***
Вечером после визита Туури, Эмиль отнёс конверт и маленький пузырёк с таблетками наверх, к Лалли. Он задал несколько вопросов, будучи по возможности осторожным, чтобы коснуться проблемы. И Лалли, к его собственному удивлению, и в самом деле ответил. Оказавшись зажатым между своей природной молчаливостью и слабым английским, он объяснял не очень хорошо. Кроме того, он объяснил далеко не всё. Но он рассказал тем вечером достаточно, чтобы Эмиль начал понимать. Ему было тринадцать, когда сыпь пришла в Финляндию, и четырнадцать, когда начались кошмары. Поначалу они были небольшими, поддающимися контролю. Обрывки катастрофы, почти абстрактные, почти позабытые к моменту его пробуждения. Мир, вычищенный чумой. Люди, цепляющиеся за кончики пальцев. Семья, разорванная на части и разбросанная по остову Финляндии. Но спустя годы они усилились, стали постоянными. Он начал вспоминать события, которых с ним не происходило на самом деле. Никак не могло произойти. Миссии разведки в сосновых лесах. Жизнь в месте, зовущемся Кеуруу. Вина из-за провала, гнетущее знание, что его неверный отчёт стоил людям жизней. Попытки спрятаться от монстров под звёздными небесами, мольбы о хотя бы паре лишних секунд лунного света, о чём угодно, чтобы сохранить ему жизнь. Он перебрался в Швецию на художественную стипендию, в надежде, что перемена обстановки благоприятно повлияет на него. Но сейчас, здесь, в Стокгольме, они начали приходить и во время бодрствования. Он быстро был отчислен, неспособный сконцентрироваться на своей учёбе из-за своего разума, разрывающегося между двумя противоборствующими реальностями, день ото дня становящимися всё более неразличимыми. Так что он сводил концы с концами, продавая свои картины мерзким коллекционерам, выискивающим что-нибудь с налётом жути. Непривычному разговаривать вообще, и уж тем более о себе самом, Лалли эта исповедь далась непросто. Эмиль это отчётливо ощущал. В какой-то момент он пересел со стула Лалли на кровать, рядом с ним, обняв его за плечи и прижав поближе. Лалли был до того потерян в попытках рассказать свою историю, что даже не заметил, когда это произошло.***
Раньше, когда кошмары нападали и отправляли Лалли в головокружительное вращение между мирами, ему некуда было пойти. Единственным выходом для него было принять одну из таблеток, что присылал Онни, натянуть одеяло на голову и изо всех сил стараться сбежать от этого. Стараться уговорить себя, что нападающие монстры и странные пейзажи не были реальными. Но теперь он отыскал другой выход. В том году весна пришла рано, и время от времени Эмиль оказывался разбужен в самые глухие часы этих тёплых ночей мягким, но настойчивым стуком в дверь. Он тогда поднимался и плёлся к дверям, сонно моргая. После первых нескольких раз ему уже не нужно было спрашивать, кто это — он просто отпирал и отходил в сторону, позволяя Лалли проскользнуть из мрачного сумрака снаружи. Эмиль ставил чайник в своей крошечной кухоньке, пока Лалли стоял посреди комнаты словно брошенный предмет мебели, обхватив себя руками, дыша слишком часто и глубоко, пытаясь сохранить спокойствие. Эмиль, вернувшись из кухни с двумя дымящимися кружками какао и маленькой жестянкой печенья, которую он держал как раз для таких случаев, частенько подумывал о том, что короткие резкие движения Лалли напоминают маленького пойманного в капкан зверя. Они садились на пол, скрестив ноги, друг напротив друга с жестянкой печенья между ними, и Эмиль прикладывал все усилия, чтобы удержать Лалли здесь и сейчас. Сидя так, в темноте раннего утра — нет смысла зажигать свет, если пытаешься успокоить и усыпить кого-то — Эмиль говорил с Лалли обо всём и ни о чём, бесконечный поток шведской болтовни, затрагивающий его детские воспоминания, политические взгляды, и что он намеревается приготовить на ужин следующим вечером. Не имело значения, о чём он говорит. Не имел значения и тот факт, что Лалли ничего из этого не понимал. Единственно важным было звучание слов, постоянный ручеёк шума, который протачивал свой путь сквозь пелену кошмаров и галлюцинаций Лалли, разрывая их и обеспечивая непрочную дорогу обратно, в реальный мир. Порой его голоса было недостаточно. Иногда Эмиль клал руки поверх тонких запястий Лалли, или даже покрепче сжимал их, если тот уходил уж слишком далеко. Ласково ерошил его волосы, мог и расчесать их. Тактильные ощущения сильнее слов удерживали Лалли, покуда он сражался с чем-то, что видел в своей голове. И когда всё заканчивалось, когда Лалли наконец возвращался в реальный мир, Эмиль заново разогревал его какао в микроволновке, и Лалли вяло потягивал его, прежде чем они отправлялись в постель. Хорошо, прежде чем Эмиль отправлялся в постель. Лалли довольствовался сном на полу, не важно, как много раз Эмиль предлагал уступить ему кровать или, на худой конец, подвинуться, чтобы дать ему места. Лалли неизменно отказывался. Не раз и не два Эмиль поднимался утром и обнаруживал, что Лалли забился под его кровать ночью и тихо посапывал, завернувшись в кокон в небольшом гнезде, которое, похоже, сделал из одеял, что Эмиль дал ему накануне. Такой его вид задевал что-то на задворках сознания Эмиля. Странное дежавю, которому не было объяснения.***
