японские школьницы.

Металлический чайник свистит, оповещая о вскипятившейся внутри воде, на кухне. Чон Хосоку приходится быть крайне осторожным, поэтому парень обувает тапочки, прежде чем пробежать по всей квартире, минуя табуретки и раскиданные по полу ботинки с сумками, чтобы выключить этот ненавистный звук. Вернувшись в комнату, Хо скидывает тапочки и встаёт на мягкий ворсистый ковёр — одну из причин головной боли, потому что он постоянно проигрывает Ким Тэхёну в «камень, ножницы, бумага», когда они спорят, чья очередь чистить ковёр. По крайней мере, Кима спасает то, что он работает и постоянно носится по городу с одной встречи с клиентом на другую, и ещё то, что они обычно делают это обнаженные, лежа на кровати после секса, ибо Хосоку приспичило и потрахаться, и после этого почистить всю квартиру — просто хочется, а Тэхён всё водит рукой по голой груди, надеясь отвлечь своего парня, чтобы выиграть или, может быть, распалить старшего на второй раунд. Ну это так, в лучшем случае, как счастливый бонус в придачу к избежанию чистки длинного ворса. С детства нас учили, что старания необходимо поощрять, и Хосок, уже месяц обдумывающий лучшее поощрение и наконец-то решившийся, сейчас закидывает одну ногу на диван, поправляя постоянно сползающие белые чулки. Тэ должен вернуться совсем скоро, а старшему не хочется, чтобы он увидел незаконченный образ, поэтому поторапливается, подбегая к зеркалу, измученно вздыхая и доставая красную губную помаду из миниатюрного кармашка. Уста с легкостью окрашиваются в красный, на что парень даже удивляется, потому что ранее не пробовал наносить помаду на губы. Хосок смотрит на своё отражение в зеркале, поправляя белоснежный чепчик с красным крестом по центру, прокручиваясь, выпячивая пятую точку, скользя по ней ладонями и проверяя, сексуально ли выглядывают красные трусики из разреза сзади на коротком халатике, не странно ли смотрятся накачанные ноги. Парень, проводя руками вдоль подтянутого тела, отмечая просвечивающее сквозь тонкую белую ткань кроваво-красное белье, хотел стать в этот день для Кима абсолютным, мегавозбуждающим и просто неподражаемым, чтобы младший мог выдать лишь «вах» и подумать, что у него никогда не было подобного. Всё практически идеально, только длинная чёлка мешается и лезет в глаза. Поискав на шкафу неиспользованные невидимки, которыми прицеплял чепчик к волосам, Чон снова подходит к зеркалу, пытаясь закрепить челку, но заколка выпадает из рук и падает куда-то под столик, исчезая в длинном ворсе, оттого Хо лезет за ней, становясь на коленочки и наклоняя голову, осматривая ковровое покрытие, в котором «спряталась» поистине невидимка. И не находит. Ни через минуту. Ни через две. Чон уже чуть ли не плачет, потому что найти ничего не может, а нервозность ощущается всеми клеточками тела с каждой секундой всё острее и острее, ведь Тэхён скоро вернётся. — Вот она! — вскрикивает, когда замечает отблеск где-то у стены, приходится тянуться, извертеться, но залезть под стол чуть дальше, при этом побаиваясь, что на чулках останутся зацепки. Уже подобрав с пола невидимку, Хосок встречается с какой-то преградой и не может выбраться, а далее горячая ладонь ложится на его шею, массируя загривок, и прижимает парня лицом к полу. Хо брыкается и взвизгивает, потому что пугается настолько, что в животе будто завязывается узел, а сердце словно бухает в пятки, но замолкает, когда слышит знакомый голос. — Тише-тише, разве ты не меня в таком виде ждал? А я тебе сюрприз хотел сделать, — произносит Тэхён, а Чон даже затылком ощущает, как тот ухмыляется, проводя большим пальцем по впадинке на шее. — Но, похоже, букет цветов тебя сейчас не удивит. Трудно сказать, сколько времени следил за Хосоком Тэ, ведь младший не был заинтересован в том, чтобы смотреть на часы и отсчитывать минуты, пока Хо накрутится перед зеркалом и прекратит ползать по полу. Ползать на ковре в костюме медсестры. Бесстыдно при этом оттопырив попу. Плюсом ко всему — красное