Psycho

В безмолвной ночи человек плачет Потому что у него есть память. Т. Линдеманн

Темнота. Тишина. Пустота. Павел оглядывается вокруг, но всё, что он видит — лишь чёрная непроглядная бездна. Ему здесь категорически не нравится. Парень понятия не имеет, как попал сюда и как ему выбраться. Внезапно он слышит сдавленный хрип. Павел оборачивается и цепенеет от ужаса: навстречу ему идёт мужчина в белой полурасстегнутой рубашке, весь залитый кровью. Кровь течёт у него изо рта, влажно блестя в густой бороде; кровью заляпаны его руки, которые он отчаянно тянет к тивийцу; кровь струится по его телу, толчками вырываясь из широкого пореза на горле. Павлу хочется бежать, куда глаза глядят, но он не может сдвинуться с места, пока чудовищный мертвец подходит к нему. Парень видит окровавленные крючковатые пальцы прямо перед своим лицом. — Эй! Павел чувствует, что его трясут за плечо. — Просыпайся! Он открывает глаза. Тут же навалился целый ворох ощущений: затёкшая из-за неудобной позы спина, голова, гудящая из-за недостатка сна, острый шуруп, неприятно колющий щеку. Павел выпрямился, стряхнул прилипшие к коже детали и повернулся к Томасу. — Ты в порядке? — тот выглядел очень обеспокоенным. — Да, конечно, — тивиец попытался ободряюще улыбнуться, изо всех сил надеясь, что получилось у него неплохо. Юрист положил перед ним свёрток с сандвичами и сел на стоящий рядом стул. — Выглядишь как говно. — Всё хорошо. На свёрток парень старался не смотреть, при мысли о еде начинало мутить. От Томаса это явно не укрылось. Он нахмурился и скрестил руки на груди: — Давай, ешь. Голодаешь ты, а Дауд орёт на меня. Павел вжал голову в плечи. Его нынешнее состояние касалось только его одного, и парню было крайне неудобно, что Томас получал от мастера нагоняй за то, в чем даже не был виноват. Пришлось есть. Каждый кусок давался с трудом, перед глазами всё ещё стояло жуткое видение. Тивиец тряхнул головой. Прошло уже две недели, а кошмары всё никак не давали забыть о совершенном им убийстве. Отвлечься помогала работа: чем дольше парень засиживался, тем меньше времени оставалось на сон. Павел понимал, что долго так продолжаться, конечно, не могло, в конце концов перенапряжение убило бы его, но и сделать с этим ничего не мог. — Ты отсюда выходишь вообще? — Ну да, в душ. Здесь парень не лукавил — холодный душ помогал отогнать прочь остатки кошмаров. — Ты хоть побрейся. Тивиец пошкрябал рукой заросший подбородок. Побриться действительно не мешало. Он оглядел стол с разложенными на нем целыми и одним разобранным арбалетами. Впереди было ещё много работы. — Что там с вашим обучением? Томас встрепенулся. В его глазах зажегся огонёк, от которого Павлу стало не по себе. — Дауд сказал, что ему надоело с нами возиться, и чтобы мы искали себе дела. А чтобы было побыстрее, разрешил собраться в группы. Билли сейчас ищет нам заказ. Тивийцу был искренне непонятен интерес Томаса к подобным делам. Он, как и сам Павел, раньше был студентом. «Сбежал сюда с третьего курса юридического факультета». Парень прекрасно его понимал, юриспруденция явно была порождением тёмных сил, но даже она не могла объяснить стремление к убийствам. Только-только зарождающаяся теория электричества справлялась с этой целью с куда большим успехом. — Тебе что-то ещё нужно? — спросил Павел, проглотив последний кусок. — Саблю заточишь? Сабли ассасинов были странными. Частью это были перекованные ножи или клинки, частью — бандитские тесаки, а частью — даже украденные у стражников и смотрителей мечи и палаши. Сабля Дауда вообще была явно трофейной, снятой с тела какого-то аристократа. — Да, конечно. Отпустив