Psycho

Дауд просыпается от бьющих в лицо солнечных лучей. Он с удовольствием потягивается, не спеша вылезать из постели. Чем дольше он проведёт здесь, тем меньше ему придётся встречаться с Райаном. Мужчина мотает головой и возвращается к мыслям о солнце. Наконец-то началось лето. Он обожает лето. Дануолльское отличается от серконского: оно куда холоднее и весьма дождливо. Но, тем не менее, после зимних холодов и весенней слякоти вновь окунуться в летнее тепло приятно. Выходя из комнаты, он встречает Леона. Ассасин выглядит одновременно и бодрым, и невероятно уставшим. Дауд делает предположение, что тот успел пообщаться с Билли с утра пораньше. Они вместе делают зарядку, а потом ещё долго лежат на полу, смотря в чистое небо. – Репей тебя искал, – нарушает эту идиллию Леон. Дауд прячет лицо в ладонях. – Кто бы сомневался. Райан преследует его уже неделю, подстерегая в самых неожиданных местах. Ассасин думает, что начинает превращаться в Павла, перемещающегося по лагерю исключительно в тенях и старающегося вообще не вылезать из своей мастерской. «Надо будет к нему зайти». Мужчины нехотя поднимаются. Мастер ассасинов продолжает обдумывать дела на день, вспоминая карту лагеря и укромные места в нем. «Четыре новых отчета. Два старых. Письмо. Заказ. Справочник лечебных растений». – Где Док? – На задании. «Оставить в верхнем ящике стола. Приглашение на приём. Приглашение на приём?» – Не хочешь сходить к Бойлам? – Можно будет принять вызов на дуэль? – Хочешь порезать аристократов – иди на дело. – Ну, это не интересно. Все эти: «Не-ет! Не убивайте!» Когда на дуэли они осознают собственную глупость, это более поучительно. Дауд думает, что сражавшимся на дуэли с Леоном аристократам учиться уже нечему. – Только если не политик. Политиков Паук попросил согласовывать с ним. Мужчина ожидаемо недовольно ворчит, но соглашается. Пока они идут в столовую, мастер ассасинов продолжает свой список и, садясь за стол, доходит до пункта «зайти к Павлу». Судя по резко замолчавшему Леону, до этого рассказывающему ему про важность свободной воли, недовольство отразилось на его лице слишком уж ярко. Дауд лишь цокает и утыкается в тарелку. Павел избегает его, и Дауд не может понять, в чем дело. С той ночи они и десятком слов не перекинулись. Мужчина уверен, что остальные ассасины не замечают, как тивиец смотрит на него взглядом загнанного зверя. Серконец искренне не понимает причин такого отношения к себе и совершенно не знает, как на это реагировать. Ассасин привык, что подчиненные уважают его. Не боятся. По крайней мере, не настолько. Павел избегает его. И Дауда это бесит. Перед обедом он наконец находит время на Инженера. Тот сидит за своим столом, сгорбившись над очередным арбалетом. Бинты на его руках сплошь покрыты кровавыми пятнами, щеки заросли недельной щетиной, а круги под глазами кажутся совсем черными на фоне бледной кожи. Павел не замечает его, пока мужчина не садится рядом. Парень поднимает голову; между его губами зажато с полдюжины саморезов. – Здравствуйте, сэр, – тивиец выплевывает их в руку и аккуратно раскладывает в нужном порядке. – Как ты? – Я в порядке, – неуверенно тянет он после недолгих раздумий. Это звучит скорее вопросом, нежели утверждением. – Когда ты спал в последний раз? Или ел? – Спал – не помню. – Мальчишка смотрит куда угодно, только не на него. Голос у него сиплый, будто парень молчал слишком долгое время. – Ел – вчера. Ассасин удивляется, как механик еще не помер при таком образе жизни. Он порой напоминал больше мертвеца, нежели живого человека, умудряясь при этом сохранять необходимую для работы ясность ума. – К Доку сходи… – Но парень перебивает его: – Он сам сюда постоянно приходит, мне не сильно помогают его советы. Видно, что Павел злится, и мужчина не может понять на кого – на него, на врача или на самого себя. – Вам что-то еще нужно? – каким-то образом он умудряется одновременно звучать и испуганно, и настойчиво. Дауд решает не мучить его. – Постарайся поспать хоть немного, – говорит он напоследок. Инженер не отвечает, вновь возвращаясь к арбалету. Как только мужчина выходит на улицу, на него тут же налетают ассасины с отчетами. Жизнь идет своим чередом. Лето в этот год выдается удивительно жарким. Ассасины выбираются из своих плащей и на некоторое время оставляют работу, не желая выбираться в раскалившийся город. Даже аристократы, обычно забрасывающие их заказами в преддверии праздника Фуги, остужают свой пыл и разъезжаются кто куда. Дауд, привыкший это время проводить в основном на крышах особняков, не знает, чем заняться. Непроверенные отчеты заканчиваются слишком быстро, тренироваться оказывается слишком жарко, и даже Райан на время прекращает свою охоту на него. – Что мы вообще раньше делали на летних каникулах? – Нынешняя жара ничуть не уступает серконской, но даже Леон, проведший на южном острове куда больше времени, изнемогает от нее. – Ходили на пиратском судне по архипелагам? Это бы лет двадцать назад, спроси что полегче. – Почему, если жизнь так коротка, мы делаем так много того, чего не любим делать, и при этом делаем так мало из того, что любим? Леон задумывается, и только через пару минут до него доходит. - Иди на хер со своей философией. Дауд, смеясь, уворачивается от чужого пинка, достает из кармана пачку сигарет и оглядывается в поисках пепельницы. Та обнаруживается на рабочем столе в недостижимых полутора метрах от него. Мужчины