хХх
Хиде не знает, плакать ему или радоваться откровению Хайсе. Поначалу, когда Хайсе только сказал, что воспоминания начали к нему возвращаться, Хиде чувствовал странную смесь противоречивых чувств, но как только их разговор завершился пожеланиями друг другу приятных снов (хах, смешно), его снова накрыло волной какого-то холодного оцепенения и пустоты. Хотя, наверное, для него закономерно чувствовать что-то подобное после того, как он своими же словами разрушил свою единственную надежду. Но, эй, это же был наилучший вариант, не так ли? Несмотря на несколько одеял и Хайсе, который лежал от него на расстоянии вытянутой руки, эта ночь была одной из самых холодных, которые Хиде помнил. Конечно же, со стороны Хиде было бы глупо ожидать, что после всего сделанного и сказанного, отношения между ними могут вернуться к тому, какими они были раньше. Он слишком многого хочет, он понимает. Но все равно отчаянно пытается. Хиде просыпается от громкого дребезжания будильника Хайсе и как обычно шуточно отмечает чудесную прическу своего соседа. Спустившись в гостиную после душа, он привычно желает всем доброго утра (хотя пожаловаться на холод он все же не может — их новый радиатор воистину божья благодать) и пытается разговорить своих подчиненных. Он изо всех сил старается быть энергичным, как и всегда, чтобы никто ничего не заметил. И несмотря на еле заметное, но назойливое напряжение, которое повисло межу ними, Хайсе, к полному удивлению Хиде, подыгрывает ему. Хиде думает, что, вероятно, он тоже не хочет беспокоить ребят. Пускай в их диалогах стало чуть больше неловких пауз, Хиде кажется, что получается у них весьма неплохо. К тому же, помогает и то, что их новое задание занимает весьма много времени. По крайней мере, все слишком заняты, чтобы обращать внимание на незначительные мелочи. Потому что у самого Хиде уж точно не остается на это времени. Расследование по делу Клоунов идет уже, кажется, вечность — ну или по крайней мере так показалось Хиде, когда он только пришел работать в офис ССG в двадцатом районе на полставки. Зная, что в будущем у него могут возникнуть тяжелые времена, он стал потихоньку копать под них и пытаться найти какую-то полезную информацию в свободное от поиска Канеки время, и его интуиция в очередной раз его не подвела. На самом деле Хиде кажется, что директор Вашу выгнал бы его из своего кабинета после первого же предложения с просьбой спасти Канеки, если бы он не добавил, что имеет важную информацию, которая могла бы помочь сдвинуть расследование по делу Клоунов с мертвой точки. И ему очень повезло, что к тому моменту он уже успел немного зарекомендовать себя перед следователями как человек с хорошей дедукцией. В противном случае едва ли кто-то стал слушать его безумные предположения. Все свободное время Хиде тратил на дело Клоунов — опрашивал гулей в Кокурии, пока он еще работал во втором дивизионе; уже присоединившись к отряду куинксов, просматривал отчеты и записи ССG по ночам в поисках чего-либо, что могло бы касаться этих гулей. Несмотря на то, что последние несколько лет Клоуны и носа не высовывали, они все еще достаточно опасны, чтобы Управление продолжало искать пути к их тотальному уничтожению. Даже если не обращать внимание на то, что в этой группировке у всех гулей ранг А и выше, их мотивы все еще неясны после стольких лет. Хиде особенно раздражает то, что они редко работают в группе, из-за чего Хиде придется выслеживать их каким-то образом каждого по отдельности, если дело до этого дойдет. С другой стороны, он не особо-то и хочет видеть то, на что они способны, собравшись вместе. Трое из них присутствовали на аукционе той ночью (правда, Хиде без понятия, что они там делали) и столкнулись там с Курамото и его отрядом. Исходя из того, что слышал Хиде, им удалось убить только одного, прежде чем двое других сбежали. Следователь первого класса Хирако тяжело пострадал в этой схватке, но, к сожалению, сейчас это одна из самых мелких забот для CCG. Клоуны снова пришли в движение. И если самого этого факта недостаточно, по словам Хори Чие среди гулей ходит слух, что клоуны наконец начали собираться для чего-то большого. Хиде еще не знает, что стало причиной таких действий, но