друга, Павел снова вернулся к арбалетам. Разобрать, смазать, собрать обратно. Некоторые конструкции были весьма интересными, каких тивиец никогда раньше не видел. Некоторые были знакомыми, но слишком накрученными. Парень спокойно мог бы убрать всё, что ему не нравилось, но это было чревато горой претензий, а обсуждать работу Павел сейчас был не в состоянии. Через пару дней, возвратившись к себе после очередного ледяного душа, тивиец застал там Билли. Девушка ковырялась в шкатулке с отвертками, периодически вытаскивая приглянувшиеся экземпляры. — Что ты здесь делаешь? Билли скривилась и переключила своё внимание на полуразобранный спусковой механизм. — Дауд отправил меня отдыхать. — Почему? Тивиец кинул плащ на спинку стула и плюхнулся сам. Раньше девушка к нему не заходила, а сейчас она вообще должна была быть на тренировке. — Неважно! — рявкнула та. — Хоро... — кивнул парень, но внезапно осекся: — так, стоп! Он отправил тебя отдыхать, а ты пришла ко мне? — Ой, да ладно. Будет ругаться — скажешь, что пытался меня выгнать, а я сопротивлялась. Если, конечно, сможешь вымолвить хоть слово в его присутствии, — весело хихикнула она. Павел недовольно посмотрел на неё. Билли была ещё ребёнком. Слишком рано повзрослевшим, но всё-таки ребёнком. Её явно раздражали позиция Леона «не бабское это дело — людей резать» и снисходительное отношение остальных. Девушка была на голову ниже всех ассасинов, в полтора раза худее и явно уступала им в силе, зато обыгрывала в ловкости, а общаться предпочитала колкостями. Билли нравилась Павлу, пока не общалась с ним. — Смогу, не беспокойся. Девушка ещё некоторое время сидела с ним, молча наблюдая за работой. Тивийцу страшно не нравилось, когда у него висели над душой, но выгонять её он не стал. Билли была его первой компанией за достаточно долгое время, и парень был за это ей отчасти благодарен. — Кстати, а что вы делали с Даудом почти две недели, пока вас не было? Павел недовольно посмотрел на неё. Ему не хотелось ни вспоминать свой заказ, ни обсуждать его с кем-нибудь другим. — Обсуждали преимущества и недостатки собирающих и рассеивающих линз. Девушка недоверчиво прищурилась. По её лицу было понятно, что она не поняла ни единого слова. — Знаешь, я абсолютно уверена, что это за-ву-а-ли-ро-ван-но-е, — по слогам выдавила Билли, — название преследуемых Смотрителями отношений. Павел не сразу понял, о чем она, а когда понял, то страшно смутился и поспешил перевести тему. — Ты откуда слова такие знаешь? — Пообщайся с Томасом, ещё и не такое будешь знать. Ладно, — махнула она рукой, — мне надоело тут с тобой сидеть. — И, уже стоя в дверях, добавила: — Не говори Дауду, что я к тебе заходила. Дни текли мирно и размеренно. Исключая, конечно, те моменты, когда Павел просыпался от кошмаров. Мертвый Лефт не отпускал его, с каждым сном подбираясь всё ближе и ближе. Тивиец страшился того дня, когда его не успеют разбудить, и ледяные руки всё-таки настигнут его. — Инженер, ты хоть спишь вообще? — Да. Да, конечно. Парень оторвал взгляд от арбалета и посмотрел на сидящего рядом Леона. — Выглядишь как пиздец. Павел усмехнулся такому точному сравнению. Он точно не знал, что творилось с его внешностью, но вот эмоциональное состояние ассасин передал невероятно верно. — Не волнуйтесь, со мной всё хорошо. Было видно, что серконец ему не поверил, но хотя бы не стал допытываться. Леону было явно скучно. Дауд с частью новичков ушёл на дело, а оставшихся Томаса и Билли тренировать было уже нечему. Поэтому ассасин слонялся по лагерю, пока не наткнулся на мастерскую Павла. Он был любопытнее Билли, но и