решают, кто принесет ее, путем игры в «Камень-ножницы-бумага», оказавшейся непривычно короткой в этот раз, после чего Леон с кряхтением поднимается и тащится к столу. В прошлый раз попытка мужчины притянуть ее с помощью магии оказалась провальной, о чем напоминал короткий шрам над его переносицей. – Страшно представить, каково сейчас Инженеру, – говорит ассасин, снова ложась на пол и ставя бюст между ними. – В смысле? – Ну, он же из Самары. Там летом градусов, эдак, на семьдесят холоднее, чем сейчас. Дауд со стыдом понимает, что совершенно забыл про механика. – Как думаешь, он еще жив? Ассасин вздыхает в ответ. – Другого вопроса я от тебя и не ожидал. Найти Павла оказывается сложнее, чем казалось на первый взгляд. Его нет ни в мастерской, ни в столовой, ни даже у Дока. Дауд обходит весь лагерь и наконец находит его в душе, сидящего под ледяными струями; босоногого и одетого в одну только рубашку и белье. В таком виде парень почти сливается с кафелем. Серконец видит выражение глубокого страдания на его лице. Он присаживается рядом с Инженером на корточки, стараясь игнорировать падающую воду. – Ты в порядке? Павел качает головой, даже не смотря на него, но Дауд прекрасно понимает его и без слов. Вид мучающегося от жары парня удивительным образом трогает его. – Могу просить кого-нибудь из владельцев китобоен выделять тебе место в холодильниках на лето. Механик поворачивается к нему. Глаза у него сейчас настолько затуманенные, что кажутся слепыми. – Вы издеваться пришли? Павел явно хочет звучать злым, но вместо этого лишь слабо сипит. Кому-нибудь другому за такие слова серконец бы вломил, но сердиться на парня совершенно не получается. Ассасин осторожно протягивает руку к его лицу. Не привыкшую к таким температурам кожу льющаяся вода обжигает неожиданной болью. – Ты же помрешь здесь. – Они несколько секунд сидят молча, пока Инженер лёгким движением головы не позволяет прикоснуться к себе. Впервые в жизни Дауд, наверно, рад, что у него ледяные руки. Лоб тивийца оказывается чертовски горячим, и ассасин даже пугается, что тот каким-то образом успел подхватить лихорадку. – И от жары, и от количества работы. Павел качает головой и утыкается носом ему в ладонь. В голове мужчины вспыхивает полузабытое воспоминание из детства, как к ним в Карнаку однажды привезли белого медведя. Бедное животное лежало в углу клетки и практически не двигалось. Дауд помнит, как они с Леоном тогда ночью тайком пробрались на территорию каравана и принесли животному немного льда. Тивиец всем своим видом сейчас здорово напоминает того медведя. – Думаю, у Фергюса в погребе достаточно холодно, идем. Парень качает головой и отодвигается от него. – Зачем вы это делаете? Дауд вспоминает труп медведя, не сумевшего выдержать и нескольких дней жары. – Затем, что ты один из моих людей, я отвечаю за тебя. Так что кончай артачиться и вставай. Инженер несколько секунд смотрит в стену полным отчаяния взглядом, но подчиняется. Ассасин подхватывает его под руку, помогая удержаться на ногах, и дотаскивает до лавки с одеждой. Одеваясь, парень двигается неестественно, будто пробирается в слишком бурном потоке воды. Сил, чтобы обуться, у него не остается; во всем виде Павла явно читается желание лечь и умереть. Дауд глубоко вздыхает и делает то, что, наверно, является единственно правильным во всей этой ситуации – подхватывает тивийца на руки, не забыв зацепить плащ и сапоги. – Нет, не надо, – тщетно пытается вывернуться механик. – Ты помрешь, если дойдешь хотя бы до порога, так что заткнись, – шипит на него ассасин. Чувствовать холодную воду, стекающую с чужих рубашки и волос неприятно, но худое тело настолько горячее, словно пять минут назад он вытащил его не из-под ледяного душа, а из раскаленной печи. – Ты точно не болен? – Мне жарко, – слабо сипит парень. Дауд не развивает эту тему. Пробирается на кухню, умудрившись не показаться никому на глаза и ни разу не выйти из тени, относит парня в погреб и находит Фергюса. Повар внимательно выслушивает его просьбу и шутливо отвечает, что оставит Инженера, только если тот не съест все продукты в одиночку. – Вот ты как раз и присмотришь, чтобы он ел чаще трех раз в неделю. – Сейчас бы в Куллеро. Апельсины и красивые женщины, что еще нужно для счастья? – Хорошие сигары. – О да, - тянет Леон. – И колбаса. Дауд закрывает глаза предаваясь воспоминаниям о родине. Покупать сейчас апельсины на рынке – не то же самое, что собирать их с деревьев. В Куллеро есть апельсиновые плантации на каждое время года, а сторожа на них не самые внимательные. – А в Карнаке сейчас инжир созрел, - мужчина печально вздыхает. – И персики. – А здесь только жара и миноги. После праздника Фуги на улицах стало еще жарче, и Дануолл окончательно превратился в столицу Серконоса. Мужчина давно не помнит такого жаркого лета и даже начинает завидовать Павлу, практически не высовывающемуся из погреба. Фергюс никого туда не пускает, и парень успел выспаться, отъесться и перестать быть похожим на покойника. – Теперь я хочу есть, прекрасно. – Только вот Фергюс тебя не пустит. – Зато пустит тебя. – Ты хочешь, чтобы я принес тебе еды? – Что? Нет! – Леона выглядит по-настоящему оскорбленным. – Я хочу, чтобы ты проведал Инженера и заодно захватил еды себе, но случайно взял слишком много и, чтобы не получить нагоняй от Фергюса, поделился бы со мной. Мне кажется, это хороший план. – Изумительный, – отвечает