Была как раз одна из таких ночей, когда Лалли, ни с того ни с сего, сообщил Эмилю нечто, о чём не рассказывал в тот день, когда Туури привезла его медикаменты. «Эмиль, » прошептал он, приподнимаясь и опираясь спиной о кровать, холод металлического каркаса проникал сквозь его тонкую пижаму и простыни щекотали затылок. «Мфф?» промурчал Эмиль, устало выныривая из этого состояния полусна-полуяви. «Ты помнишь, что я рассказывал тебе о моих кошмарах?» «Да, » сказал Эмиль, мгновенно просыпаясь. «Я рассказал тебе не всё.» Это была экспедиция. Путешествие. Далеко от сосновых лесов, и влажных болот, и деревянных заграждений Кеуруу. Он не знал зачем. И не знал где. Лалли-который-мог-бы-быть не утруждал себя подобными пустяками. Корабль, идущий вниз по реке, чистой точно стекло под янтарным утренним солнцем. Громада на горизонте, неповоротливый титан из металла и дерева, устремивший драконью морду на носу к западу, отплывающий в погоне за закатом, словно один из монстров нового мира. Суматоха новых мест появляется и исчезает. Город на озере, деловито суетящийся; город, что вырастает из моря на сваях и охраняется разрушенным мостом от тихого мира; город, мёртвый уже девяносто лет, но по-прежнему полный искажённой жизни. С новыми местами появляются новые знакомые. Там была Туури, кажется, единственно неизменная, куда бы он ни шёл. Но были и другие тоже: женщина с огненными волосами, отдававшая приказы, большой мужчина, наводивший после неё порядок. Парнишка примерно его возраста, с длинной рыжей косой и способностью вламываться туда, где его не ждут. А ещё там был Эмиль. На первый взгляд, болтливый надутый швед с чрезмерно высоким самомнением и неспособностью удерживать свою еду во рту. Но, нырнув чуть глубже, познакомившись с ним чуть ближе — вернее будучи вынужденным проводить бесконечные недели запертым с ним в одном вездеходе — Лалли начал подозревать в нём что-то большее. Начал задаваться вопросом, могут ли они стать друзьями или, по крайней мере, чем-то максимально близким к той дружбе, которую Лалли был в состоянии завести. Пройдя сквозь огонь и воду, сквозь метели и рейды, и атаки троллей, они сблизились, покуда длилась зима. В этом мире не было английского, который они могли бы использовать как общий язык, вместо него им приходилось использовать язык жестов и выражений. Улыбки по утрам, гримасы по поводу кошмарной еды, лёгкие похлопывания по спине после успешной миссии, нежные руки на забинтованной ране. Это звучало хорошо, почти радостно. Когда галлюцинации и кошмары наяву являли ему то время, что они проводили вдвоём в ледяном остове города Старого мира, то их и кошмарами-то трудно было назвать. И вот, восемь месяцев назад, Лалли вышел из двери своей квартиры и обнаружил другого Эмиля, глядящего на него снизу в замешательстве. «Вот почему я был так удивлён, увидев тебя, » пробормотал Лалли, сложив руки на кровати рядом с плечами Эмиля и пристроив подбородок на своих предплечьях. «Поэтому не хотел разговаривать с тобой. Я не знал… Не был уверен…» он замолчал и нахмурился, пытаясь сообразить, как сказать это на незнакомом языке. «Я не был уверен, ты настоящий или нет, » сказал он наконец, неловко осознавая, до чего бессмысленно это может прозвучать. Эмиль выслушал Лалли в молчании, порождённом в большей степени замешательством. То, о чём он говорил, было невозможно, так ведь? Как мог Лалли увидеть его… Ну, увидеть, прежде чем повстречал его, иными словами. «И настоящий ли?» спросил он шутливо, решив как следует обдумать всё это утром, когда он не будет уставшим как собака. «Хмм?» «Я настоящий?» «Вот уж не знаю, » сказал Лалли, чувствуя, что намечается шутка и решив поддержать её. Эмиль ухмыльнулся и наклонился так, что их лица оказались в миллиметрах друг от друга. «Тогда, полагаю, я должен это доказать.» «Как?» Вопрос едва сорвался с губ Лалли, когда Эмиль потянулся и от души щёлкнул его по кончику носа. Лалли вскрикнул. Он отодвинулся, потирая нос и укоризненно глядя на Эмиля. «Ага, » весело улыбнулся Эмиль, хлопнувшись обратно на кровать. «Очень похоже, что я настоящий.» Вопреки самому себе, Лалли тоже улыбнулся.