кружевное бельё и, как Ким успел заметить, выделяющийся стояк, появившийся либо при созерцании сексуального себя в зеркале, либо от предвкушения предстоящей ночи. Тэхён действительно хотел сделать сюрприз старшему, поэтому и пытался открыть дверь как можно незаметнее, аккуратно спрятавшись в коридоре за перегородкой, снял верхнюю одежду и положил её на всегда стоящий там немного шаткий табурет, улыбаясь от звуков, доносящихся из комнаты, Хосока, скорее всего, замечтавшегося и начавшего петь что-то невпопад и несуразно — всё как любит Тэ. Схватив в руки букет только что приобретенных белых тюльпанов, так идеально подходящих его нежному и улыбчивому старшему, который всегда приходил в восторг, сидя за столом, прямо напротив вазы с любовно поставленными в неё цветами, глуповато улыбаясь и проезжаясь пальчиками по гладким и белоснежным лепесточкам, Тэхён на цыпочках прошел к дверям своей спальни, намереваясь накинуться на Чона с объятиями и зацеловать его, повалив его весело хохочущего на кровать. Младший просто стоял и смотрел, цветы, так обожаемые Хосоком, уже давно упали на пол, при этом у них это вышло бесшумно, а Ким даже успел вздрогнуть, боясь, что прервёт сие… действо. Хо чуть ли грудью не касался пола, пока нагибался в поисках какой-то маловажной прищепки, когда Тэхёну-то уже было ничего и не нужно — кто будет думать о чёлке, когда в голове и во всём теле бьёт совсем не приостанавливающейся судорогой с красной, как это кружево, надписью «Чон Хосок, сексуальный, желанный Чон Хосок». Иногда Ким Тэхён жалеет о том, что познакомил Хо со своим другом, владеющим танцевальной студией рядом со спортивным центром, конечно, у Тэ теперь полный комплект: любимый, который идеален внутри и снаружи. Но, как думает младший, это не есть айс, потому что трепещет всем телом перед старшим, прямо как последний мальчишка, возбуждается от любого поглаживания, потому что видит везде сексуальный подтекст, Чон — эталон пошлости и развратности в мыслях Кима, неподражаемый любовник и хороший человек, которого просто хочется. Когда старший потянулся чуть дальше, дабы схватиться за невидимку, халатик его чуть отогнулся, а нижнее белье… «Господи, Чон Хосок, как ты мог выбрать полупрозрачные кружева?», младший просто не смог совладать с собой и своими желаниями, пристраиваясь сзади, оттого пугая Хосока. Руки так и тянет «распаковать подарочек», они проезжаются по рёбрам замершего парня, у которого будто время остановилось перед глазами. Чон сжимает белоснежный ворс ковра в кулаках, напрягаясь всем телом. — Я и не думал, что ты на такое способен, — тихо, вкрадчиво, пытаясь успокоить, дабы старший не делал резких движений и не стукнулся головой о стол. Руки приподнимают края халатика, задирая ткань до спины, проходясь по ягодицам, сжимая их, чувствуя трепет и дрожь под собой. Тэхёну хочется провести вдоль линии между ягодицами, которые разделяет тонкая резиночка в трусиках, из-за чего нижнее бельё врезается в естественную и аппетитную выемку, и младший так делает, посылая по телу Чона разряд, вынуждая его пригнуться к полу чуть сильнее, чтобы можно было повернуть голову и взглянуть на своего парня. Кимтэ, с растрепанными тёмными — цвета гуталина — волосами, в неудобном, но заставляющем пускаться в разные фантазии деловом костюме, сидит на коленях и светится, получая свой «подарок-поощрение», сжимая упругую плоть пальцами и шлепая, наслаждаясь тем, как ягодицы начинают сливаться с бельём по цвету. Младший запускает руку между ног Хосока, проводя ею по члену старшего, задевая его головку, на которую, к сожалению или счастью, не хватило ткани. Большой палец гладит нежную кожу, а потом Тэхён снова начинает двигать рукой, из-за чего Чон громко вскрикивает — слишком нежная кожа, неподходящее бельё и совсем не мягкая материя. Подушечки пальцев невесомо касаются бёдер, а зубы смыкаются на красной ткани, стягивая её ниже, освобождая ноющие от давления с ума сводящие формы. Трусики красной тряпочкой