Дауд. – Самый лучший план из всех, что приходили тебе в голову. Если б я стоял, я бы поаплодировал. Знаешь, у меня тоже есть план. Ты, в общем, сейчас идёшь, и я больше тебя никогда не вижу. – Охуительно просто, – скрипуче отвечает ассасин, после чего добавляет: – Но Инженера тебе в любом случае проведать надо. Серконец закрывает лицо руками, осознавая правоту друга. Идти к механику ему категорически не хочется. Тивиец больше не шугается от него испуганным зайцем, но ведёт себя холодно и отстранённо, проявляя участия не больше, чем к предмету мебели. Дауда раздражает такое отношение, но он думает, что это, во всяком случае, лучше практически панического страха. Оказавшись в погребе, мужчина жалеет, что не захватил с собой плащ. Усилиями неведомого архитектора температура здесь не превышает и тридцати градусов, о чем свидетельствуют показания висящего на стене термометра. Ассасин оглядывает помещение, находит Павла спящим на ящиках с консервами, и ему становится ещё холоднее. Тивиец укрыт лишь до пояса невыносимо тонким одеялом, мужчина замечает иней на его волосах. "Чудовище", – бормочет он себе под нос. Ещё на нескольких ящиках разложены чертежи, инструменты и несколько книг, среди которых обнаруживаются учебники по инженерному и оружейному делу. Видимо, оставшись без работы, парень начал проводить эксперименты. Дауд осматривает чертежи и с трудом узнает на них какое-то устройство, смутно напоминающее арбалет. – Здравствуйте, сэр, – слышит он тихий голос позади себя. Мужчина оборачивается и замечает, что парень смотрит не на него, а на бумаги в его руках. - Постарайтесь только ничего не перепутать. – Как ты? – Хорошо, – уже куда более уверенно отвечает механик, ловким пинком открывая один из ящиков под собой и выуживая оттуда банку с угрем. – Будете? Серконец кладёт чертежи обратно и, кивнув, протягивает ему руку. Парень сбрасывает жестянку ему в ладонь, явно избегая близкого контакта, и достаёт ещё одну. – Если хотите, можем подняться наверх. Удивительно, но парень не выглядит как человек, несколько дней живший при настолько низкой температуре. Кожа у него не бледнее, чем обычно; руки не обморожены, его даже не трясет, как трясет сейчас Дауда. Мужчина согласно кивает, ему сидение в леднике удовольствие не приносит. В кухне жарко и душно, и серконец рад оказаться здесь после ледяного подземелья. А вот Павел, напротив, останавливается в дверях и, ухватив ближайшее к себе полотенце, тут же начинает им обмахиваться. Волосы у него в миг становятся влажными из-за растаявшего снега, взгляд поникает, а дыхание становится совсем уж тяжелым, и парень начинает смахивать на побитую собаку. – Может, обратно вернёшься? – Док говорит, что мне надо иногда и в тепле бывать. Видно, что ему это сильно не по душе, но никто из ассасинов предпочитает не спорить с Даниэлем. – Что ты там конструируешь? – спрашивает Дауд, когда они наконец располагаются: он – за столом, а Павел – в дверях, на единственном пятачке тени. Механик мнётся перед тем, как ответить. – Да так. Один эксперимент, который начал ещё в университете. Если что-то получится, я вам обязательно сообщу, – сейчас тивиец звучит не испуганно и нервно, как раньше, а спокойно и холодно. Видно, что одиночество и холод хорошо на него повлияли и он открыт к разговору. Они коротко обсуждают последние новости лагеря, и Дауд остаётся доволен этой вылазкой. В кабинет он возвращается в куда более приподнятом настроении и застает Леона забившим пепельницу окурками и с самым страдальческим выражением лица, на которое тот способен. – Приходил Репейник. Грозил мне смертью, если не выдам твое местоположение. – И что ты сделал? – Мужчина думает, что даже встреча с надоедливым учеником не сможет испортить ему день. – Отправил к Девчонке. Они друг друга стоят, так что не жалко. А как там Инженер? – Жив, весел, делает… что-то. Леон хмыкает и протягивает ему зажигалку. Некоторое время они курят, смотря на плывущие по небу облака. – Так, стоп! Где еда? Спустя месяц жара спадает, и жизнь возвращается в привычную колею. От аристократов снова начинают поступать заказы, и ассасины выбираются в город. Дауду не нравится Дануолльская осень, но после летней жары он рад даже ей. Мужчина лично навещает некоторых дворян, с которыми не виделся все лето, и даже получает корзину апельсинов от гостивших на Серконосе сестер Бойл. Его настроения не омрачает даже таскающийся по пятам Райан. Они с Леоном помогают Павлу переехать обратно в мастерскую. За время своего уединения парень успел истратить невероятное количество чертежной бумаги и перетащить в погреб почти все свои книги. Дауд уверен, что вскоре тот снова превратится в ходячую тень, но сделать с этим ничего не может. Взгляд, которым парень оглядывает своё жилище, говорит мужчине, что он и сам это понимает. Они сдержанно обсуждают предстоящую Павлову работу, после чего механик практически выпроваживает обоих ассасинов. - Это что, теперь каждый год будет повторяться? - устало говорит Леон, закуривая. - Я не думаю, что мы как-то сможем повлиять на ситуацию, так что да. - Мастер ассасинов тоже прикуривает от протянутой зажигалки. - И это у него ещё станков пока нет, так что советую начать думать над системой кондиционирования уже сейчас. *** Дауд складывает проверенные отчеты в ящик и думает, что оставшееся до ужина время мог бы занять походом к Павлу. Он некоторое время размышляет над этой мыслью и