выгонять его было себе дороже. — Время обеда. — Идите, я не хочу. Мужчина нахмурился. — Когда ты ел в последний раз? — Вчера. Это было почти правдой — прошлой ночью всё-таки изголодавшийся тивиец стащил с кухни яблоко. Голода хватило ровно на половину. — Ну, ладно, — протянул Леон. — Водички принесёте? — крикнул Павел ему вдогонку. — Да, да! — судя по тону ассасина, работа курьера нисколько его не прельщала. Павел смотрит на подходящего Лефта с обречением. Глаза академика подернуты белым, парень видит их совсем близко, чувствует его зловонное дыхание и металлический запах крови. Тивийца начинает мутить. Крючковатые пальцы тянутся к нему и вот-вот сомкнутся на шее. Внезапно на плечо парня ложится непривычно тяжелая ладонь. — Просыпайся. Павел открывает глаза. Спина в этот раз болела сильнее обычного, зато голова почти не гудела. Парень выпрямился и, продрав глаза, повернулся к своему нечаянному спасителю. Им неожиданно оказался Дауд. Ассасина не было почти неделю, и сейчас к нему точно можно было применить определение «выглядит как пиздец». — Здравствуйте, сэр. Тивиец хотел было встать, но мастер удержал его на месте. — Рад, что тебя ещё не загоняли до смерти. — Он кинул на стол пустой подсумок. — Я истратил все болты, сможешь сделать ещё? — Да, да, конечно! В присутствии Дауда было удивительно спокойно. Окровавленный академик больше не маячил перед глазами, теперь всё внимание Павла занимал только один человек. — Когда мне их принести? — Как будут готовы, — махнул рукой ассасин. — Оставишь на столе в кабинете. — А затем внезапно посерьёзнел: — Ты хотя бы на столе или на полу себе стели, шею же так свернёшь. — Да, господин. — И не забудь поесть... Не успел Дауд договорить, как на него налетели и повисли на шее. — Мастер, вы вернулись! — Твою мать! — Они издевались надо мной! — Ты тяжелая тварь, Райан, слезь с меня! Ассасин вытащил парня в коридор и закрыл дверь. Не зная, как отреагировать на произошедшее, Павел хмыкнул. Он мало знал о Райане. Тот был едва старше Билли, но уже носил форму мастера. По какой-то причине Дауд относился к нему лучше, чем ко всем остальным. Тивиец тряхнул головой. У него не было времени думать об этом. Парень посмотрел на оставленный подсумок. Делать болты ему нравилось, это успокаивало. Но сейчас Павел сомневался, что у него получится хорошо, без должного-то оборудования. Однако, провозившись весь день и закончив только к следующему утру, он остался доволен результатом. Болты вышли ровные, крепкие и очень острые. Перебинтовав пальцы и собрав боеприпасы в подсумок, парень отправился к Дауду. Его кабинет находился на самом верхнем этаже самого целого в округе здания, в котором также располагались столовая, кабинет дока и спальни мастеров. Павел кивнул нескольким возвращавшимся со смены часовым, взлетел вверх по лестнице и постучался в дверь. — Что? — Доброе утро, сэр... — А, это ты, заходи. Парень открыл дверь и опешил. Дауд стоял на руках, выгнувшись под неестественным углом и вытянув одну ногу к полу, а другую — к потолку. — Я уж думал, ты никогда не закончишь, — выдохнул он. — Не стой столбом, заходи. Со страхом косясь на мастера, тивиец быстро пересёк кабинет, положил подсумок на стол и собрался уже так же быстро возвращаться к себе, как его остановили. Дауд поднял и вторую ногу к потолку, сложил обе в позе лотоса, зависшей в воздухе, и, оторвав одну руку от земли, указал на пол перед собой: — Садись, побеседуем. Парень похолодел. Слишком запоздало ему вспомнилось, что Леон предостерегал их от того, чтобы ходить к начальнику по утрам. «Заставит вместе с собой зарядку делать. И если я