Anotherstory

       Курсы – это как платная регулярная школа, только проплаченная за полгода вперёд. Поскольку последние месяцы я только и делал, что засыпал ближе к рассвету, то вставать с утра пораньше мне было крайне тяжко. Я постоянно пропускаю завтраки, пытаюсь каждый день надевать что-то новое и выглядеть сногсшибательно. Я сомневаюсь, что это выглядит хотя бы «круто», не то чтобы «сногсшибательно», но искренне верю в то, что нравлюсь окружающим. В дальнейшем я, конечно, забываю про свой внешний вид, потому что замкнутость уступает место наплевательскому отношению, но эти первые дни я помню себя женщиной, которая не отводит глаз от зеркала каждое утро.        До меня по-прежнему нет никому дела – ни семье, ни далёким знакомым, ни бывшим друзьям. И я абсолютно забывал о прошлой жизни, которую я, возможно, счёл счастливой когда-то.        Утром Нью-Йорк изо дня в день очень снежное, сырое и противное место, но мне - взрощенному на австралийских берегах парню, - даже нравится это. Из-за снега не видно машинных очередей на работу, толп людей - ранних пташек. Ничего, кроме ботинок и голых коленок, выглядывающих из-под рваных обтягивающих джинсов. Автобусы Нью-Йорка не менее отвратительные дыры Америки, в которых я всегда был на грани срыва, и где все мои права и сила голоса подавлялись за счёт других людей. Они облепляли меня со всех сторон, вдавливали в стены так, что я мог отпечататься в них. Как бы невзначай я ищу среди посторонних блеск рубашки и знакомый цвет пальто, которое идеально подчёркивало обнимающие зад брюки. В это утро я не мог лицезреть его идеальную заднюю часть, но аккуратно поглядывал, как он меняет музыку в плейлисте. Всё выглядело на нём в точности как вчера – морщины пальто, собравшиеся на плече; правая рука сжимает поручень, рубашка чуть растягивается на груди, но застёгнута на все пуговицы. Опрятный. Изредка немо шевелит губами, но никогда не вынимает глаз из телефона. Его атрибут тоже был при нём: бумажный стакан кофе выглядывал из широкого кармана пальто. Я чувствую безопасность, когда вижу, что оно закрыто, но всё равно поправляю на себе свитер, представляя, как он намокает от кофе из этого стакана. Его глаза оторвались от экрана лишь однажды. Парень кидает взгляд от предмета к предмету в автобусе, будто что-то потерял. Мне кажется, что его глаза карие. В точности как цвет кофе, которое он пьёт уже второе утро подряд. Он ловит мой взгляд на себе и перестает метать его во всех вокруг. Телефон ныряет в его карман, в руке появляется стакан с кофе. Я заворожён его фигурой в другом конце автобуса, поэтому, когда какой-то мальчишка задевает мои ноги, я вздрагиваю и отпрыгиваю, как напуганный кот, потом одаряю его уничтожающим взглядом, и он выметается на остановке вместе со своей мамой. Возвращая взгляд обратно к незнакомцу, я замечаю, что он стал ближе ко мне. Я чувствую себя неловко, но мне остаётся лишь грустно вздохнуть, потому что моя остановка ещё не скоро. Мы перебрасываемся глазелками раз пятьдесят, и чтобы я не выглядел так глупо, мне пришлось так же, как и ему притворится, что у меня важная переписка в телефоне. Я нарочито хмурился, иногда улыбался пустой твиттерской ленте, а потом позволял себе ещё раз глянуть в сторону парня. А когда я снова опускал взгляд на экран, он смотрел на меня, но тоже не позволял себе делать это долго. Мне хочется рассмеяться, мне хочется проехать ещё пару остановок. В один момент я понимаю, что остановка, на которой выходил этот адвокат, становилась всё ближе, а я так ничего и не сказал ему. Меня разрывает желание заговорить, но я ещё не решаюсь, поэтому глупо топчусь у стенки и стреляюсь нерешительными взглядами. Моя смелость позволяет мне подойти ближе всего на несколько метров. Парень улыбается, его кофе заканчивается. Остатки плещутся на дне, и я опасаюсь, что они снова прольются на меня. К тому же, людей в автобусе не убавлялось. Они всё так же толпятся вокруг, задевают плечами, норовят опрокинуть тебя на соседа. Не знаю, что на меня нашло и что мною двигало. Мой страх? Мои всплески смелости? Или столкновение этих эмоций? Я вырвал стакан у парня и мгновенно опустошил его. Я выглядел сумасшедшим? Адвокат вопросительно кривит бровь, наблюдая, как мои щёки окрашиваются в индийский закат, а мне горчит на языке из-за кофе, потому что в этот раз количество сахара, видимо, поубавилось. - Ты должен мне кофе, - говорит он, улыбаясь глазами. В тот момент я заметил, что они не карие.        Он поправляет на себе пальто, обхватывает рукой ремень кожаной сумки и направляется к двери, которая вот-вот откроется, а водитель объявит о следующей остановке. Я не смотрю, как он уходит. Я кручу в руках точно такой же стакан, который держал ещё вчера. С точно такой же неизменной надписью чёрным маркером.