в конце концов решает, что хуже уже не будет. После возвращения в свою мастерскую механик, ожидаемо, снова стал замкнутым и нелюдимым. И снова начал смотреть на Дауда зашуганным взглядом. Мужчина окончательно перестал понимать смысл этого, и теперь это злит его еще сильнее. Серконец застает его выходящим из своей мастерской явно не в самом лучшем расположении духа. Увидев его, парень отшатывается в сторону, но через секунду берет себя в руки и сдержанно кланяется. – Здравствуйте, сэр. Тивиец опускает голову, надеясь спрятаться от его взгляда, и поплотнее запахивается в плащ. Мужчина думает, что так он имеет все шансы снова перегреться, но парень явно знает, что делает. Они выходят на улицу, уже остывающую после жаркого дня. Низкое закатное солнце раскрашивает небо и окрестные дома всеми оттенками алого, и Павел неуютно ведёт плечами, смотря на все это. С удивительной ловкостью он протискивается по своей узкой полоске тени до куда более большой так, что даже краешек одежды не покидает её. Дауд думает, что это явно не подходит под оправдание "я плохо реагирую на солнце". – Помочь? – Он потягивает механику руку. – Давайте лучше пешком. Мне Док посоветовал больше ходить. Серконец недоверчиво смотрит на него, но, немного погодя, кивает. – Так и быть, не стоит игнорировать советы врача. Их путь до столовой занимает куда больше времени, чем если бы они шли напрямую. Павел идет странной, но явно давно выученной дорогой, не оглядываясь на него. Мужчина чувствует напряжение, повисшее в воздухе. Он готов поклясться, что весь вид механика будто говорит: «Идите своей дорогой, мастер. Это абсолютно не ваше дело». Дауд абсолютно с ним согласен и не понимает, почему все еще продолжает пытаться понять взбалмошного тивийца. Внезапно парень останавливается так резко, что не ожидавший этого ассасин едва не врезается в него. – Ну что ж, это была плохая идея, – бормочет механик себе под нос. Мужчина заглядывает ему через плечо и понимает причину остановки: прямо перед ними проходит полоска солнечного света шириной не более ярда. Серконец не видит в этом большой проблемы, но Павел разворачивается и явно собирается идти обратно. – Давай помогу, – ассасин протягивает ему руку, на что парень лишь качает головой. – Это приказ, - уже куда более жестким тоном говорит серконец. Механик вздрагивает. На его лице отражается целая гамма эмоций, явно, что в его душе сейчас происходит борьба между страхом к чему-то, мужчине пока неизвестному , и страхом к нему, Дауду. Наконец парень берет его за руку, но делает это так, словно хватается за раскаленную кочергу, а не прикасается к живому человеку. Ассасин обхватывает его одной рукой, прижимая спиной к себе, чтобы укрыть от солнца, и прыгает. Мужчина ждет, что, когда они окажутся в тени, парень оттолкнет его, но этого не происходит. Напротив, тивиец цепляется за него еще сильнее, и в этом столько слепого отчаяния, что Дауд окончательно теряется. Мальчишка поворачивается к нему боком и ухватывается за воротник мертвой хваткой. Ассасин видит его лицо, полное страха и мольбы о помощи. Когда они добираются до столовой, серконец окончательно забывает про свое негодование. Сейчас Павел совершенно не похож на того, с кем мужчина имел дело последние пару месяцев. Он скорее напоминает парня, мучающегося кошмарами после совершенного им убийства, испуганный и беззащитный. Мужчина уверен, что Павел боится совсем не его и что его отчужденность была если не наигранной, то явно вызванной кем-то, куда более опасным для механика, чем сам Дауд. И он надеется, что в будущем они смогут разрешить этот вопрос. – Мы на месте, – говорит мужчина, отпуская его на пороге здания. Тивиец разжимает пальцы будто бы с величайшим трудом и, коротко поблагодарив, удаляется от него на негнущихся ногах. – Что ты с ним сделал? – слышит мужчина позади себя недовольный голос. – Угрожал расправой за неподчинение, что я еще мог с ним сделать? Леон фыркает в ответ. – Он только на одного из нас так реагирует, и это точно не я. – И, немного погодя, добавляет: – Серьезно, не наседай на пацана. Дауд не находит, что ответить ему. С одной стороны друг прав, а с другой – он совершенно не знает всей картины происходящего. А разговаривать с ним на эту тему – пустая трата времени. * * * Райан ловит его совершенно неожиданно, и мужчине до сих пор кажется, что все это было подстроено. Дауд просачивается в столовую в тенях, с опаской оглядываясь по сторонам. Райана не видно с прошлого вечера, и по какой-то причине это внушает больше беспокойства, чем радости. Мужчина уверен, что мальчишка что-то затеял, и по этой причине высовываться из спальни ему категорически не хотелось. Добравшись до своего места и убедившись в собственной безопасности, ассасин начинает быстро перекладывать содержимое тарелки в специально подготовленную для таких случаев жестяную коробку, как внезапно ловит на себе ехидный Леонов взгляд. – Со-оль. – Самодовольство, с которым серконец тянет это слово, казалось, готово затопить собою весь зал. Дауд переводит взгляд на пустую солонку и односложно ругается. Насколько сильно бы ни было его желание сбежать отсюда куда подальше, установившиеся за почти десяток лет традиции нарушить не в силах даже он. Мужчина за секунду перемещается к раздаче и, запустив руку в банку с солью, замечает непривычно много сочувствия во взгляде Фергюса. Осознание наступает мгновением позже, но и этого