ещё свернусь узлом, то вы сразу же откинетесь». Сворачиваться узлом Павлу крайне не хотелось. — Знаете, у меня работы там ещё очень много... — Сядь! Тивийцу будто хлыстом по ушам ударили. — Хорошо, — пискнул он и плюхнулся на указанное место. — Первый же вопрос, — сказал мастер ассасинов, переминаясь с руки на руку. — Когда ты ел в последний раз? — Вчера. — Павел изо всех сил надеялся, что ему поверят, потому что это действительно было правдой. Воодушевленный поручением, он даже не сопротивлялся, когда Томас снова попытался его накормить. Видимо, получилось достаточно убедительно. — Хорошо. Мужчина медленно опустился на пол и перевернулся на спину. Лицо его было удивительно умиротворенным. Серконец запрокинул голову и насмешливо посмотрел на парня. — Не трясись так. Что там Леон вам про меня наговорил? — Что вы можете заставить заниматься вместе с собой. К его удивлению Дауд рассмеялся. — Не боись, тебя не заставлю, развалишься ещё. — Однако секунду спустя его тон стал серьезнее. — Что у тебя с руками? Павел посмотрел на свои кисти. Несмотря на то, что он обращался с инструментами достаточно ловко, его руки всегда были украшены россыпью порезов. От некоторых оставались даже целые шрамы. Заживали они долго, поэтому парень постоянно ходил с перебинтованными почти до самых локтей руками. — У меня... э-э... слишком ранимая кожа. Ничего страшного. Парень знал, что это выглядит так, будто он пытался наложить на себя руки, многие люди обычно так и думали. — Работай в перчатках. — Неудобно. Я привык уже, на самом деле. Главное — следить за количеством бинтов. Серконец согласно кивнул и, сев, повернулся к нему лицом. Он был весь взмыленный, с растрёпанными волосами, прилипающей к телу рубашкой и выражением глубокого удовлетворения на лице. Павел никогда не понимал, как от физических тренировок можно получать удовольствие. — А что насчёт сна? Тивиец замялся. Жаловаться ему не хотелось, в конце концов, его проблемы не касались ассасина. — Всё в порядке. — Если ты сдохнешь от недосыпа, всё будет не в порядке. Павел вздохнул. Рука сама потянулась к горлу, как вдруг запястье сжали сильные пальцы. Парень замер, не в силах пошевелиться. Он вспомнил, как когда-то уже был в такой ситуации, кажется, целую вечность назад. Перед глазами яркими картинками замелькали воспоминания, вызывающие чувство почти животного ужаса. Кровь прилила к голове, громко застучав в висках. «Пашенька...» — Павел. Павел! Тивиец как завороженный смотрел на сжимающую запястье смуглую руку, не смея даже моргнуть. Крепкие пальцы, казалось, хотели раздробить тонкие кости. В ушах зазвучал свист рассекаемого воздуха, тело отозвалось болью множества шрамов и порезов. «Посмотри на меня, мальчик мой!» — Посмотри на меня! Парень почувствовал, как его берут за подбородок и поднимают голову вверх. Он попытался вырваться, но тщетно. Однако вместо ядовитой усмешки на жестком лице читалось беспокойство. Глаза горели не садистским удовольствием, а мягкой теплотой. Дауд несколько секунд вглядывался в его лицо, после чего встал, открыл окно и кивнул на диван: — Иди сюда. Павел со страхом смотрел, как мастер магией убирает с маленькой софы книги и ещё раз зовет его к себе. Тивиец поднялся, на негнущихся ногах дошел до дивана и плюхнулся на сидение. Мужчина протянул ему фляжку, и парень опустошил её в два глотка. Он понимал, что от него потребуют объяснений, но знал, что если откроет рот, то с трудом сдерживаемая истерика накроет его подобно весеннему шторму. — Ты в порядке? Павел покачал головой, ему не хотелось, чтобы мастер видел его таким: слабым, разбитым, со слезами, уже