***
Невзирая на то, что их первая встреча прошла не так хорошо, как оба они надеялись — хоть и значительно лучше, чем они опасались — Эмиль и Лалли обнаружили себя втянутыми в уютную повседневность, когда мокрая осень уступила дорогу морозной зиме. По временам Лалли спускался в квартиру Эмиля. Эмиль тогда готовил на них обоих, и затем, как только им удавалось отскрести от духовки обугленные остатки какого-нибудь традиционного шведского блюда, которое он планировал, они шли в супермаркет и покупали что-нибудь, что можно сунуть в микроволновку. После они сидели на его диване и смотрели что-нибудь по древнему телевизору Эмиля, который тот спас из мусорного бака позади магазина подержанной электротехники. Иногда они выпивали бутылку или две пива, и Эмиль начинал болтать о своей университетской жизни, и о том, как он жил до переезда в Стокгольм. Лалли редко выдавал собственный истории. Он не был любителем поговорить и, к его величайшему облегчению, Эмиль быстро это усвоил — и научился это уважать. А иногда Эмиль поднимался в квартиру Лалли. Ещё месяц назад Лалли сказал бы, что если хоть кто-нибудь окажется в его комнате, пока он рисует, ему в жизни не удастся сосредоточиться. Но вообще, Эмиль ведь не был кем-нибудь, не так ли? Так что он позволял Эмилю оставаться, при условии, что тот будет сидеть в уголке да помалкивать; и Эмиль наблюдал со смесью восхищения и лёгкого ужаса, как Лалли брал свои кисти и карандаши, и тушь, и краски, и выплёскивал на бумагу или холст невообразимых монстров. Было что-то почти гипнотическое в том, как он работал, думал Эмиль. Ему-то казалось, что художники за работой скромно сидят на табуретке, выпрямив спину, чопорные, как викторианские джентльмены. Но Лалли не делал ничего подобного. Он рисовал с такой энергией и яростью, каких Эмилю ещё не доводилось видеть. Он размахивал руками, бормотал себе под нос, расхаживал туда-сюда, словно потерявшись в своём собственном мире. Иногда он стоял у холста лишь несколько секунд; он наносил ряд коротких, грубых мазков кистью, словно пытался атаковать его. В другой раз он рисовал и делал наброски часами, даже не прерываясь, не останавливающийся поток плавных движений, которыми Эмилю оставалось лишь тихо любоваться. Так, фрагмент за фрагментом, появлялись изображения — тролли и монстры, и гиганты, но также и другие вещи, вовсе не имевшие ничего общего с заражёнными; вещи, удивившие Эмиля, когда он впервые увидел их. Колёсный пароход на кристально чистой реке. Небольшое поселение в лесах, походящее на крепость со всеми своими высокими заборами и смотровыми башнями. Деревенька на озере, беззаботная под сиянием летнего солнца на одной картине, и пылающая под холодной зимней луной на второй, странные силуэты и разбегающиеся фигуры едва видны сквозь всполохи оранжевого пламени. Покончив с работой, Лалли падал без сил на свой хлипкий пластиковый стул, промокая дешёвой футболкой пот, струящийся по его лбу и шее. Эмиль приносил ему стакан воды, который Лалли принимал с безмолвной благодарностью. Уже после Эмиль мог поворковать над новой работой, указать на то, что ему больше всего по душе и расспросить, почему вещи нарисованы так, а не иначе, и Лалли старался отвечать, насколько позволяла его усталость и ограниченный английский. Спустя месяцы Эмиль начал подозревать, что за разрозненными сюжетами, которые писал Лалли, скрывается некая единая история - связующая нить, которую он не вполне мог уловить, но Лалли, кажется, не желал вдаваться в подробности, когда он спросил. Иногда, однако, они не видели друг друга неделями. По временам Эмиль слышал шаги Лалли над потолком, отправлялся наверх и стучал в его дверь, но ответа не было. Или же были слышны крики и вопли, словно Лалли ссорился или боролся с кем-то. В таких случаях дверь всегда была заперта, подметил Эмиль, и после Лалли неизменно отказывался обсуждать это.***