оказывается недостаточно: ассасин чувствует чужую руку, сомкнувшуюся на его ремне, в то время как вторая ухватывается за портупею. – Поймал! Дауд, с трудом сдерживая желание переломать ученику пальцы, поворачивается к положившему ему на плечо голову парню. – Райан, – елейно тянет мужчина, стараясь не смотреть на мельтешащий перед его лицом листок с заказом, – если тебе жить ещё не надоело… – Договорить он не успевает: злополучное письмо утыкается ему под самый нос. – Ты. Я. Заказ! – Нет. Нет! Ты помнишь, что было в прошлый раз? Ассасин на секунду задумывается. – Нас чуть не убил полоумный полковник на пенсии. – Тебя. Тебя чуть не убил полоумный полковник на пенсии. А что было в позапрошлый? – На… Меня чуть не убил полоумный полковник с целой стаей смотрительских гончих. – А до этого? Райану (не) везло на полоумных полковников. Их притягивало друг к другу словно магнитом, и Дауд иногда думает, что и сам в прошлой жизни был военным. Он не без труда отрывает парня от себя и забирает у Фергюса солонку, замечая на ней свежую трещину. – Если тебе так хочется со мной пообщаться, ты можешь меня просто в кабинете периодически навещать. – Ну-у... – тянет мальчишка. – Гораздо интереснее куда-нибудь выбраться, как в старые добрые времена, только ты и я. Мужчина осуждающе смотрит на ученика. – Вот только на свидание меня приглашать не надо. Райан что-то неразборчиво бурчит в ответ, но быстро замолкает и вперивается в мастера заискивающим взглядом. – Нет, разборки контрабандистов – не моё дело. Бери кого-нибудь другого, кто лучше знаком с ними. – Все другие уже отказались, остались только вы и Павел. - Дауд обводит притихших учеников злым взглядом, ассасины поспешно прячут лица в тарелках. – Но он сказал, что подстрелит меня, если хотя бы увидит из окна своей мастерской. – Не думаю, что тебя это убьет. – Ну, не знаю. Вы явно давно его не видели. Мужчина лишь хмыкает в ответ. Представить себе тивийца, стреляющего по надоедливому Репейнику, получается удивительно хорошо. – Я выпишу ему премию, если он это сделает. – С этими словами ассасин отдаёт Леону солонку и забирает коробку с обедом. С появлением Райана аппетит у него испортился окончательно. – А ты пока пойди, займись чем-нибудь полезным. – А я будто бы не пытаюсь! – восклицает ученик, когда они оказываются на улице. – Все, что я делаю последние несколько месяцев – пытаюсь поработать. Это не моя вина, что ты не хочешь выбираться в город. – Давай уточним, я не хочу выбираться в город с тобой, – замечает Дауд, в три прыжка преодолевая лестницу в кабинет. Райан следует за ним неотвязным хвостом. – Даже так, я не хочу выбираться на задание с тобой. Но мы можем сходить куда-нибудь ещё, раз тебе внезапно так захотелось побыть рядом. Ученик делает большие глаза, плаксиво искривляет рот и падает перед ним на колени, вцепившись в полу плаща и начиная тараторить: – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – Мужчина с трудом отрывает его от себя и открывает дверь в кабинет. – И там нет никаких полковников, даже среди заказчиков и третьих лиц, я все проверил. Серконец выхватывает у него письмо и запирается. С отвращением отбрасывает от себя коробку с полуостывшей едой и оглядывается в поисках чистой бумаги. Ему предстоит написать невероятно длинное письмо с извинениями, почему они не смогут выполнить этот заказ. Можно было бы, конечно, ограничиться и короткой запиской, но портить свою репутацию мужчине не хочется. Они не так часто открываются от заказов, и каждый такой раз приходится очень подробно обосновывать. Дауд Тёмным зрением смотрит на сжавшегося на полу Райана. Пользы от надоедливого парня куда больше, чем вреда, но это не делает его меньшей занозой в одном месте. Ассасин перечитывает письмо заказчика, мысленно прикидывая, какую услугу они могли бы оказать взамен неудавшегося убийства, и громко ругается. Мелкий сученыш со старанием подошёл к делу и выбрал не абы кого. От этого заказа они отказаться не то, что не могли – не имели права. Слишком серьёзные деньги и слишком важные люди за ним стояли. – Райан! – Парень тут же появляется перед ним. – Не смей впредь так делать! Не смей, ты понял меня? – Мы идём? – Будто бы у нас есть выбор. Дауд оставляет необходимые распоряжения на случай, если их вылазка затянется. Леон недовольно оглядывает доставшиеся ему горы бумаг; Док, как всегда, делает пометки в блокноте; Фергюс протягивает ему небольшой список специй и объясняет, что навряд ли сможет найти время, чтобы выбраться в город; а Павел, выслушав его, настолько сильно меняется в лице, что мужчина начинает опасаться застать механика мертвым от перенапряжения по своему возвращению. – Вы все? Райан светится, как медали на парадном кителе военного. Мужчина знает, что их вылазка не приведёт ни к чему хорошему, но и выбора у него нет. – Да, идём. Серконец привычно информирует ассасинов после ужина, что его не будет некоторое время, и ловит на себе насмешливый Леонов взгляд. – Он все-таки смог тебя достать? Дауд называет имя заказчика и протягивает другу письмо. Ассасин резко меняется в лице, остальные начинают шуметь. Как мужчина и ожидал, не все из его людей знают этого человека, и товарищи быстро их посвящают. – Ну ты и мразь, Репейник. – Райан лишь обворожительно улыбается в ответ. – Ты за главного, – говорит мастер ассасинов, забирая письмо. Леон согласно кивает, кажется, в первый раз за все время. Серконец прощается