***

       На следующее утро я встаю раньше обычного. Нью-йоркская погода решила, что снега вполне достаточно, поэтому в то утро было скользко и грязно. Я, не оглядываясь, иду к остановке, но торможу возле кофейни. Я долго стою как идиот и пялюсь на не слишком креативную вывеску, на витрины с хлебными изделиями, на двери, из которых выходят довольные покупатели. Пару минут колеблюсь и захожу внутрь, очень раздражённый тем, что веду себя глупо. Кофе в двух стаканах небезопасно плещется, и мне кажется, что вот-вот выльется за края, поэтому я обжигаю губы пару раз, чтобы напиток не разлился по дороге. Единственное, чем я довольствуюсь, это тем, что тёплые стаканы согревают холодные пальцы в нулевую погоду.        Дикий пляшущий транспорт не принимает меня внутрь, как и всегда, но зато я отхватываю себе сидячее место, которое уступаю через одну остановку какой-то женщине. Я ищу адвоката, чтобы, наконец, лишить себя опасной ноши, но не вижу в толпе знакомых белоснежных рукавов. Я кручу головой, постоянно оглядываюсь, даже думаю, что Коннор мог прийти сегодня не в рубашке, и, возможно, поэтому я не замечаю его. Он не приходит. Я давлюсь кофе в одиночку.

       Пусть моё утро и не задаётся, но это можно было легко исправить на занятиях. Я там, вроде как, стал частью компании, пусть и не основной, но мне было с кем поделится улыбкой. Джо (как ни почитал учителя) относился к системе образования наших курсов очень предвзято, поэтому он частенько не следовал правилам работы. Из этого рождались забавные сценки его перегрызок с учителем. Мужчина сразу выводился из строя, в пылу покидал наш класс на десяток минут. Тайлер обожал такие моменты и сразу брал ситуацию в свои руки. Малевич сразу утыкался в телефон и строчил что-то безумно быстро в свой Твиттер. Феликс впадал в гнев из-за нарушения порядка, хотя сам только усиливал его. Я знал, что это место для самых неуравновешенных художников, потому что у каждого, кто оказался здесь, была своя история или причина, как и у меня. Большинство относилось к числу таких как я, но не все. Тайлер всегда мечтал создавать причёски моделям, укладывать волосы так, словно они были ветвями деревьев, поэтому его картины были похожи на косы и кудри. По определённым дням он работал менеджером какой-то поп-группы, но часто жаловался на этих ребят, добавляя, что спит с ними. В этом он видел единственную выгоду, но это не слишком скрашивало его будни. Дэн пусть и выглядел мрачно, но был веселым парнем, который работал ведущим на радиостанции и вёл забавные эфиры. Феликс часто ругался на испанском языке, но ему прощали все. К сожалению, этот бедолага не мог долго удержаться на одной работе из-за своего диагноза, поэтому он часто получал пинки от посторонних и возвращался сюда, потому что эти курсы были толерантным сообществом для людей с какими-либо отклонениями. К тому же, не таким уж психом он был, просто остро реагировал на Тайлерскую критику; порой даже соглашался со мной и один раз незаметно подмигнул.        Сборище самых разных личностей, как цветов в поле. Рай психотерапевта. В тот день я достаточно настрадался с этой компанией, рисовать не получалось, поэтому мне хотелось домой. Я бы и пошёл туда, если бы Тайлер с Джо не позвали меня прогуляться до самого вечера. Мне удавалось поддерживать беседу, узнать из их жизни что-то новое, поделиться чем-то своим, получить вздохи сожаления по поводу свадьбы. Мы немного выпили, я стал ощущать себя более смело в обществе. Поскольку я долгое время не открывал рот для того, чтобы внести свою лепту в разговор, это давалось мне неумело, будто мои социальные навыки общения действительно снизились.        Джо покидает компанию первым. Быстро обнимает, желает удачи и уходит. Тайлер провожает меня до автобусной остановки, поправляет на мне шарф, повторяется словами. Он любил каждый раз напоминать мне, что я милый. В фонарном свете его лицо добреет, окрашивает в оранжевый. Оранжевый был его цветом – цвет лисы. Голубая чёлка уже не была голубой, она была изумрудной и мокрой от снега. Тайлер был прекрасен.

