащего учителя отсосать у них снова - в этот раз медленно, с чувством. Максим продолжал стонать, заглатывая член одного и мастурбируя второму. И наоборот... Наконец-то, обслужив обоих, он был отброшен. Все тело ныло, челюсть болела и тянула. Парень облокотился на какую-то мебель и спрятал лицо в изгибе локтя, пытаясь справиться с головокружением и тошнотой. - Одевайся и проваливай, - сказал кто-то из двоих. Максим буквально свалился на ковер и ползком прошелся по нему, собирая вещи. Слабыми руками он спешил надеть то одно, то другое, панически боясь быть выкинутым из квартиры голым, если вдруг сочтут, что возится он слишком долго. По щекам катились слезы. Он вытер их рукавом и уставился на часы, показывающие начало седьмого вечера... В общей сложности, его имели два часа. Жестко и унизительно. Окончательно одевшись, он поднял сумку и, волоча ее по полу, проплелся мимо своих мучителей, потягивающих пиво прямо из горла и смотрящих на него с брезгливостью и вот теперь уже - презрением. И это был последний раз, когда Максим Курлякин поднял голову. Безразличным, умершим взглядом он сканировал землю на протяжении всего пути: начиная от входной двери, которую он не мог открыть минут пятнадцать, давясь слезами от стебных подначек за спиной, и заканчивая своей родной дверью - пройдя хромающей, неровной походкой полгорода. Свою квартиру он даже не запер, в надежде, что кто-то проникнет в этот бедный дом с целью ограбить молодого учителя и заодно убьет его. Он ненавидел весь мир, он ненавидел себя, он ненавидел детей... *********** А через три дня на счет школы поступила приличная сумма денег для организации летней школы.