с учениками и поднимается вместе с Райаном на крышу. – Как в старые добрые времена, а? – В свете закатного солнца волосы парня отливают красным. По какой-то причине из-за этого Даудово плохое предчувствие становится ещё сильнее. Он фыркает, а затем резонно замечает: – Забавно, что ты единственный из вас всех, кто может так говорить. Райан ослепительно улыбается ему в ответ и прыгает. Путь до места задания занимает у них совершенно неприличное количество времени, и под конец мужчина начинает сомневаться, сможет ли парень преодолеть его за один подход. Когда они наконец оказываются в точке назначения, парень выглядит совсем плохо и тут же заваливается спать в первом же более-менее безопасном убежище. Дауд хмуро смотрит на него и тоже ложится, решив, что все дела вполне смогут подождать до утра. На следующий день ассасин первым делом обследует местность. Он плохо знаком с этой частью города и почти никого отсюда не знает. С контрабандистами и поставщиками почти всегда общается Леон. Они понимают друг друга на каком-то почти подсознательном уровне, причиной чему, вероятно, является то, что серконец больше половины жизни пробыл в море. – Не нравится мне это все. – Почему? Дауд ведёт плечами. – Такое чувство… Будто что-то не так. Словно нас вот-вот поймают в ловушку или вроде того. – Ты параноик. Мы узнали уже почти все, что хотели, осталось только связаться с последним информатором. Через пару дней будем дома. Мужчина лишь раздраженно цокает в ответ. Чувство чего-то неправильного не оставляет его с самого начала, и это явно никак не связано с приметой не ходить с Райаном на задания. За ними явно следят, или, по крайней мере, пытаются следить: свои следы ассасины умеют заметать хорошо. Более опытные наемники? Местные жители, возмущённые подобным вторжением на их территорию? Дауд надеется, что Райан прав, и это всего лишь его разыгравшаяся паранойя. Подходя на следующий день к месту встречи, ассасин даже и не старается заглушить тревожный колокольчик, беспрерывно звонящий в голове. С высоты крыши он смотрит на информатора, непринуждённо прислонившегося к стене переулка, и отдаёт ученику приказ держаться в стороне. Райан, в кои-то веки не став спорить, молча кивает и растворяется в воздухе. Спустившись к информатору, Дауд первым делом останавливает время и просчитывает пути отхода. Что-то не нравится ему в этом человеке, но мужчина до конца не может осознать, что. Они обмениваются сухими приветствиями и сразу же переходят к делу. Слушая мужчину, ассасин напряжённо вглядываются в его лицо и внезапно замечает отсутствие за ухом шрама в форме полумесяца – отличительной черты всех членов этой группировки. Контрабандист ловит на себе его взгляд и осознаёт, что его раскрыли. Мужчины одновременно выхватывают оружие. Дауд сжимается, готовясь атаковать, как внезапно слышит выстрел. За ним – ещё один и громкий крик боли. «Райан!» - мелькает в его голове быстрая мысль. Ассасин всего на секунду отвлекается от своего противника, за что тут же расплачивается ударом по голове. Перед глазами вспыхивают звезды, и мужчина проваливается во тьму. *** С неба на него падает ледяная вода. Дауд вздрагивает и осознаёт, что не может пошевелиться. Пробуждение разума наступает через секунду с ещё одним потоком воды. Мужчина фыркает, пытаясь избавиться от попавшей в нос жидкости. «Блять, Райан, – посещает его злая мысль, которая мгновение спустя сменяется на не испуганное, но обеспокоенное: – Блять, Райан!» – Не утопи его только. – Да, босс. Голоса мужчине не знакомы. Это явно не Смотрители и не стражники: и те, и другие просто закинули бы его в клетку. Да и устраивать пленникам водные процедуры не в их стиле. Ассасину прилетает пара оплеух. «Молодой мужчина. Младше меня». Серконец сдерживает желание вздохнуть и открывает глаза. Он находится в небольшом полутемном помещении, обставленном совсем уж скудно. Кроме железного кресла, к которому привязан серконец и заваленного стола тут ничего нет. Приглядевшись, мужчина осознаёт, что стол завален его снаряжением. Он видит разобранный арбалет и обломанный клинок. – Неплохое у тебя оружие для бандита. Было. Дауд переводит взгляд на худого молодого человека и стоящего за его спиной широкоплечего амбала с ведром в руках. Мужчина понятия не имеет, кто эти двое. Его новые знакомые, видимо, тоже, иначе его бы не схватили. Или хотя бы отрубили бы руку с меткой. – Да, спасибо, я передам своему оружейнику. Ассасин смотрит на чернеющий на ладони рисунок и пытается понять, что ему делать. Перенестись он не сможет – уже пробовал. Время останавливать бессмысленно. Темное зрение ещё бесполезнее. Можно попробовать притянуть к себе осколок клинка, но он сомневается, что успеет им воспользоваться. «У вас деревянных стульев, что ли, не было?» – гневно думает он. – Что вы делали на нашей территории? – Гулял. Бандит хмыкает. Дауд ведёт плечами, проверяя крепкость верёвок. Освободиться если и получится, то явно небыстро. А к тому времени может быть уже слишком поздно. – А пацан? – Какой пацан? Молодой человек испытующе вглядывается в его лицо, явно надеясь найти там страх или обеспокоенность. Его усилия тщетны – свои эмоции Дауд давно научился прятать, тем более что сейчас хоть как-то намекать на их связь с Райаном было опасно. «Прикончу засранца, как только выберемся отсюда». – Который крутился рядом с тобой. – Понятия не имею, – пожимает мужчина плечами. – Сам видел