колющими глаза. Он хотел было встать, поблагодарить ассасина и уйти куда-нибудь подальше отсюда, чтобы вдоволь дать волю эмоциям, но едва успел отвернуться, как рыдания захватили его. Парень прижал колени к груди, уткнулся в них лбом и рухнул головой на твердый подлокотник. Ему было плохо, больно и страшно. Страшно от вновь пережитых воспоминаний и от осознания, что он сейчас потеряет уважение человека, давшего ему цель в жизни. *** Дауд хмуро смотрит на мальчишку. Павел лежит, свернувшись в клубок и обхватив голову руками. Пальцы цепляются за волосы с такой силой, будто хотят вырвать их вместе с кожей. Любого другого ассасин давно бы выгнал, не сильно заботясь о последствиях, но с Павлом всё было сложнее. — Что у тебя с локтями? Дауд поворачивает голову. Рядом с Доком стоит мальчишка, облокотившись о стойку в ожидании Фергюса. Локти его будто выгибаются в обратную сторону. — А, что? — Они с тивийцем вернулись с задания уже больше недели назад, но выглядит он ещё хуже, чем раньше. — Это у меня с детства. — А что насчет пальцев? Вместо ответа парень сгибает пальцы так, что они почти касаются тыльной стороны ладони. — Со мной всё в порядке, Док? — Да, конечно, — улыбается тот, но серконец видит в его глазах беспокойство. Вечером он приходит к Дауду в кабинет. Такое случается редко, и Доктор редко приносит хорошие вести. — Я хотел бы поговорить с вами о Павле, — начинает он, усаживаясь напротив. — Он умирает? — Нет, не совсем. — Даниэль некоторое время собирается с мыслями. — Нам в Академии — да и потом я сам сталкивался с подобным — рассказывали о необычных случаях заболеваний, затрагивающих самые разные органы: кровеносная система, дыхательная, опорно-двигательный аппарат... — Ближе к делу, Док. — Да, конечно. Необычность случаев заключалась в том, что у пациентов наблюдался... эм... Лично я предпочитаю термин «гипермобильный синдром». — Слишком сильно гнущиеся суставы, — кивает Дауд. — Верно. Однако объединяло пациентов не только это. У многих наблюдались проблемы в психической сфере: снижение субъективной оценки собственных возможностей, эмоциональной устойчивости, склонность к саморазрушению, депрессиям. Склонность к суициду. — Заметив, как вытянулось лицо мастера, Доктор быстро добавляет: — Не у всех, конечно, до такого доходило. Чаще всего это выражалось в снижении работоспособности и эмоциональной нестабильности. — Я понял тебя. И ты боишься, что и Павел подвержен всему этому. — Да. Надеюсь, что я ошибаюсь. Но всё-таки будьте с ним помягче, парень-то толковый. В конце концов он решает оставить мальчишку в покое. Тому явно нужно выплеснуть эмоции, накопившиеся за долгое время. — Эмоциональная нестабильность, — тихо фыркает ассасин. — О моей бы стабильности кто подумал. Раздается стук в дверь. Так стучать может только один человек, и с этим человеком сейчас Дауду видеться совершенно не хочется. Павел затихает, зажав рот рукой. Серконец видит целую бурю эмоций на его лице. — Проваливай! — кричит он. — Но я... — Я сказал, вон отсюда! Мужчина знает, что трижды Леону повторять не надо. Он поворачивается к тивийцу и, осторожно взяв за локоть, мягко отодвигает руку в сторону. Парень судорожно вздыхает, но, по-видимому, истерику продолжать не собирается. В его глазах явно читаются страх, обреченность, недоверие. — Жди здесь, я принесу воды. Когда он возвращается через пару минут, мальчишка сидит, глядя в пол и зарывшись пальцами в волосы. Тивиец берет бутылку трясущимися руками и в три глотка осушает половину. Он сейчас выглядит даже хуже, чем после убийства Лефта. — Простите, сэр, — выдавливает он. Голос его хриплый, и