он, как и все остальные следователи, занимающиеся этим делом, должен выяснить это как можно скорее. На кон поставлено слишком многое. И дело даже не в CCG — Хиде и сам даже представить боится, что произойдет, если эта группировка станет творить то, что ей вздумается. Хиде прикасается пальцами к вискам, чувствуя наступающую головную боль. Он благодарен своему мозгу за его способность ясно соображать почти круглые сутки, но какая-то его маленькая раздражающе-упрямая часть все еще возвращает мысли к запрещенным темам. Нет, честно, если бы ему сказали, что он сможет приструнить эту своевольную часть своего мозга, если станет биться головой об стену, то он бы без промедления это сделал. Хайсе начинает вспоминать. Канеки пытается его остановить. Хиде правда хочет чувствовать облегчение в связи с тем, что его лучший друг понимает обстоятельства, в которых они находятся, и делает все возможное, чтобы защитить их всех, но по правде говоря он чувствует облегчение совсем по другой причине. Судя по словам Хайсе, он больше не боится «второго себя» и даже в какой-то степени волнуется о нем. Это здорово, правда. Он начинает лучше понимать другую сторону своей личности. Однако из-за этого осознания Канеки страдает еще больше, и Хиде не может сказать, что его это устраивает. А его ответ на вопрос Хайсе по поводу того, что значили слова Канеки, был не совсем честным. «Пожалуйста, не забирай больше», так он сказал? Хайсе скорее всего прав в своем предположении, что тот имеет в виду их воспоминания, но Хиде кажется, что это только одна сторона фразы. Он также мог иметь в виду людей, которых знал ранее и которых Хайсе стал у него «забирать». Тоука, Цукияма, даже сам Хиде и, возможно, еще несколько человек, о которых тот не знает. Он встретился с ними вновь, но сделал это как Хайсе, а не как Канеки. Хиде хочется плакать, но опустошение, накрывшее его, не дает пролиться ни единой слезинке. Если Канеки дошел до того, что умолял Хайсе не забирать свои воспоминания, можно полагать, что он начинает мало-помалу исчезать из подсознания Хайсе и всеми силами старается уцепиться за то, что составляет его основу. Ну или хуже — Канеки просто ужасно одиноко. И Хиде ни капли не помог, сказав Хайсе, что ему лучше обо всем забыть и сделать вид, что ничего не было, не так ли? Хиде прекрасно знает, насколько Канеки боится одиночества, но сейчас именно он берет и ставит его именно в такое положение, продолжая настаивать, что это для его же пользы. Именно он просто берет и говорит Хайсе, что его прошлое не имеет никакого значения, и ему стоит его взять и забыть. Именно он попросту отрицает его существование. Нет нужды кому-то говорить Хиде, что он лишился права называть себя лучшим другом Канеки — он и сам это знает. Ох, он знает это, но это нисколько не мешает ему ненавидеть себя за все сказанное. Он часто размышлял о том, правда ли Канеки будет лучше не знать, но с каждым днем ответ становился для него все более и более очевидным. Канеки никогда не будет счастлив, если он не примет каждую часть себя и не поймет, что в каждом человеке живет свое чудовище, но его не нужно бояться, если оно на твоей стороне. Но он находится не в той ситуации, где от него хоть что-то зависит. Даже Хиде не представляет, как поступит CCG, если они узнают, что Хайсе начал что-то вспоминать о своем прошлом, в равной степени для него загадка и то, что будет делать Канеки, когда он поймет, что несколько лет был послушным псом у людей, который отобрали у него абсолютно все, что он имел, вплоть до воспоминаний. И, если честно, Хиде боится узнать. Ему и так с огромным трудом удается делать так, чтобы самый важный человек в его жизни оставался живым, он не может еще и думать наперед о стольких вещах. Хиде чувствует уколы боли в своих висках и жмурится. Жуткая мигрень, как он и предполагал. Он откидывается назад на своем стуле и протяжно выдыхает, стараясь унять гул в своей голове. Может, ему стоит просто принять обезболивающих и пойти спать? Уже довольно поздно, не похоже, что он сможет найти что-то еще полезное сегодня ночью, а толку сидеть и страдать от головной боли тоже не особо много. Сон звучит как довольно хорошая идея. Так что он закрывает свой ноутбук