       Электрический свет ламп в автобусе заставляет меня проснуться от атмосферы вечера. Я сразу чувствую тоску и накатившую усталость, поэтому забиваюсь где-то в углу и прячу лицо в шарфе, как мешок с картошкой. Здесь тепло, людей меньше минимума, мои пальцы греются в карманах, а глаза слипаются с каждой минутой. В полусне я оглядываю почти опустевший транспорт, когда водитель заставляет меня открыть глаза своим металлическим голосом из приёмника. Человеческие тени, отсевшие подальше от света. Они тоже забились по углам, как я. Мужчина, листающий журнал; грустная девушка с красными щеками, старый джентльмен, отстукивающий глухую мелодию по стеклу, и ещё пара офисных пчёлок. Они наводят на меня тоску своим скучающим видом, поэтому я снова закрываю глаза и открываю их очень не скоро.

- … Конечная, - моя рука находится в чьей-то чужой, кто-то трясёт её. Я с трудом размыкаю глаза и вижу адвоката, который собирается уходить. Я тут же выпрямляюсь, кручу головой, убираю с лица упавшие кудри и ориентируюсь во времени. Парень нерешительно смотрит на меня, складывает в кожаную сумку журнал, и меня тут же пронизывают мурашки. Он сидел здесь ещё тогда, когда я вошёл внутрь. И я заметил его, но не узнал. Конечно, не узнал. Рубашка была в синюю мелкую клетку. - Выходим, парни. Конечная, - говорит водитель, прогоняющий последних людей из автобуса. Я подлетаю со своего места, стараюсь протрезветь ото сна. Чтобы сделать это, мне было достаточно посмотреть на этого парня.        На улице снова сыпет снег, от чего я боюсь, что мои кудри станут мокнуть. Тру глаза, оглядываю местность. - Что мне теперь делать? - озадаченно говорю я. Это не звучит как вопрос, больше как грустный факт. Коннор выглядит взволнованным, его почти трясёт, я вижу это. Вероятно, он не слышит мои слова. Автобус быстро срывается с места и пропадает с горизонта за полминуты. В его руках прыгает телефон, экран высвечивает незнакомое имя, но он постоянно сбрасывает назойливого собеседника. - Слушай, мне пора, - говорит он, указывая куда-то вперёд. Меня тут же охватывает паника, - У тебя есть деньги, чтобы доехать? Я роюсь в карманах, но вспоминаю, что заплатил за пиво Джо в баре сегодня. Ни доллара, ни цента. Коннор ещё пару секунд пребывает в недоумении, оглядывается вперёд, будто я был препятствием на его пути, помешал чем-то важному, что должно было вскоре произойти. - Идём, - говорит он и тут же срывается с места как тот автобус. Моё сердце колотится слишком быстро, но я иду за ним куда-то в темноту, где свет фонарей только редеет.        Небоскрёбы смотрели на меня вдали великанами, мигали своими окнами, шумели, а тут было непривычно тихо. Двухэтажные постройки дремали в морщинах холмистых земель, их окна не мигали. Район погрузился в оттенки голубого и синего, не похожего на цвет золотых нью-йоркских улиц. Я плетусь сзади и наблюдаю за адвокатом (мог ли я назвать его так без белоснежной рубашки?), который продолжает ворчать и ненавидеть свой телефон, безжалостно давить на кнопку «отклонить». Мы идём молча.