В новом году, в раннем феврале, Эмилю нанесли неожиданный визит как-то днём. Стук в дверь оторвал его от утомительной курсовой работы по неорганическим металлам, и он открыл, ожидая увидеть либо Лалли, либо арендодателя, желающего знать, отчего выплата снова задержалась. Вместо этого, к его удивлению, на пороге стояла девушка с такими же пепельно-серыми волосами, как у Лалли, хотя она была ощутимо ниже и полнее своего родственника. «Привет,» весело сказала она. «Это ты Эмиль Вестерстром?» «Ага. А ты...?» «Туури Хотакайнен. Я двоюродная сестра Лалли.» Эмиль пригласил её внутрь и заварил две чашки кофе. Туури бросила неодобрительный взгляд на бардак, который Эмиль развёл в своей квартире, и неловко присела на краешек дивана, пытаясь отыскать чистый клочок посреди грязного белья и каракулей по синтетической химии. Она засекла нечто смутно знакомое в этом беспорядке и выкопала это как раз когда Эмиль принёс кофе. Картина, размером примерно как лист А4, изображающая жуткое заражённое создание, состоящее из складок дряблой кожи и кошмарной разинутой пасти. Внизу, одетый в странную белую униформу и глядящий вверх с ужасом, был нарисован тот же человек, что стоял прямо перед ней; в одной руке кинжал, в другой фонарь. В углу было нацарапано: «Счастливого Рождества Эмиль, от Лалли». Эмиль ухмыльнулся и поставил кофе Туури подле неё. «Я купил ему на Рождество самый отвратительный свитер что только смог найти. Думаю, он отплатил мне таким способом,» хихикнул он. Туури посмеялась и отхлебнула кофе. «Итак, почему ты пришла?» спросил Эмиль. «Просто появилась, чтобы поздороваться?» «Не вполне.» Туури залезла в карман своей куртки и достала толстый коричневый конверт. «Я его сейчас не застала, а у меня скоро самолёт обратно в Финляндию. Можешь убедиться, что он это получит?» Эмиль взял конверт, взвесив его в руке. «Это деньги? Он говорил, что продаёт иногда картины.» Туури кивнула. «В основном тем нуворишам, что ищут острых ощущений по дешёвке,» проворчала она. «Я устала повторять, что его работы достаточно хороши для экспозиций, но разве он меня когда-нибудь слушал?» «Может, он просто не жаждет публичности,» предположил Эмиль. «Может,» пожала плечами Туури. «В настоящее время я должна действовать в качестве его агента.» «Хм?» «Ой, да ладно,» сказала Туури. «Ты действительно можешь вообразить себе Лалли, продающего собственные работы? Он что угодно, Эмиль, только не продавец. В конечном итоге я, как правило, вынуждена приводить покупателей в его квартиру, где-то раз в месяц, когда приезжаю из Хельсинки.» Эмиль кивнул. На его взгляд, всё это имело смысл. «А там ты чем занимаешься?» спросил он. «В Хельсинки? Я из армейских, как и мой брат, Онни.» Она сделала паузу. «Я полагаю, Лалли ни разу не упоминал никого из нас, а?» Эмиль покачал головой. «Так и знала. Я работаю в логистическом департаменте. Онни в войсках связи. «Говоря об Онни, чуть не забыла,» продолжила Туури, извлекая из куртки что-то ещё. Небольшой пластиковый пузырёк, загремевший, когда она наклонила его. «Можешь передать ему, когда в следующий раз его увидишь?» Эмиль принял пузырёк и ознакомился с нелепо длинным названием на его боку. «А это что ещё такое?» «Его лекарство.» Эмиль помедлил. «Лекарство?» «Ага. Ну, знаешь, из-за его расстройства.» «Расстройства?» Туури покосилась на него. «Он тебе хоть что-то о себе рассказывал, Эмиль?» «Вообще-то нет,» признался Эмиль. Туури одарила его взглядом, говорившим, что на его месте он не была бы так спокойна по этому поводу. «Не уверена, что именно я должна рассказывать тебе об этом,» вздохнула она, «но — да, у Лалли есть расстройство. И у Онни тоже. У них случаются...» она замолкла, подыскивая подходящее слово. «Приступы, я полагаю. Когда они не могут понять, что реально, а что нет. У армии есть лекарства, которые помогают, но они не для гражданских, пока ещё нет. Тем не менее, Онни дружит с одним парнем из амбулатории, так что мы можем раздобыть немного и для Лалли тоже, подпольно.» Эмиль ничего не ответил, неуверенный, как реагировать на это откровение. И всё это время я ничегошеньки не знал! Бедный парень... Туури допила свой кофе и поднялась, чтобы уйти. «Ой, и ещё кое-что,» сказала она. «Продолжай.» «Могу я оставить тебе номер своего телефона? На случай, если с ним что произойдёт, понимаешь. Просто позвонишь мне, если с он почувствует себя хуже, чем обычно.» «Разумеется,» сказал Эмиль, записывая её номер на обороте своих заметок. Но что подразумевается под «обычно»? Засомневался он, помахав ей на прощанье и закрыв за ней дверь. И что ты можешь предпринять, находясь на другом конце телефонной линии, в любом случае?