и вытаскивает наушники из ушей, когда внезапно слышит тихий стук в дверь. Ну или его гость уже давно стоял за дверью, а он просто не слышал — теперь он никогда не узнает, как было на самом деле. Как бы то ни было, Хиде делает глубокий вдох и старается привести выражение своего лица в порядок, дабы оно выглядело как обычно, а затем громко приглашает человека войти. Хиде не особо удивлен, когда в щелку приоткрывшейся двери он видит Сайко. Наверное, он уже успел привыкнуть к ее внезапным появлениям за последнее время. К тому же, у Сайко очень странный режим сна, который куда сильнее зависит от разнообразных компьютерных игр, чем от восходов и закатов солнца. Так что нет ничего особо необычного в том, что она не спит в такой час. — Я тебя ни от чего не отвлекаю, папа? — спрашивает она, все еще не двигаясь со своего места. Хиде улыбается и слегка качает головой. — Я как раз собирался идти наверх ложиться, — он как-то упустил тот момент, когда он перестал скрывать то, что спит с Хайсе в одной комнате. Господи, у нее и без того наверняка уже полный воз подозрений. — Но ничего страшного, я могу и подождать. Что случилось? Сайко проскальзывает в комнату и тихо закрывает за собой дверь. Она подходит к Хиде почти вплотную, и он замечает на ее лице признаки беспокойства. — У вас с Маман что-то случилось? — она все так же прямолинейна. Ох, теперь Хиде понимает. В то время как все остальные слишком озабочены своими обязанностями и работой, чтобы обращать внимание на посторонние вещи, в отряде есть один человек, который всегда делал все наоборот. Если и есть человек, который мог заметить малейшие изменения в привычной атмосфере и не побояться в лоб спросить о произошедшем, то это Сайко. Но Хиде совершенно не хочет сейчас говорить об этом, ровно как он и не хочет втягивать в это Сайко сколь-либо сильнее. Как бы он ни устал от всего этого кошмара, это только его проблемы. Он не имеет права втягивать в них посторонних без крайней необходимости. — Хмм? — Хиде склоняет голову в сторону, изображая замешательство — ну, по крайней мере он хочет верить, что у него это получается. — Да ничего такого. С чего ты так решила? — Вы двое сегодня странно себя вели, — Сайко не отводит от него глаза ни на секунду. — Мне сложно это объяснить, но… вы сегодня словно сторонились друг друга. Честно говоря, Хиде уверен, что его игра была идеальна, — спасибо за это его телу, слишком привыкшему сдерживать все настоящие эмоции. Ему даже интересно, насколько пристально Сайко за ними наблюдает и почему ее вообще это так заботит. Скорее всего, это связано с тем, что она фактически воспринимает их как родителей, потому и следит за ними больше, чем другие. Хиде понимает ее. Наверное, ему все же не стоило терять самообладание рядом с ней. — Ну, мы же не можем быть веселыми и добродушными круглые сутки каждый день, Сайко-чан, — Хиде слегка пожимает плечами. — Мы же в конце концов взрослые люди со своей работой. Сайко смотрит на него с ясно читаемым недоверием во взгляде, и Хиде ловит себя на том, что он очень надеется, что она не станет давить до него до упора, пока не получит ответы. Боже, и мать, и дочь в равной степени усложняют его жизнь. — Ты не хочешь говорить об этом? — Хиде чувствует, что при звуке ее нежного и мягкого голоса пустота в его душе чуть отступает. Он молча трясет головой и, пропуская пальцы через пряди на своем затылке, тяжело выдыхает. — Прости, Сайко-чан, — Хиде чуть кривится и отводит глаза. — Но точно не сегодня. С его сердца буквально падает камень, когда Сайко понимающе кивает. — Если тебе захочется с кем-то поговорить, знай, что Сайко всегда рядом. — Я это учту, — отвечает Хиде, стараясь изобразить на своем лице извиняющуюся улыбку, а затем протягивает руку, чтобы потрепать ее по волосам. — Спасибо тебе большое. И без какого-либо предупреждения Сайко делает шаг вперед и крепко обнимает его, а Хиде ошарашен настолько, что не может сдвинуться и на сантиметр. Она стискивает его еще крепче, а потом так же резко отпускает и молча выходит из комнаты. Хиде абсолютно уверен, что его лицо сейчас является просто ярчайшей иллюстрацией прилагательного «глупый» — стоит с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом и пялится на только что закрывшуюся дверь еще с минуты две. Она снова с легкостью прочитала его, да? Хиде слабо усмехается и трет ладонями глаза. Он и правда безнадежен.хХх