его в первый раз. Его новый знакомый хмыкает. Серконец старается не думать о том, что могло случиться с учеником. Райана он бы хотел вернуть живым и невредимым. – Как тебя зовут? – Ты не слышал? Мне казалось, что твоя мать вчера так громко кричала моё имя, что его должен был услышать весь город. Бандит вспыхивает и, размахнувшись, отвешивает ему ещё одну пощечину. Дауд больно ударяется затылком о спинку и понимает, что ему нужно делать. Этой способности он обучился совсем недавно и ещё толком не научился нормально её использовать. Мужчина поворачивается к своим пленителям. – Хочешь знать моё имя? – Он сжимает руку в кулак, метка на ладони вспыхивает белым светом. – Что ж, как угодно. – Вытянув вперёд указательный и средний пальцы, ассасин с удовлетворением отмечает появившийся на полу оранжевый круг. – Меня зовут Дауд. – «Кого-нибудь полезного, – мысленно простит он. – Ради всего, блять, чего угодно». Амбал отшатывается от него. Молодой же человек, напротив, лишь довольно ухмыляется. – Тот самый Дауд? Который «Клинок Дануолла»? – Меня действительно так называют? Ответить ему не успевают. В комнате появляется Леон, в одних панталонах и с клинком в одной руке и штанами и рубашкой – в другой. Явно разбуженный только что ассасин открывает было рот, чтобы выругаться, но, за секунду успев оценить ситуацию, отбрасывает одежду в сторону стола и бросается на амбала. Второй бандит отскакивает за спинку кресла и, выхватив нож, прижимает лезвие к Даудовому горлу. – Стой, или я убью его! Серконец сжимает руку в кулак, надеясь остановить время, но осознаёт, что потратил почти всю энергию. Леон замирает, схватив амбала за воротник рубашки – ему не хватило всего секунды, чтобы вонзить саблю в чужую шею. Они с Даудом пересекаются взглядами. В глазах ассасина – злоба и страх. Мужчина прикрывает веки, чтобы не видеть этого и, моля хоть о капле сил, взмахивает рукой. Сомкнувшиеся на лезвии ножа пальцы обжигает нестерпимой болью. Дауд слышит страшный хлюпающий звук и хруст, а вслед за ними – свист тяжелого палаша у себя над головой и стремительный удаляющийся топот. Он отбрасывает нож в сторону и со злобой смотрит на свои изрезанные пальцы. – Вы как умудрились вообще? – Неважно. Развяжи меня. Леон некоторое время, непомерно долгое по Даудовым меркам, копошится с креплениями. Мастер ассасинов думает о сбежавшем бандите. Нужно найти его до того, как с Райаном что-то случится. – Почему ты сперва убил этого? – спрашивает он, отрывая лоскут от рубашки и перевязывая ладонь. – Мне нужны были ботинки, – бросает прыгающий рядом на одной ноге Леон. За время, пока он одевается, Дауд осматривает своё снаряжение и забирает то, что испортить не смогли. – Репейник нужен мне живым, так что поторопись. В коридоре темно и неожиданно тихо. Мастер ассасинов, собрав остатки энергии, наколдовывает Темное зрение. Коридор пуст, как и прилегающие к нему комнаты. Мужчина не может понять, где они находятся. Больше всего здание напоминает старую мануфактуру, на это же намекают и странные механизмы, виднеющиеся то тут, то там. – Нам нужно поменяться клинками, – внезапно говорит Леон. – Зачем? – С нормальным оружием тебе будет проще, если дело дойдёт до боя. А я сомневаюсь, что они отдадут нам Репья за просто так. Дауд хмыкает, раздумывая над словами друга и, кивнув, отдаёт ему обломанную саблю. Оружие ассасина кажется ему слишком длинным, но сейчас и оно сойдёт. Ещё немного поплутав по коридорам, мужчины, наконец, находят бандитов, укрывшихся в помещении, похожем на старый склад. Их не больше дюжины и все вооружены только саблями; не то, чтобы они являли собой серьезную угрозу для двоих ассасинов, но лежащий у их ног связанный Райан может быть проблемой. – Почему мы не можем просто убить его? – слышит серконец разговор бандитов. – Потому что мы можем использовать его в качестве заложника. – Угадай, почему я постоянно напоминаю нашим часовым смотреть вверх, – шепчет Леон, кивая на двух мужчин под ними, пытливо вглядывающихся в темноту коридора. Дауд лишь фыркает в ответ. – Ну что, забираем Репейника и валим? Мастер ассасинов переводит взгляд на парня. Лицо у того изрядно побитое, на рубашке видны следы крови. Райан не лучший из его людей, но мужчина успел привязаться к нему за все эти годы, и страдания ученика теперь причиняют ему неожиданную боль. – Я хочу видеть их всех мертвыми. – Да, сэр. Они наскоро составляют план действий. Не идеальный, но в данной ситуации выбирать не приходится. Дауд поудобнее перехватывает саблю и даёт знак Леону. Они синхронно падают на часовых и единым движением перерезают им глотки, после чего перемещаются к двум следующим бандитам, ещё даже не успевшим понять, что произошло. Заметив их, кто-то бросается к Райану, но Леон успевает перехватить его. «Пять», – подсчитывает Дауд количество убитых. Ещё трое окружают его. Одному мужчина успевает воткнуть в глаз арбалетный болт, заранее заготовленный в кармане. Второму отсекает руку с саблей. Третий отскакивает назад, но ассасин успевает нагнать его. – Сзади! – раздаётся крик Леона. Мужчина оборачивается и видит летящий в его лицо клинок. Он отклоняется назад в надежде увернуться, но делает этим только хуже. Острие врезается в его лоб и прочерчивает длинную полосу через все лицо и шею. В первую секунду Дауду кажется, что он ослеп на правый глаз. Такая перспектива откровенно страшит его – лишаться какой-либо из частей своего тела не