Дауд видит, с каким трудом ему дались эти слова. Павел держит бутылку крепче, чем утопающий спасительную веревку. Мальчишка не смотрит на него, но ассасин всё равно видит эмоции, будто маслом написанные на его лице. Ужас, злость, стыд. — Простите, — начав говорить, парень опускает голову ещё ниже, так, что мужчина с трудом слышит его: — можно я немного у вас посижу? Дауд уверен, что если он сейчас не сломает бутылку, то точно раздробит себе все кости в кистях. — Да, конечно. Павел, явно не ожидавший такого ответа, дергается, но хватку ослабляет. Серконец убирает подстилку, проверяет принесённые болты (действительно хорошие, лучше, чем у многих ремесленников), берет плащ и уходит. Вернувшись через полчаса, он застаёт мальчишку спящим в явно не самой лучшей позе — сидя, завалившись на подлокотник и наполовину сползши на пол. Выглядит при этом парень так, словно это первый его спокойный сон за долгое время. Что, вероятно, является чистейшей правдой. Немного подумав, он решает оставить его здесь. Укладывает по-человечески и укрывает плащом. Присутствие постороннего в кабинете вызывает странное неприятное ощущение, но Дауд понимает, что парню лучше будет выспаться в тишине и спокойствии. Его уязвлённое чувство потревоженной собственности может и потерпеть. За завтраком Леон долго смотрит на него своим допытывающим немигающим взглядом. Под таким даже сам господин Верховный Смотритель сознался бы в ереси. — Чего тебе надо? — наконец не выдерживает он. — Чем ты там занимался? — Размышлял об относительности бытия, тебе какое дело? Дауд знает, что ассасин ненавидит, когда он разбрасывается философскими понятиями. Леон никогда не был силен в подобном, а потому это является прекрасным способом заткнуть его на некоторое время. Однако сейчас, похоже, желание общаться перевешивает его нелюбовь к высокопарной речи. — Где Инженер? Дауд скрещивает руки на груди. — Я-то откуда знаю, где Инженер? Ты его мамочка, ты и должен знать. Леон недовольно фыркает. Серконец в который раз спрашивает себя, почему этот человек находится рядом с ним. Они, конечно, знакомы почти всю жизнь и не раз выручали друг друга в трудных ситуациях, но желание увидеть ассасина мертвым порой становилось просто невыносимым. — Или ты хочешь сказать, что потерял в лагере одного человека, которому даже Перенос не даётся? Мужчина тихо ворчит и возвращается к завтраку. Дауд осматривает зал, мысленно отмечая отсутствующих. Их список совпадает со списком ушедших на задания. Ассасин кивает самому себе. Либо никто не сбежал, либо уже успели вернуться. Дауд прекрасно понимает своих людей. Они ещё молоды, никому не хочется сидеть взаперти, серконец и сам выбирается в город, как образуется свободное время. Но дисциплина должна оставаться дисциплиной, самоволки он не терпит. Взгляд мужчины останавливается на Томасе. Юрист — один из немногих его учеников, кто раньше не состоял в какой-нибудь банде. В итоге, не считая самого Томаса, в живых осталось только двое — Док, которому смерть и так была близка по роду деятельности, и Павел, который остался далеким от всего этого. Дауд надеется, что с Юристом всё будет нормально — парень ему нравится. — Мастер, у вас есть минутка? Мужчина недовольно ворчит и закрывает лицо руками: — Чего тебе? — Я тут нашёл кое-что. — Дауда бесит эта Райановская привычка стоять у него над головой. Ассасин открывает глаза и натыкается на веселый мальчишеский взгляд, который через секунду сменяется на лист с заказом. Мужчина бегло пробегает по нему глазами. — Не слишком много для тебя одного? — Это не только для меня, — широко улыбается парень. Они