Хайсе все еще не может понять, как Хиде удается выглядеть настолько нормально после произошедшего разговора. Откуда у него вообще столько силы воли и умения скрывать свои настоящие чувства? Хайсе не знает, что и думать. Он своими глазами видел, насколько ему плохо, но сейчас он просто ходит вокруг с самым своим обычным выражением лица, шутит и смеется, как будто ему совсем нет дела. Какая-то часть Хайсе даже впечатлена его стойкостью, но другая на самом деле напугана тем, что он абсолютно все держит в себе. Сколько еще он выдержит, прежде чем сломаться? Хайсе хочет поддержать Хиде, он ведь всего столько делал для него. Он отказывается оставлять происходящее в таком состоянии. Но Хайсе понятия не имеет, что он может сделать, кроме как подыгрывать Хиде в его притворстве. Должно же быть что-то еще. Не может же он быть настолько бесполезным, когда дело касается самых близких ему людей, которым нужна помощь. Однако, Хайсе все еще известно слишком мало, чтобы адекватно оценивать ситуацию. Он понятия не имеет, в чем причина поступков Хиде, а его отказ что-либо рассказывать нисколько не помогает. У кого еще ему остается искать ответы? У начальства? У директора Вашу? Акиры-сан? Хайсе не имеет права рисковать, вмешивая в это дело слишком много людей, потому что это может навредить Хиде еще больше. Хотя, есть еще один человек, которому он может задать свои вопросы. По правде говоря, в этом решении меньше всего рисков, да и похоже на то, что это самый легкий для него способ получить желаемое. Хиде однажды сказал, что тот наверняка знает о его прошлом. Может, он мог бы рассказать ему что-то и помочь привести бардак в его памяти хоть немного в порядок. Только есть одна проблема. Он пропал. Хайсе не преувеличивает. Личность, что жила в его голове и которую Хайсе привык считать проекцией своих воспоминаний, внезапно исчезла. В последнее время он проявлял себя все реже и реже, но словно испарился после той ночи, когда Хайсе нажал на Хиде с расспросами. Каким-то образом ему тогда удалось заснуть, но следующим утром он проснулся со странным ощущением, которое трудно описать. Поначалу ему просто было слегка беспокойно — Хайсе думал, что это вполне нормально после таких-то разговоров. Любой был бы сбит с толку, узнав такие важные вещи, разве нет? Но дни проходили, а лучше ему не становилось, так что Хайсе наконец начал понимать, что что-то не так. В тот момент, когда он просыпается на третью ночь с ощущением оглушающей внутренней пустоты и отчужденности, Хайсе понимает, что что-то однозначно не в порядке. Ему больше не снятся отрывки воспоминаний, как и комната с шахматным полом. Шум в его ухе тоже прекратился. Он больше не слышит его голос, и даже его вялые попытки докричаться до него при свете дня не дают результатов. Он исчез. Хайсе не знает, почему так уверен, но его второго я больше нет. К несчастью, он не чувствует ни капли облегчения при осознании этого факта. Вместо этого в его груди словно образовалась дыра. Он чувствует себя еще более неполноценным, чем раньше, а одиночество, которое и так почти никогда его не покидало, стало только сильнее. Конечно, Хайсе никому об этом не говорит. Особенно Хиде. Пусть он и понимает, что произошедшее каким-то образом связано с парнем, он все равно ничего не говорит. Он не знает, как. К тому же, Хайсе уж точно не хочет взваливать на него еще больше, видя, сколько ему и так приходится выносить. Нет, вот эту ношу он, пожалуй, оставит при себе. Ему осточертело усложнять жизнь дорогих ему людей. Пусть Хайсе и озабочен собственными проблемами, он все-таки замечает что-то необычное в поведении Хиде. Это происходит на следующее утро после их разговора. Когда Хайсе возвращается в их комнату, как обычно приняв душ, чтобы разбудить Хиде, то обнаруживает его, сидящим в своем футоне и с пустым выражением лица смотрящим в стену напротив. В комнате висит хрупкая атмосфера, и Хайсе боится, что он что-то разобьет, если решится открыть рот. К счастью, Хиде почти сразу замечает его, стоящего в проходе, и, слабо