Мифы и легенды Нижнего Зосово

      С тёмного неба летели лёгкие и невесомые, словно пух, снежинки, устилая дороги Верхнеплантовска белым покрывалом. Роберту в этом городке нравилось всё, начиная с однотипных бетонных домов до суровых детских площадок, построенных по всем принципам советского ЖКХ-арта. Но больше всех ему нравилась его прекрасная спутница с очаровательным мелодичным голосом и до жути правильным английским произношением.  — Верхнеплантовск — красивый город, — вздохнул Роберт, вызвав усмешку своей новой приятельницы.  — С чего ты это взял? — удивилась она.  — Не знаю. Мне тут всё нравится.  — Во даёт! — всплеснула руками Наталья Александровна. — Ты же приехал сюда из прекрасного Лондона, а не из Ухрюпинска какого-нибудь! Вот Москва — красивый город, Ленинград — красивый город, а Верхнеплантовск — олицетворение обыкновенной серости и однообразия. Вспомни Лондон — это же такая прелесть! Тауэр, Букингемский дворец, Собор Святого Павла, Вестминстер!.. Эх! Всей красоты и не перечислишь. А в Верхнеплантовске что? В Верхнеплантовске ровно ничего.  — Ты была в Лондоне? — прервал Наталью Перси.  — Нет, к сожалению, — печально произнесла спутница Планта. — Из Советского Союза просто так куда-нибудь не уедешь.  — А ты, может быть, уедешь, — предположил Роберт.  — Когда же?  — Не знаю, когда, но всё на свете случается, — мечтательно сказал Перси. — Вдруг ты выйдешь замуж за британца?  — Это намёк? — Наташа улыбнулась Роберту, слегка покраснев.  — Почему бы и да?       Пара рассмеялась так звонко, что пустая улица Верхнеплантовска отозвалась им тихим эхом.  — Кстати, а ты куда? — спросила Наташа своего собеседника.  — Домой.  — В Англию?  — К тебе.  — Что ж ты там делать будешь? — молодая учительница покачала головой.  — Жить.        Наташа решила побыть лаконичной в своих словах. Слишком лаконичной — она не сказала ничего. Зато её действия были вполне красноречивы, если можно так выразиться, конечно. Ловко метнув снежок, Наталья Александровна попала в спину Роберта.  — Эй, хулиганишь? — Плант обернулся.       Наташа снова решила не отвечать. Зато решила простудиться, то есть спеть что-нибудь на трескучем верхнеплантовском морозе.  — I donʼt know how to love him. What to do, how to move him. Iʼve been changed, yes really changed…       Роберту нравилось, как поёт его приятельница. Высокий голос, лёгкий и звонкий, казалось, управлял всей этой снежной феерией, отражался ото льда и оконных стёкол верхнеплантовских домов и уносился с прохладным зимним ветерком в далёкие края. Перси считал красивой и песню. Он слышал её уже несколько раз, правда, слова никак не могли уложиться в его голове — Плант то и дело их забывал. И неудивительно, что он и в этот раз их забыл. Однако Роберту сильно хотелось подпеть своей подруге, так что он, помня мотив и не помня текста, начал петь ту же самую песню, орудуя только двумя словами: «бэйба» и «мама», иногда, разумеется, добавляя фразу «лет ми телл я».  — Слушай, давай споём то, что мы вместе знаем, — сказал Плант после того, как устал призывать бэйб и мам.  — Ну, что ж, давай.  — У тебя какой альбом любимый? — спросил Перси.  — Третий, — ответила Наталья, не раздумывая.  — Тогда подпевай! As I walk down the highway all I do is eat a borsch. And ukrop thatʼs passing my way popadat' into the borsch.       Так Роберт голосил про все ингредиенты борща, иногда употребляя слова и фразы на ломаном русском. В конце каждого куплета Перси добавлял запоминающийся припев: All I need from you is all your borsch! All you got to give to me is all your borsch!       Наталья Александровна разразилась раскатистым хохотом, совершенно нехарактерным для девушки с таким тонким голоском. Так могла смеяться боевая Зося, могла смеяться могучая Тамара, но никак не Наташа. Однако Роберта это не удивило — он и ожидал такого эффекта. Поэтому он ещё начал плясать танец племени Бэйба-бэйба, изображающий все ингредиенты борща. Наташу это рассмешило ещё больше, а Перси, чья фантазия начала добавлять в борщ сгущёнку и пирожки, доплясался до того, что ступил ногой на лёд. Ноги Роберта разъехались в разные стороны, заставив его сесть на шпагат. Раздался характерный треск, обозначающий, к сожалению, не какой-нибудь новый ингредиент борща, а то, что порвалась ткань.  — Браво! — Наталья Александровна захлопала в ладоши.  — Наташ, — протянул Перси, — похоже, что у меня штаны порвались. У тебя есть мужские брюки?  — Нет, конечно, — усмехнулась собеседница Роберта, подавая ему руку. — Я ж лонли вумен.  — Ну, с сегодняшнего дня не такая и лонли, — ответил Плант, вставая.  — Эх ты, мерзавец кудрявый! — пошутила Наталья, потрепав своего приятеля по голове. — Пошли ко мне!       И Роберт с Наташей вошли в один из серых однотипных верхнеплантовских домов.