входило в его планы. Ассасин сжимает кулак в Переносе, чтобы перевести дыхание. Он «кладёт» саблю на воздух, ощупывает образовавшийся шрам и с облегчением понимает, что чужой клинок не задел глаз. – Сученыш, – зло шипит он на ранившего его бандита – того самого парня, с которым они уже успели пообщаться ранее, – когда время снова возобновляет свой ход. С мимикой будут проблемы: даже хмуриться сейчас оказывается чертовски больно. Его противник ухмыляется. – Никогда бы не подумал, что мне удастся сойтись в схватке с кем-то вроде вас. – Дауд снова останавливает время, прицеливаясь для прыжка. У него нет ни времени, ни желания затягивать с бандитом. – А уж тем более ранить. Последние слова тот говорит в пустоту. Ассасин перемещается ему за спину и одним движением пронзает саблей тело, метя в самое сердце. Леон тем временем отшвыривает от себя последнего врага. – Быстро и абсолютно непрофессионально, – резюмирует он. – Здесь поблизости есть врачи? – Ассасин давно не видел друга таким обеспокоенным. Дауд качает головой. Даже это движение причиняет боль, и он решает ограничиться жестами. Мокрая от крови рубашка неприятно липнет к телу. Рана не глубокая, но мужчина уверен, что без медицинской помощи имеет все шансы не дожить до утра. Он смутно вспоминает, какие сосуды могли быть повреждены. – Как Репейник? – спрашивает серконец, стараясь сильно не шевелить губами. – Сначала ты. – Как он? Вместо ответа Леон стягивает рубашку и начинает рвать ее на лоскуты. Дауд смотрит на неподвижно лежащего ученика. Угроза потерять Райана внезапно становится слишком реальной, и мужчина чувствует, как холодеет в душе. Мальчишка слишком дорог ему – Мы должны… – Мы должны сначала залатать тебя, так что заткнись и сядь. – Ассасин силой усаживает его на пол и начинает перевязывать рану. – С Репейником ничего не случиться, он крепкий парень. Леон накладывает повязки так сильно, что едва не душит его. Подранной рубашки хватает, чтобы замотать всю его голову, оставив открытыми лишь нос и один глаз. – У тебя тот амулет с собой? Чтобы водой лечиться. Дауд кивает и жестами показывает, что пить нечего. Кровь у него еще течет, хотя и в куда меньшем объеме. Леон обшаривает бандитов и находит несколько фляжек, которые мастер ассасинов осушает в мгновение ока. Он чувствует, что совсем выбился из сил. Перед глазами плывет, конечности будто налиты свинцом. Мужчина с трудом фокусирует внимание на друге, осматривающем Райана. – Живой. – Голос ассасина глухой, будто Дауд слышит его, сидя в глубоком колодце. – Сломана правая рука, надо хоть палку какую поискать. Дальше мужчина его не слушает. Вытягивается на полу и прикрывает глаза, повторяя в голове одно-единственное слово: «Живой». В себя он приходит уже в лагере. Леон кратко рассказывает как Райан привёл Дока, и как они вдвоём перенесли его, почти бездыханного, в лагерь, где он ещё несколько дней лежал без движения, приходя в себя после катастрофической потери крови. О том, что Райан тогда влетел в столовую, крича едва ли не о его смерти, и что все ассасины несколько дней провели как на иголках, гадая, выживет он или нет, серконец умалчивает. Из лазарета его не выпускают до самого конца. Доктор следит за ним, как курица-наседка, и Дауд не сопротивляется. Большую часть всего этого времени он спит; у мужчины едва хватает сил на то, чтобы самостоятельно перемещаться. Порой в моменты пробуждения он слышит, как ассасины справляются у Даниэля о его самочувствии. В эти моменты серконец сильно злится: ему совершенно не хочется вызывать у учеников жалость к себе. Однако когда док наконец отпускает его, он не видит в глазах подчиненных и капли сочувствия. Напротив, они смотрят на него с безграничным уважением и благодарностью. Дауд думает, что подобный «пряник» с его стороны вполне может плодотворно повлиять на их работоспособность. Через пару дней он находит у себя в кабинете короткую записку с извинениями, написанную корявыми прыгающими буквами, в которых без труда узнает почерк Даниэля. Словам Райана тот пишет, как ему жаль, и что он не хотел, и что это больше не повторится. Дауд читает подобное уже в который раз и в который раз недоумевает, как мальчишке постоянно удается его убалтывать на очередное дело. Когда он заходит к Павлу, тот выглядит совсем плохо, и мужчина решает повременить с просьбой о новом арбалете. Они вместе идут в столовую все тем же заковыристым путем, и смотря на механика, еле переставляющего ноги, серконец думает, что в следующий раз оставит ему ключ от кабинета: туда ассасины точно не сунутся. - Пошел бы к Леону, когда они на тебя насели. - У меня не было на это времени, - слабым голосом отвечает механик. Дауду кажется, что тот сейчас упадет прямо посреди улицы. Однако его подозрения оказываются ошибочными: Павел падает в середине столовой, успев пройти всего половину зала. Мужчина едва успевает подхватить его, чтобы не дать расшибиться о каменный пол. В наступившей гробовой тишине мастер ассасинов обещает ученикам страшные муки, если такое повторится еще хоть раз. Те молча соглашаются. Дауд решает отнести механика в свой кабинет – единственное по-настоящему тихое место во всем лагере, где тот сможет вдоволь отдохнуть. В этот раз парень спит, кажется, даже больше суток, и просыпается как раз к тому моменту, когда Дауд заканчивает проверять отчеты. За это время мужчина успел все обдумать и остановиться на том, что им надо поговорить.