улыбнувшись, жестом зовет к себе. Хайсе молча покоряется и, закрыв за собой дверь, подходит ближе. — Можешь повернуться? — шепотом просит Хиде, когда Хайсе останавливается рядом с ним. Хайсе снова ничего не говорит и поворачивается спиной к своему товарищу. Он слегка вздрагивает, чувствуя прикосновение лба Хиде к его пояснице и его легкое дыхание, ощутимое даже через ткань футболки. Несмотря на простоту этого жеста, Хайсе чувствует в нем очень большую степень интимности, и от этого осознания по его телу снова пробегает дрожь. Пустота в его груди начинает болеть еще сильнее. — Хиде… При звуке его слов Хиде резко выдыхает и отстраняется, разрывая их прикосновение. Сзади Хайсе слышит шелест простыней и, когда он оборачивается через плечо, Хиде уже ровно стоит, а на его лице нет и следа совсем недавней грусти. — Окееей, перезарядка завершена! — добродушно вскрикивает Хиде и проходит мимо него, не бросая и взгляда в его сторону. Хайсе просто молча пялится ему в след, пытаясь понять, что вообще только что произошло. В течение дня Хиде все-таки куда тише, чем обычно, и даже куинксы спрашивают его, все ли с ним в порядке. Никто не удивлен, когда Хиде в ответ на это широко улыбается и смеется, но так же никто не донимает его больше, когда Хиде остаток дня ходит все таким же отстраненным. Даже у таких энергичных людей, как он, бывают дни, когда им не хочется быть веселыми, и куинксы это понимают. В конце концов, каждый из них терял что-то важное. Хайсе думает, что, наверное, Хиде потерял что-то очень ценное для себя, раз даже он не может полностью скрыть свои переживания. — Эй, Хайсе? Они лежат спина к спине, натянув одеяла практически до ушей. Хайсе даже может чувствовать легкую вибрацию чужого тела, когда Хиде говорит. Эта ночь не менее холодная, чем остальные, и именно Хайсе предложил ему лечь еще ближе, чтобы согреться. Это единственный выход, который он смог придумать и который не включал в себя объятия, и несмотря на то, что он с уверенностью может сказать, что Хиде сегодня точно нужно объятие, он боится проверять границы дозволенного. Вместо этого он только стискивает руку Хиде и надеется, что так он сможет передать хотя бы немного своей уверенности. — Мм? — отвечает Хайсе, продолжая медленно водить большим пальцем по ладони Хиде. Тот слегка поворачивает голову, чтобы его было лучше слышно. — Что ты хочешь в подарок на Рождество? — спрашивает Хиде. Хайсе слышит в его голосе почти детский восторг при упоминании названия праздника. На этот раз он искренний, и Хайсе чувствует, как на его лицо сама наползает слабая улыбка. — Я еще не решил, — отвечает он, еще сильнее прижимаясь спиной к Хиде, чтобы согреться. С легким смешком Хиде перехватывает его ладонь и сам начинает чертить большим пальцем круги по коже. — Что ж, тогда у тебя есть ровно три дня для того, чтобы принять решение и дать мне знать о нем к тому моменту, как я пойду по обыкновению покупать подарки в последний день, — отвечает он, и улыбка Хайсе слегка дрожит. Они оба прекрасно знают, что даже если Хайсе что-то решит, у них не будет никакого «празднования» до тех пор, пока они не решат свою проблему. Однако, рождество — это все равно приятно. Тема для разговора куда лучшая, чем другие. — А что насчет тебя? Что ты хочешь? — спрашивает Хайсе — он не может упустить шанс поговорить с ним о чем-то будничном, пока у него есть такая возможность. Когда Хиде невнятно пожимает плечами, он сразу же возражает. — Ты же понимаешь, что я не могу ничего тебе не подарить теперь, когда ты только что сказал, что думаешь о подарке для меня. — Ты ведь знаешь, что я буду рад в любом случае, что бы ни получил от тебя, правда? — убедительно отвечает Хиде. Но это все еще так себе ответ. Заметив неудовлетворение его ответом, Хиде снова начинает хихикать. — Ладно, ладно. Хочешь знать, чего действительно желает моя душа? Хайсе молчит, намекая тому, чтобы он продолжил. Он слышит, как Хиде глубоко вдыхает, и в свою очередь тоже напряженно задерживает дыхание. — Мне не помешала бы новая кружка, — Хиде говорит это самым серьезным голосом, а затем в его голосе все-таки проскакивает тихий смешок. — О, и я еще был бы безумно рад, если бы Куки наконец начал обращаться ко