***

      Роберт вполне мог подумать, что Наталья Александровна предпочитает минимализм. Особенно в интерьере. Потому что в квартире этой молодой учительницы было так пусто, что улицы Верхнеплантовска по сравнению с этой квартирой казались переполненными людьми и вещами.  — Тебе что, так минимализм нравится? — удивился Роберт.       Наташа не хотела признаваться, что учителям дают мало зарплаты, так что она коротко и ясно ответила:  — Да.  — Ну, совсем уж такой минимализм мне как-то не по душе, — сказал Роберт. — Однако твой очень даже и ничего, — продолжил он, чуть замявшись. — Да, ничего. Надеюсь, с едой у тебя дела обстоят иначе?  — Ну… Обычно иначе, но сегодня у нас ничего нет. Я ж сначала на концерте была, а потом с тобой разбиралась, — пояснила Наталья.  — Что, даже простого борща нет? — Роберт скорчил недовольную мину.  — Да нет, борщ в наличии имеется, — усмехнулась Наташа. — Позавчерашний.  — Такой тоже сойдёт! — Перси мигом оживился. — Я пошёл есть!  — А руки помыть? — строго спросила Наталья Александровна.  — Не буду и не хочу! — бодро прокричал Роберт ей в ответ.       Плант вошёл на кухню и огляделся по сторонам. Кухня тоже сияла минимализмом, от которого Роберта аж передёргивало. Скромный, отчасти неказистый кухонный гарнитур, монотонно жужжащий холодильник «ЗИЛ», небольшой стол, накрытый скатертью в красную клетку. На столе почти ничего не стояло — всего лишь фарфоровая чашка, принадлежавшая, разумеется, Наташе, и тарелка, полная любимых фруктов Планта — лимонов. Перси, заметив это, воскликнул:  — Squeeze my lemon!  — Что? — удивилась Наташа. — Прямо сейчас?  — Я просто лимонного сока хочу, — промурлыкал Роберт. — А ты что подумала?  — Да ничего я не подумала, ты что! А лимонный сок… Тебе не кажется, что он будет слишком кислым?  — Быть может, ты права, — проговорил Плант. — Но у тебя так много лимонов… Сквизать-непересквизать, во!  — Так ты есть хочешь? — Наташа сменила тему разговора.  — Хочу, конечно. Кто-то там говорил про борщ?  — Да. Сейчас будет, — сказала приятельница Планта и подбежала к холодильнику. К её и робертову разочарованию, в холодильнике кастрюли с борщом не стояло. — Перси, слушай, я, похоже, всё вчера съела, — вздохнула Наташа. — Извини, конечно…  — Да ладно, — ответил Роберт. — Не страшно. Давай тогда лимонный сок, — предложил Перси, схватив лимон с тарелки.  — Ну, что ж, давай! — согласилась Наташа.       Тем временем Бонзо и Тамара       Барабанщик «Led Zeppelin» и работница верхнеплантовского общепита до сих пор сидели в тёмной столовой, которая была уже закрытой. Водку эта парочка выпила два часа назад, однако действие алкоголя до сих пор сказывалось на них. Тамара сидела, обхватив голову руками. Бонзо же вертел головой, рассматривая столовую, которую он за это время так и не успел оглядеть. Двое молчали. Они настолько привыкли к тишине, что никто из них не хотел её нарушать — любой посторонний звук мог их напугать. Однако живот Джона так не думал, поэтому при первой попавшейся возможности он предательски заурчал.  — Это кто? — спросила Тамара.  — Это я. Жрать хочу, — коротко ответил Бонзо.  — Так ты ж в столовой! Иди и ешь, что попадётся. Всё свежее и помытое.  — А мне лень вставать, — протянул Джон.  — Мне тоже лень, — пробурчала Тамара.  — Тогда давай посчитаемся. На кого выпадет, тот и пойдёт добывать пищу, — предложил идею Бонэм.  — Идёт! — ответила его собеседница.       Тамара вспомнила считалочку из далёкого детства. Пьяному Джону она показалась смешной, поэтому он стал громко хохотать, стуча кулаком об стол.       «Да, чего-то он неадекватный какой-то, — пронеслось в голове у работницы столовой. — Может, мне лучше самой пойти за едой?»       