выжидающе смотрят друг на друга некоторое время, пока до мужчины не доходит. — О нет. — О да! — Нееет... — Да! — Нет, Райан! Я никуда с тобой не пойду! — Ой, да ладно вам! — Ты помнишь, что происходит каждый раз, когда мы вместе идём на дело? — Вы параноик. — Происходит какая-нибудь херня, Райан. — Вы преувеличиваете! — Пшел вон отсюда! Парня словно ветром сдувает. Дауд слышит тихий смех Леона. — «Какая-нибудь херня»? — Ну, например, мы встретили тебя. Мужчина самодовольно ухмыляется, но ничего не говорит. После завтрака Дауд возвращается к себе в кабинет, загруженный отчетами. Ассасины, пинавшие хер почти две недели во время его предыдущего задания, теперь старались наверстать упущенное. Он бросает стопку бумаги на стол, закуривает и смотрит на Павла. Парень спит, странно вывернувшись. На лице его сохраняется умиротворенное выражение, несмотря на всё ещё оставшиеся следы недавней истерики. Дауд, мысленно кляня себя, признает, что ему всё-таки интересно, в чем дело. Он заканчивает буравить взглядом белобрысый затылок, тушит бычок в пепельнице и возвращается к отчетам. Ближе к обеду раздаётся нетактичный стук в дверь. Мужчина обречённо вздыхает. Требующий внимания Леон — поистине неостановимая сила, и чем бороться с ним, проще просто взять и поговорить. «Или пристрелить на худой конец». Эта идея кажется ассасину весьма заманчивой. И в то же время — недостаточно. Он тихо шипит на заворочавшегося Павла, убаюкивая его, и выглядывает в коридор. Леон светится как утреннее солнце. Дауд представляет его голову у себя над рабочим столом. — Можно? — Нельзя. Ассасин недоверчиво щурится. Серконец жалеет, что вообще ответил ему. — Что у тебя там? — Господин Верховный Смотритель с лекцией о вреде курения. Тебе какое дело? Чего хотел? Леон обиженно надувает губы. — Мне скучно, — тянет мужчина. — С новичками больше возиться не надо, а в часовых я не состою. — Ничем не могу помочь, проваливай. Можешь, кстати, пойти Инженера поискать. Ассасин фыркает и, не прощаясь, растворяется в воздухе. Дауд возвращается к себе, закуривает и зло смотрит на отчеты. Ему многое не нравится в его работе, и бумаги занимают среди этого отдельное место. Заказы, письма, счета, отчеты. Порой ассасин даже на книги смотреть не может. Мужчина выдыхает и переводит взгляд на бюст главы Королевской тайной службы. Вот уж у кого работы точно непочатый край. После обеда отчеты заканчиваются, и Дауду тоже становится скучно. Он снова вперивается взглядом в белесую Павлову макушку, прокручивая в голове события сегодняшнего утра. Прошлое мальчишки явно не такое уж безобидное, как он рассказывал. Мужчина признает право его подчиненных на секреты, пока это не начинает угрожать их безопасности. Он чувствует ответственность за этих людей, в конце концов, они работают на него. — Что же с тобой случилось? — задумчиво тянет он. К ночи парень всё ещё не просыпается, и Дауд даже проверяет его пульс, чтобы удостовериться, что с ним всё в порядке. Но тивиец жив, поэтому мужчина решает приколоть к двери записку: «Найдёшь меня после завтрака», — и уходит к себе. Утром он замечает, что Леон выглядит крайне разбито. Серконец делает вывод, что Павла тот так и не нашёл и не на шутку испугался из-за этого. «Это не твои проблемы», — говорит ассасин сам себе, просматривая газету. Тивиец обнаруживается в кабинете, продирающий глаза и потягивающийся с жутким хрустом суставов. Выглядит он удивительно хорошо, чему Дауд, на самом деле, даже рад. Парень поднимает голову и натыкается взглядом на мастера. Вид у него тут же становится не испуганным, но крайне сконфуженным. Он подрывается и, вытянувшись