мне по имени. — Мне казалось, Урие-кун обращается к тебе по имени, — Хайсе не удается скрыть веселье в своем голосе, когда напряжение, так внезапно повисшее в воздухе, так же быстро исчезает. Нет, честно, он совсем другое ожидал услышать. Хиде не раз уже произносил очень взрывные вещи абсолютно без предупреждения. — Он всегда зовет меня либо «Следователь первого класса Нагачика», либо Нагачика-сан! — с недовольством говорит Хиде и картинно кривится. Хайсе не может сдержать смешок при этом зрелище. — Я, конечно, понимаю, что попросить называть меня папой будет равносильно тому, что заставить съесть мой грязный носок, но он хотя бы мог обращаться ко мне «Хиде-сан», как все остальные делают! — Почему бы тебе тогда самому с ним не поговорить об этом? — предлагает Хайсе и теснее сплетает свои пальцы с пальцами Хиде, когда большой палец его руки останавливается. — Думаешь, он меня послушает? — по его голосу не скажешь, что у него есть хоть немного надежды на успех. — Скорее всего, нет. — Видишь? Для этого мне и нужно рождественское чудо. — Ладно, ответ принимается, — Хайсе позволяет тишине на короткое мгновение повиснуть между ними, прежде чем продолжить. — Но хватит уже, нам правда пора спать. У нас завтра долгий день. — Угум, — соглашается Хиде, крепче стискивая ладонь своего друга. Хайсе чувствует, как в его душе становится спокойнее. — Ночи, приятель. — Спокойной ночи, Хиде, — говорит Хайсе и посильнее укутывается в одеяло. Затем он закрывает глаза и проваливается в забвение.хХх
Темно. Хайсе ничего не видит, ничего не слышит, ничего не чувствует. Нет ни лева, ни права, не верха, ни низа. Вокруг него одна пустота — лишь под ногами твердая основа. В течение нескольких предыдущих и таких же черных снова он бродил вокруг, нe ища ничего конкретного, просто чтобы убедиться, что это место не совсем пусто. К тому же, ходить казалось ему правильным, да и единственно возможным действием. Поэтому он ходит, и ходит, и ходит, временами меняет направление, не очень-то представляя, идет ли он прямо или, может быть, кругами. Пусть все может пойти и по тому же сценарию, как и всегда, у Хайсе странное чувство, что в этот раз произойдет что-то другое. Он останавливается, а потом резко разворачивается на сто восемьдесят градусов. А затем, не особо задумываясь о своих мотивах или последствиях этого действия, начинает идти. Он понятия не имеет, куда идет, да и вполне вероятно, что уже не раз прошел по местам, где бывал ранее, но теперь в его голове сформировалась размытая идея о том, что же он все-таки ищет. Хотя скорее «кого», а не «что». Несмотря на то, что земля под ним ощутимо твердая, Хайсе не слышит собственных шагов, хотя он уже вполне привык к этому. Он думает о том, что эта безграничная пустота лежит где-то в уголках его мозга и тоже является частью сложной системы сознания. Просто сегодня его резко озарило, что его второе я не могло так быстро и бесследно исчезнуть, в отличие от того, как он считал ранее. Не сейчас, когда еще есть люди и вещи, от которых он пока не может отречься. Не сейчас, когда он знает, что снаружи еще есть люди, ждущие его. Он где-то здесь, во тьме. Довольно иронично, сколько усилий Хайсе прилагает сейчас, чтобы найти его, когда еще всего неделю назад он делал все возможное, чтобы игнорировать даже факт его существования. Его перемена в отношения слишком внезапна и кардинальна даже по его стандартам, но он достаточно времени уже поразмышлял. У всего происходящего с ним есть причина, и он узнает, в чем она заключается, даже если придется пожертвовать равновесием в своей душе ради этого. Он не имеет права и дальше убегать от проблем в собственные иллюзии, пока окружающие страдают. Он не даст страху контролировать его. Хайсе продолжает шагать и смотреть вперед. Время не имеет никакого значения, а его ноги не устают, несмотря на то, что он, кажется, шел целую вечность. Поэтому он продолжает мерно идти, шаг за шагом. Шаг за шагом. Шаг за шагом. И наконец-то, когда ему уже кажется, что скоро придет время просыпаться, он останавливается. Вот и он, прямо напротив него. Сидит, свернувшись на полу, вжав голову в притянутые к груди колени. На нем простая рубашка и темные брюки. Его волосы