Не договорив считалочку до конца, Тамара встала со стула и направилась к холодильнику. Бонзо этот вариант решения проблемы понравился, поэтому он продолжил сидеть за столом, наблюдая за своей приятельницей. Зрелище, кстати говоря, было довольно забавным. Тамара не обладала самой красивой походкой, но после водки её походка была сногсшибательной. Сногсшибательной не для людей, а для стульев. Дело в том, что Тамара толкала столы своими бёдрами и задевала стулья, роняя их. Бонэма это не оставило равнодушным — он проникся сочувствием. Нет, не к Тамаре, а к стульям. Его не самое трезвое сознание решило, что стул тоже может чувствовать боль. Поэтому Джон решил поднимать стулья, ободряя их радостными словами.       Тамара, обернувшись и увидев Бонзо, звонко захохотала, но её смех вскоре прервался испуганным восклицанием:  — Он умер! — сорвалось с пухлых губ Тамары, когда она увидела, что Бонзо упал вместе со стулом. Однако в мозгу Тамары мигом возник способ «оживить» своего товарища. — Там самогон! — завопила она.  — Где? — Бонэм поднял голову.  — В бороде, — отрезала Тамара.       Джон пощупал свою бороду, однако самогона не нашёл.  — Чего ты врёшь? — обиженно спросил Бонзо.  — Да просто так, — ответила Тамара, возвращаясь от холодильника и неся в руках банку кефира и банку солёных огурцов. — Есть-пить будем? — Тамара поставила банки на стол.  — Спрашиваешь! — Бонзо облизнулся. — Чего там?  — Кефир и огурцы, — пояснила Тамара.  — Солёные?  — Кефир — нет, огурцы — да.  — Зося из Зосово неплохо готовила солёные огурцы, — поделился своими нижнезосовскими впечатлениями Бонэм.  — Зося из Зосово? — удивилась Тамара. — Так это же сестра моя троюродная!  — Ты уже говорила, — процедил Бонзо.  — Да? А я и не помню! — засмеялась Тамара. — Ну, это не так страшно. Так ты любишь солёные огурцы, да?  — Да. Они мне о лете почему-то напоминают.  — А мне, — вздохнула девушка-повар, — а мне о лете трава напоминает. Зелёная-зелёная…  — Ты любишь зелёную траву? — поинтересовался Джон. — А у меня любимая трава — Acapulco Gold.       И, откашлявшись, Бонэм затянул: Я другой такой травы не знаю, Что так вольно курит человек…  — Разве траву курят? — изумилась работница советского общепита. — Я думала, ей любуются…  — Любоваться тоже можно, — согласился Бонзо, нашарив в карманах своих брюк Acapulco Gold и положив эту траву на стол рядом банкой кефира и банкой огурцов. — Давай любоваться будем.  — Почему бы и нет?       Так эта милая парочка созерцала траву Acapulco Gold, пока Бонзо не захотел покурить.       Тем временем Джонси и рыжая девушка       Джонси устал. Ему сильно болели голова, живот, колени, короче говоря, всё, что только может болеть. Только нос не болел, потому что он у него замёрз. А всё это из-за одной вредной рыжей дамы!       Джон Пол так и не узнал её имени. Все попытки узнать, любит ли она Рахманинова и Чайковского, не увенчались успехом. Джонси даже не смог узнать, зачем он ей нужен! Вдруг она его обокрасть хочет? Или убить? Может, она из КГБ? Хочет поймать его, пока Перси пытают на электрическом стуле. И тоже посадить на этот стул. А находится тюрьма с электрическим стулом на улице Ленина, Леннона или как там его… Однако девушка вела себя вполне безобидно.       «Может, их в КГБ учат сначала не подавать виду, а потом — бац! — и электрический стул, — подумал Джон Пол. — Надо быстрее убежать от неё, пока не поздно».       Когда эта мысль прозвучала в мозгу Джонси, начав солировать на фоне других, не менее причудливых мыслей, рыжая девушка изрядно проголодалась:  — Я жрать хочу, — сообщила она Джонси, не ожидая ответа.       Джон Пол знал, что означает фраза «я жрать хочу» — это будет «I want to eat», только по-русски. Дело в том, что Бонзо, изучая великий и могучий русский язык, когда-то выучил эту фразу и повторял её целый день. Так группа «Led Zeppelin» полным составом выучила, что же это за зверь такой — яжратьхочу.       «А вдруг она хочет жрать меня? — удивительная мысль пришла в голову Джонси. — Эх я, балбес мультиинструментальный, надо было у Джимми спросить, развит ли каннибализм среди сотрудников КГБ в России!»       