висят на середине бёдер, а Тэ чуть ли не захлёбывается в своих чувствах и желаниях, смотря на то, как старший осторожно расставляет ножки чуть в стороны. — Знаешь, я тут порезал на работе палец, бумага оказалась слишком острой, — Тэхён смотрит на свой больной, но уже давно заживший палец с ранкой, покрывшейся коркой. — Не хочешь полечить? Хосок послушно приоткрывает рот, подаваясь вперёд, обхватывая палец губами, впоследствии принимая и второй, и третий, хоть они и не «пораненные», старательно облизывая их, задевая зубами и втягивая щеки с непотребным причмокиванием, что эхом отдается у Кима в висках. Тэхён приближается к старшему, проводя рукой по его попе, игриво кусая ягодицу, слыша утробный, задушенный стон — старший, как только его рот стал не занят, начал кусать свою кисть. Ким знал, что растяжка Хосоку не требуется, ведь секс у них очень даже регулярный, учитывая пылкий нрав, ненасытность и постоянное давление в штанах у обоих, у Чона в данном случае — в юбке. Но такую медсестру не мучить — грех. Мокрый палец очерчивает кольцо мышц и проникает в сфинктер быстро, не встречаясь с препятствиями, поэтому Тэ, будто издеваясь, играется, входя и выходя в тело старшего лишь одним пальцем, пока Хосок дрожит и чуть ли не плачет, хныча и смыкая зубы со всей силой. То же самое происходит и с двумя пальцами, но когда Тэхён сгибает их внутри Хо, садистски несколько раз надавливает на простату, Чон кричит и подаётся вперёд, надеясь упасть на пол, но у него это не получается, потому что Ким успевает подхватить под рёбра, поцеловать в шею и произнести только распаляющее желание «Тише, Хосоки, тише», проталкивая в изнемогающее тело уже три пальца. Тэхён помогает Чону вытащить голову из-под стола и направляет его в другую сторону, возобновляя движения в нём, вынуждая раскачиваться и подаваться назад, насаживаясь на длинные, будто специально созданные для растяжки пальцы. Когда Хосок выкрикивает о том, что скоро достигнет оргазма, Ким вытаскивает из него пальцы, ударяя по попе и целуя в то же место, хватаясь за скрутившиеся на коленочках трусики, стягивая их с ножек и вставая с пола, слыша разочарованный вздох. Тэ взмахивает трусиками в воздухе и аккуратно кладет их на кровать, дабы не потерялись, уж больно они ему понравились. Чон утыкается лбом в руки и наблюдает, как за его спиной Тэхён не спеша снимает костюм, старший расставляет ноги шире, прогибаясь в спине, зная, что Ким наблюдает. Парень снимает галстук, громко сглатывая, когда свет падает на пошлятски выпяченную попу Хосока, которая блестит, потому что только-только на ней блуждали влажные пальцы Тэ. /комок в горле, прощание со здравым смыслом/ /Тэхёну хочется измучить Хосока до смерти/ /чтобы знал, что нельзя быть таким сексуальным и развратным/ Ким стягивает с себя штаны вместе с хипсами (красненькие с белыми окаймляющими полосками — Хо будто специально нижнее бельё Тэ выбирал под свой костюмчик), оставаясь лишь в одной расстегнутой белоснежной и идеально отглаженной рубашке. Тэхён уже в который раз хватает руками ягодицы Хосока, разводя их, наблюдая, как сокращаются мышцы старшего, шлепая его, после со стоном входя в тело. Пальцы сжимают ножки в белых чулочках, наверняка оставляя синяки под белой материей, но не останавливаются, продолжая «помечать» Чона. Старший всё-таки не выдерживает и проезжается кубиками пресса по мягкому белому ворсу, чуть ли не ударяясь подбородком о пол. Ким хватает Хосока за бока, не давая двинуться бёдрами и вколачивается в него с остервенением, вырывая стоны и крики. Если Чон решил поиграть, то Тэхён в праве диктовать свои правила и предписания игры. Пальцы утопают в приятном ворсистом покрытии, а Хосок утопает — буквально захлёбывается — в собственных ощущениях, когда Тэ, не промахиваясь ни разу, постоянно проезжается по железе, разливая тепло по телу старшего и мурашки от этого головокружительного погружения — по своему. Чон почти умирает от наслаждения, а младший только ускоряется и