по струнке, хрипло начинает: — Здравствуйте, сэр! Простите, что... что я... — Как спалось? — перебивает его мужчина, стараясь звучать как можно более дружелюбно. — Хорошо. Я прошу прощения, что устроил сцену. Не думал, что до такого дойдёт. — Всё в порядке. — Дауд протягивает ему бутылку с водой и указывает рукой на кресло у стола: — Помнится, мы не договорили вчера. Садись. Мальчишка плюхается на указанное место, всё ещё продолжая сжимать бутылку в руках, но уже не с той силой, что накануне. Он выглядит весьма помятым, но зато явно выспавшимся. Видно, что его не мучили ни кошмары, ни незваные гости. Серконец открывает было рот, как внезапно дверь открывается и на пороге оказывается Леон. — Я сдаюсь! Я понятия не... — мужчина осекается. — Какого хрена? Белобрысая скотина, я искал тебя вчера весь день, где ты был? — Эм... У себя в мастерской? Дауд понимает, насколько это отчаянный блеф. Ассасин, яростно сверкая глазами, подходит к ним. Лицо Павла в ответ остаётся бесстрастным, совсем не таким, как ещё минуту назад, когда он пытался оправдать своё поведение. — Я был в твоей мастерской, тебя там не было. — Вероятно, в это время я выходил. — Таким тоном обычно общались не со злобным наставником, готовым разорвать тебя на куски, а с маленьким ребёнком, влезшим, куда не надо. Серконец тихо довольно хмыкает. — Куда? В ответ парень корчит удивительно саркастичную гримасу. — Угадайте. Дауд закуривает, пряча улыбку. С Леоном давно никто не общался в таком тоне. Мужчине кажется удивительным, что это делает именно Павел. Особенно после недавних событий. — А здесь ты что делаешь? — Мастер попросил сделать ему арбалетных болтов. — Парень кивает на всё ещё лежащий на столе подсумок. Поняв своё поражение, ассасин вздыхает: — Не делай так больше, — и, не прощаясь, выходит. Дауд не сдерживает тихого смеха. Павел поворачивается к нему и выглядит как и пару минут назад — неловко и сконфуженно. — Восхитительно. Но вернёмся к моменту, на котором нас перервали. — Вы же говорили, что вас не касаются мои проблемы. Серконец выпускает струйку дыма в его сторону и, немного подумав, отвечает: — Меня не касаются... эм... организационные проблемы твоей работы. С этим — к Леону. А вот с... моральными проблемами я тебя к нему не пущу. Он тебя до суицида доведёт. — Мужчина пододвигает к себе пепельницу. — От тебя есть польза. А проблемы с головой у каждого свои. Понятия не имею, что там у тебя произошло в прошлом, что теперь ты так на прикосновения реагируешь, не хочешь — не рассказывай. Но в таком случае постарайся, чтобы это никак не помешало твоей работе. Тивиец кивает. — Раньше это было необходимо. Ну, телесный контакт. — Он смотрит на свои руки. Серконец так и не видел, чтобы он снимал повязки. Либо шрам от метки до сих пор не зажил, либо появились новые. — Будто, знаете, каждое действие должно нести смысл; рационализация жизни и всё такое. А сейчас вы просто сказать мне могли. Мужчина вынужден признать его правоту. Это был странный, абсолютно бессознательный порыв, и ассасин уже успел пожалеть о нем. — Впрочем, это моя вина. Прошу прощения, сэр, этого больше не повторится. Мальчишка смотрит на него кротко, но серьезно, сжав руки в замок. Под глазами у него залегли глубокие тени, лицо осунулось после длительной голодовки, бессонницы и нервного перенапряжения, но сейчас парень выглядит намного лучше, чем раньше. — Хорошо. Иди, поешь и возвращайся к работе. — Да, господин. Павел отвешивает поклон и выходит. Дауд тушит бычок в пепельнице, задумчиво смотрит на закрытую дверь и думает, что эмоционально нестабильные тивийцы ещё хуже обычных.