Бывает, кажется, что молчаливые басисты — это вообще не Homo Sapiens — так сильно отличаются они от обычных людей. Эти существа не умеют ни говорить, ни петь, так как у них напрочь отсутствует голосовой аппарат. Зато мозгов у них слишком много! И думают ими они свои уму непостижимые мысли, пользуясь такой логикой, из-за которой начинает невольно казаться, что эти ребята хотят захватить мир. Страшные.       Однако молчаливые басисты мир не захватят, пока существуют каннибалы-КГБшники. Ну, или странные рыжие девушки, которые не едят людей и не имеют никакого отношения к КГБ, но этим басистам так кажется.       И вот захотела наша веснушчатая красавица отведать человечины чего-нибудь вкусненького, для этого решив отправиться в заведение местного общепита. Джонси надеялся, что его спутница направится кушать в столовую, где он встретит Бонзо и скроется с ним. Но девушка, как назло, выбрала кафе «Малиновка», которое находилось гораздо ближе, чем столовая.       Кафе было совсем маленьким, но уютным оно не выглядело. Там почти никого не было, и Джон Пол ещё пуще стал нервничать. Вдруг эта рыжая сейчас начнёт его пытать?       Однако девушка совсем не собиралась мучить Джонси. Она лишь собиралась заказать щи со сметаной и чашку горячего чая.  — Будешь щи? — спросила веснушчатая.       Джонси забыл, что такое щи. Забыл он о той пульхерииной капустной гадости, которую он специально вылил на пол. Поэтому он решил тоже заказать щи и кивнул в ответ рыжей девушке.  — Две тарелки щей и две чашки чая, пожалуйста, — сказала она официанту.       Через пару минут официант принёс заказанные блюда. Каков был ужас Джонси, когда он почувствовал мерзкий запах, напоминающий яд и отравлявший его лёгкие своим скверным капустным ароматом!  — I wonʼt eat it, — отказался Джон Пол.  — Чего? — удивилась девушка.  — Я not хочу жрать, — Джонс сказал единственную фразу, которую он более-менее знал по-русски.  — Ты ешь ноты? — изумилась рыжая, пробуя свои щи. — Ты не псих?  — Not psikh, — слово «псих» было похоже на английское слово «psycho», так что Джонси понял (хоть и слабо), о чём идёт речь.  — Нотный псих?  — Yes! — яростно воскликнул Джон Пол. — Notniy psikh!       И Джон Пол, совсем не зная, что в русском языке означает слово «нотный», встал из-за стола и направился к роялю, стоявшему в этом кафе скорее как украшение, а не как музыкальный инструмент. Но Джонси уже руки чесались на нём сыграть. Сыграть для того, чтобы забыть обо всей этой белиберде с агентами КГБ, поедающими людей и прочего бреда.       В мечтах Джонси — только он, рояль и люди, раскрывшие в восторге рты. Он рвался излить свою душу нотного психа, играя на рояле самое любимое произведение Рахманинова.       Что ж, мечты должны сбываться. А особенно приятно смотреть, когда они сбываются. Рыжая девушка глядела на Джонси, раскрыв рот от изумления. Она тихо прошептала, так как своим громким голосом не хотела мешать играющему Джонсу:  — Это Рахманинов! Мой любимый композитор!       К этому времени Джонси уже заканчивал играть произведение, стараясь сделать концовку более напряжённой и эмоциональной. Но эмоциональной концовку сделал не Джон Пол, а его спутница, подбежавшая к нему и с восторженным лицом обнявшая его.  — Это мой товарищ — нотный псих, — заявила она немногочисленным посетителям кафе.  — And this is my notniy psikh, — ласково ответил ей Джонси.

***

      Вечером Джон Пол и Марина (Джонси удалось-таки узнать имя девушки) поехали на электричке Верхнеплантовск — Октябрьская Весна, позабыв обо всех этих улицах Ленина, каннибалах и КГБшниках. По пути, да и в электричке они мило ворковали, пытаясь объяснить друг другу разные вещи при помощи жестов и слов на корявом русском и английском.  — Чайковский? — спрашивала Марина, с любопытством поглядывая на Джонси.  — Yes, yes, Tchaikovsky! — отвечал восторженный Джонси. — Very good notniy psikh!       Люди, находившиеся в электричке, с недоумением смотрели на эту чудаковатую пару. «Завидуют, » — думали Джонси и Марина, продолжая общаться и вспоминая любимых композиторов.