настолько белые, что на контрасте с окружающей чернотой будто сверкают. Может, они и правда светятся. Он выглядит совсем немного младше Хайсе. Парень не двигается, не выказывая какой-либо реакции на его приближение. Хайсе садится и скрещивает ноги рядом с ним. — Привет, — начинает он. Хайсе не ожидает услышать какой-либо ответ — он его и не получает. Повисает тишина, и он начинает рассматривать юношу перед собой — его внешность, то, насколько знакомым он выглядит. Его напряженную фигуру, которая словно хрупкий лед готова разломаться под любым прикосновением, пальцы, которые до боли стискивают худощавые колени. Это он же из прошлого, все первые двадцать лет его жизни. Это он до того, как он стал Сасаки Хайсе, до того, как он лишился всех своих воспоминаний. Это он, которого Хайсе избегал и боялся годами, потому что считал его слишком сильным, слишком жестоким. Это Канеки Кен. — Зачем ты нашел меня? Это он, который нарушает тишину первым. Его лица все еще не видно, а голос звучит чуть глухо. Несмотря на это, Хайсе вполне все понимает. — Почему ты так внезапно исчез? — отвечает ему вопросом Хайсе, не сразу понимая его бессмысленность. — Разве это не то, чего ты так хотел? Чтобы я навсегда исчез? — Канеки не упускает возможность съязвить, но выходит как-то не очень смешно. Хайсе не видит смысла отрицать его слова, поэтому Канеки устало вздыхает. — Если Хиде считает, что так надо, то я останусь с тобой. — Но ты не хочешь этого делать, — возражает Хайсе. Ему все еще сложно осознать тот факт, что этот уязвимый, слабый человек напротив него несколько лет терроризировал его кошмарами, преследовал днем и ночью, умудряясь делать его и без того ужасную жизнь еще хуже. Который из них настоящий? Тот агрессивный? Или уязвимый и грустный ребенок, которого он видит сейчас? Или же он был агрессивен, потому что на самом деле был так слаб и уязвим? Потому что слишком сильно боялся, что его забудут. — Мы оба этого не хотим. — Хиде так далеко зашел, — отвечает Канеки и поднимает на него глаза. Хайсе не сразу понимает, что с большим вниманием рассматривает собственное же лицо — большие серые глаза, ту же форму носа и изгиб губ. Они абсолютно одинаковы, за исключением разницы в выражениях лиц — у Канеки оно все выражает смирение. — Я не могу разрушить все, что он делал. Он прав в том, что тебе лучше ничего не вспоминать и начать все заново. Ты не хочешь знать, через что мне пришлось пройти. — А как же счастливые моменты? Моменты с Хиде? — Хайсе настаивает, потому что он не может поверить, что не было в его жизни хотя бы одной секунды счастья за эти двадцать лет. Особенно если рядом с ним был Хиде. Хиде, который одним своим присутствием может сделать его жизнь лучше и осветить даже самые серые и тяжелые дни. Хиде, который наверняка был ему так близок, что Хайсе чуть с ума не сошел, когда поранил его, потеряв контроль. — Ты не можешь получить только что-то одно, Хайсе, — говорит Канеки и снова отворачивается. — Ты либо вспоминаешь все, либо ничего. Я бы выбрал второе, если бы был на твоем месте, — он замолкает, но затем добавляет, — плохих вещей, происходивших со мной, уж точно было куда больше, чем хороших. — Тогда что насчет воспоминаний, которые я видел снова и снова? — спрашивает Хайсе, потому что на самом деле он подумал о том же самом. У него нет права выбирать, что вспоминать, а что нет. Однако эти видения все равно приходили к нему сами по себе, не особо заботясь о том, чего хотел Канеки. Канеки недовольно сжимает губы, словно и сам не особо понимает происходящее. — Может, дело в том, что наше сознание связано, — задумчиво начинает он. — Хиде же сказал — мы с тобой части одного человека. Наверняка некоторые вещи просто сами являются тебе, пусть и не составляя общей картины. — И ты все еще думаешь, что сможешь оградить эти воспоминания от меня, — Хайсе говорит это без сарказма, просто констатируя факт. Канеки все еще смотрит вниз. — Довольно долго у меня получалось, не вижу причины, почему должно перестать получаться сейчас, — ровным голосом отвечает Канеки, но Хайсе кажется, что он скорее сам пытается убедить себя в этом. — Да и с какой стати ты вообще так внезапно загорелся вернуть свою память? Тебе следовало бы