       Останавливаемся мы у коттеджа с красивым двором и припаркованной в открытом гараже солидной машиной. Я не удивился, я знал, что его дом выглядит на миллион баксов. Все окна в доме горели ярким светом, но мое внимание больше привлекло не это. Да и Коннор был озадачен сильнее, чем прежде. - Добрый вечер, дорогой, - говорит запыхавшаяся женщина, убирая телефон в карман коротких бридж. Очень не предусмотрительно, потому что на улице нулевая температура и снег сыпет сверху без остановки. Я сразу замедляю шаг и наблюдаю за происходящей картиной. - Что это? - спрашивает парень, указывая за извалянный в снегу чемодан. - Мои вещи. - Так, и что происходит? - Происходит то, к чему ты шёл весь этот год. Руки блондинки трясутся, как и губы. Она нервно трясёт длинными пальцами у себя перед носом и ныряет обратно в дом, злостно притопывая. Я вопросительно кошусь на затылок парня, который разочарованно вздыхает и треплет свою чёлку. Подкрадываюсь ближе к нему и изучаю глазами дом. Широкие окна хорошо обозревали освещённую гостиную, на них из гирлянд была сложена надпись «Коннор и Мэр..», но последних букв не было, потому что эта часть гирлянды отклеилась с окна. Внутри я видел эту незнакомку, которая утирала смазанную косметику и собирала остальные вещи. Обычная, как по мне, сцена расставания, которую я застал очень не вовремя. Увидев, что этот парень состоял в отношениях с девушкой, у меня внутри что-то оборвалось и заставило уголки губ опуститься вниз. - Куда ты денешься? - спрашивает Коннор, когда его девушка едва появляется в дверях дома. - Подальше. Мне надо подумать. Вдали от тебя, - отсекает как ножом слова дама. Трясучими руками она спихивает в машину чемоданы, до сих пор стоя на морозе в одних бриджах и курточке. - А Вуди? - спрашивает парень, пытаясь развернусь в свою сторону девушку, но та лишь фыркала и стряхивала его руку. - Оставь себе. Коннор будто вовсе забывает обо мне, а когда вновь видит меня, то начинает злится и строить удивлённые гримасы, словно и вправду забыл, что я находился здесь. Но вместо каких-то высказываний он убегает в дом и выходит с другим кожаным портфелем в руках. Вместе с ним на улицу выбегает пятнистый кот, ловко перепрыгивая сугробы, но Коннор его не замечает. Парень принимается ворошить документы из папки, поставив её на одно колено, норовя упасть. - Там… кот,- мычу я, думая о выбежавшем коте. - Где? - Там, - я указываю пальцем в сторону дома, как маленький мальчишка, желающий привлечь внимание папы. Парень отрывается от бумаг, распахивает глаза и идёт в указанную мной сторону. Когда я замечаю торчащий из снега хвост, я бросаюсь за животным, пытаюсь ловить его, но он ведёт себя как скользкое мыло. Едва я успеваю взять его на руки, Коннор тут же отнимает его у меня, засовывая проныру под пальто. - Вот, - говорит он, протягивая мне купюру пальцами, обтянутыми чёрными перчатками, - Я вызову такси на адрес следующего дома. - Спасибо, - слетает у меня с губ. Я польщён его добротой, я смущен тем, что увидел его девушку или жену, застал их, можно сказать, врасплох. Щёки Коннора красные от холода, глаза горящие и встревоженные. Думаю, им с возлюбленной предстоит долгая беседа. - Уходи, - говорит мне он, грустно опустив брови. Я кротко киваю, благодарю его взглядом за оказанную помощь, и смываюсь подальше от дома быстрыми шагами.