прикрывает глаза, открывая рот в немом стоне. Снова задушенный всхлип и шепот о том, что «я больше не могу, я скоро… ах», Кимтэ только обхватывает старшего, скользя рукой по его телу, и надавливает пальцем на его уретру, сталкиваясь с разочарованным криком и почти рассерженным биением кулака о пол. «В следующий раз куплю не тюльпаны, а колючки». Тэ выходит из Хосока, что сразу валится на пол всем телом, находясь не в силах подняться. Младший усаживается на ковер, опираясь спиной об их просторную двуспальную кровать, хлопая по коленкам и подзывая пальчиком обиженно на него смотрящего Чона. У парня получается встать не сразу, он опирается на трясущиеся ручки и не менее расслабленные колени, ползёт к своему Тэхёну, который обнимает, поворачивая к себе лицом, и помогает насадиться на своё достоинство так, что у Хосока ещё долго в ушах звучит это шлепок ударившихся ягодиц о бёдра из-за нехватки сил держаться на ногах. Ким наконец-то может разглядеть наряд старшего, проводит рукой по его шее, пока тот смиренно сидит, размеренно дышит, опускает длинные реснички на щеки и хватается руками за края рубашки, сминая её. Тэ расстёгивает верхние пуговицы на халатике, приоткрывая грудь Хосока, что отводит взгляд, когда парень замечает на нем красный корсет. — А медсестричка-то у меня из самого последнего порно-фильма, — произносит уже где-то на уровне шеи, наклоняя голову Чона вбок, целуя, а после кусая длинную, так и напрашивающуюся на свершение с ней что-нибудь развратного шею. Хосок обхватывает младшего руками, начиная двигаться на нём, целуя парня в губы, кусая и посасывая верхнюю — особо привлекательную для него. Ладони ложатся на любимое лицо, а Чон прижимается к Тэ близко-близко, корябая пуговичками на халате его торс, шепчет что-то наподобие «Господи, и почему я так тебя люблю?», на что младший лишь смеётся, опрокидывая его на спину, вколачиваясь как ненормальный, сладко постанывая от ощущения проезжающихся по его груди ногтей. Хосок закатывает глаза, надеясь, что хоть сейчас Тэхён позволит ему кончить, с облегчением выдыхая, когда парень обхватывает его возбуждение своей рукой, быстро водя по члену, ускоряя подступающую разрядку. Хосок кричит в последний раз, проводя длинные красные линии на груди младшего, выгибаясь и пачкая свой белоснежный и уже изрядно помявшийся костюм. Ким обхватывает его бёдра, вдалбливаясь из последних сил, сдувая мешающуюся чёлку, после выпрямляясь, открывая рот и выдавливая из себя полувздох, обильно кончая в громко дышащего Чона. Младший сидит на коленях перед Хосоком пару минут, пытаясь прийти в себя, после поднимая дрожащее изнеможенное тело на руках и бережно укладывая его на кровать. Прежде чем Тэхён успевает залезть на кровать, старший хватает его за кисть, останавливая. — Цветы. Что-что, а цветы в вазу поставить надо. Похоже, Хосок никогда не изменит своим привычкам. Ким лишь смеётся, покорно идя к двери, поднимая с пола букет, светя своими голыми ягодицами (что не может не заметить старший, жадно прослеживая взглядом за своим парнем, глупо ухмыляясь, потому что это — принадлежит только ему), направляется на кухню, чтобы после поставить цветы на тумбочку Чона, чтобы тот улыбнулся ярко-ярко. Так, как может улыбаться только Хосок — слишком жизнерадостно и заразительно. У Чон Хосока всегда очень горячие руки и холодный кончик носа, которым он утыкается в шею Тэхёна, как только он ложится на кровать. — Хосоки, это не лечение, — хрипит Ким в ухо старшему, прижимая его ближе, проводя рукой по привлекательным изгибам подтянутого тела, чувствуя дрожь в теле Хо и покалывания на кончиках своих пальцев. — Что? — Чон действительно не понимает, о чем толкует парень. — У меня температура поднимается рядом с тобой, жарко, — кривится Тэ, но — в противовес своим словам — прижимает старшего ещё ближе. — Ну, а я и не очень-то настоящая медсестра. — Хосок дует губки, снимая чепчик с красным крестом со своей головы и выкидывая его куда-то на пол — с ним неудобно.