позволить происходящему идти своим чередом и не пытаться получить ее обратно. — Я был бы рад, правда, — уверяет его Хайсе, и в этот момент юноша все же снова поднимает глаза. Он смотрит в эти серые глаза, такие же, как и у него, пытаясь взглядом показать свою искренность. — Поверь мне, я был бы не против. Но затем я понял, что и ты, и Хиде страдаете именно из-за меня, и я не могу стоять в стороне, зная это. Если для меня единственный способ понять происходящее и помочь вам — вернуть свои воспоминания, то так и быть. — Ты понятия не имеешь, что может произойти, Хайсе, — предупреждает его Канеки, пронзая тяжелым взглядом. — Это касается не только тебя. — Я понимаю, — четко разделяя слова, отвечает Хайсе и от напряжения чешет затылок. — Я знаю, что поступаю эгоистично, но я так чертовски устал быть не в состоянии как-либо помочь, в то время как другие страдают за меня. — Он приближается и почти касается плеча Канеки, прежде чем сказать, — и тебя это тоже касается. Тебе ведь было так одиноко все это время, да? И по тому, как он весь мгновенно бледнеет, Хайсе понимает, что он прав. Но вместо того, чтобы открыться, Канеки отскакивает назад и снова утыкается лицом в колени, прикрываясь руками. Ах, теперь Хайсе замечает, насколько же они похожи. — Даже если ты и прав… я все еще не могу позволить тебе все вспомнить. У этого будет слишком много последствий и… и… — Я знаю, — говорит Хайсе, мягко его прерывая. — Я знаю это не хуже тебя. Но все в порядке, мы со всем разберемся — ты и я. Я в этом уверен, — он наклоняется вперед и на этот раз все же касается плеча Канеки, чувствуя, как он вздрагивает под прикосновением. — Все это время я отрицал тебя, совершенно не понимая, через что тебе пришлось пройти, но такого больше не будет. Я больше не позволю тебе нести эту ношу одному, Кен. У нас есть мы и наши друзья. Мы со всем разберемся вместе, я тебе обещаю. Канеки сжимается еще сильнее. — Пожалуйста, Хайсе, — его умоляющий шепот еле слышен. — Пожалуйста, не дай мне исчезнуть. — Я не дам, Кен, — обещает Хайсе и притягивает его к себе, заключая в объятье. Он ожидал, что тело будет холодным, но оно наоборот теплое. Живое. — Ни за что не дам, Кен. Мир вокруг него медленно начинает распадаться на части, а обрывки воспоминаний в его голове начинают срастаться в единое целое. Пустующие промежутки между ними заполняются мелкими деталями. И Хайсе, впервые с тех пор, как имя Канеки Кен перестало ему принадлежать, просыпается полным.хХх
Это один из немногих раз, когда Хиде просыпается сам, пусть никто его и не тревожил. Он оставляет глаза закрытыми, не желая лишаться последних обрывков дремы. За окном слышится тихий щебет птиц, и он предполагает, что наступило совсем раннее утро, ненамного позже рассвета. Хиде чувствует что-то теплое на своей щеке — причем не той, что прижата к подушке. Из-за сонливости он не может понять, что происходит. Спустя минуту теплое ощущение все еще на своем месте, и Хиде открывает глаза. Сквозь закрытые шторы пробивает совсем немного света, позволяющие рассмотреть лишь тусклые силуэты вокруг. Первая вещь, которую он понимает, это то, что Хайсе теперь лежит лицом к нему, что он не спит, что это его рука лежит на щеке Хиде, и она же скорее всего стала причиной его пробуждения. Но мысли Хиде резко обрываются, когда он замечает взгляд, с которым на него смотрит Хайсе, — взгляд, который заставляет его сердце сжиматься, потому что он знает его, и, кажется, прошли годы с тех пор, как он его видел, и не может же быть это на самом деле, это просто кажется ему спросонья, нет… На лице Хайсе появляется нежная улыбка, когда он замечает, что Хиде не спит, а само его сердце пропускает удар. — Хиде. Нет. Нет, не может этого быть. Это просто невозможно. Ни при каких обстоятельствах. Он сам убедился, что такого ни за что не случится. Но то, как он произнес его имя, как он смотрит на него — тем взглядом из прошлого, вещи, по которым Хиде так безумно скучал… Он отказывается верить, он не хочет позволять надежде снова причинить ему боль, потому что это просто сон, это невозможно, это никак не может быть возможно, но каждая струнка в его душе кричит и надрывается, что это правда, так и есть, это он… — Канеки…?