Темные желания

По дороге домой, я позвонила Донне, с которой у нас чаще всего совпадали мнения, и убедилась в том, что у меня есть душа. До сих пор. — Они думают, что у меня нет моральных ценностей, Ди, — говорила я. — Все, кроме тебя и Эмили, так думают. — Я сомневаюсь, что Долорес, Ева и Эбби так считают. Они думают, что ты другая, но все, что ты делаешь, это защищаешь тех, кого любишь. А любовь — это чувства. Когда я входила в дом, держа коляску в руках, мне позвонил Майкл. — Привет. — Мои любимые дома? — слышала я улыбку в его голосе. — Нет. Эстель дома, а твоя машина вместе с тобой. — Эс... — Я не хочу с тобой разговаривать, Майкл. Купи молоко, несколько упаковок подгузников, влажные салфетки, также несколько упаковок, и... — Сменные пеленки, несколько упаковок. — Точно, и еще, давай быстрее, я хочу отдохнуть. — Уже еду, лакомый кусочек. Я набрала ванную и, включив музыку, взяла на руки Эстель, окуная ее в воду. Она выдавала смешные звуки, а я смеялась, чувствуя себя такой счастливой. Она была моим светом, и единственной к кому я все время хотела прикасаться, чувствовать и обнимать. Я не могла понять, как родители могут оставить своих детей. Если бы она уехала, мое сердце разорвалось бы в клочья. — Вы самое идеальное, на что можно смотреть, не переставая, — услышала я голос Майкла за спиной. Эстель лежала в воде, играя игрушкой, а я смотрела на нее, сидя на тумбе. — Я рассказала все Долорес, — прошептала я. — И как все прошло? — спросил Майкл, присаживаясь рядом. — Ужасно. Она плакала, и я не могла остановить поток слов и... Я запнулась, понимая, что сейчас рассказываю о своих чувствах. — Тебе нужно научиться доверию, Эс. — Я очень долго училась недоверию. — Доверие, — закутал Майкл Эстель в полотенце. — Самое трудное чувство. Трудно найти людей, которым можно верить, но даже если нашел однажды, люди могут предать. То же самое, что случилось с Долорес и, в конечном итоге ты понимаешь, что верить можно лишь себе. — И что ты хочешь этим сказать? — Я хочу сказать, что бутылка Каберне Совиньон 2000 года стоит на столе, красные розы в вазе, и иногда приятно поговорить с тем, кто не осудит тебя. Он вышел из ванной, а я смотрела на закрытые двери, задумываясь над его словами. Ведь зачастую мы и правда не учимся доверию. Нам легче искать оправдание недоверию, нежели его причины. Я направилась на кухню, усмехнувшись розам, а затем поднялась в детскую и увидела, как Майкл одевал Эстель. — Куда ты ее наряжаешь? — Пора ей познакомиться с бабушкой, дедушкой, дядей и домом, где вырос ее отец, — ответил он. — Одевайся на свой вкус. Я улыбнулась, открывая шкаф Эстель. — Одень ей эти джинсики и футболочку голубую, вот ту, — отдала я ему вещи. — Синий жакет, под ее глаза, и синие ботиночки. А ты надень синий галстук. Я вошла в свою спальню и открыла шкаф. Выбрав синее платье-футляр до колен, я была воплощением элегантности и сдержанности. Обула туфли на завязку по всей длине от щиколотки до пальцев, и как всегда застегнула на правой руке браслет. Все меняется. Все в мире очень относительно и временно. Донна говорила, что нужно самой стать счастливой, чтобы быть счастливой с кем-то. Ведь требовать от другого человека, чтобы тот сделал счастливой именно тебя, до тех пор ты несчастна — эгоистично. — В каком районе ты вырос? — спросила я, когда мы ехали с Майклом к его семье. — Бронкс. — Бронкс? — удивилась я. — Да, он мало изучен, но интересный. Мы приехали в небольшой домик, вокруг которого росло множество цветов. Несколько садовых гномов и деревьев, которые украшали лужайку, и под навесом был столик и несколько стульев. — А тут красиво, — сказала я, собираясь открыть дверь машины. — Нет, сиди, — перебил меня Майкл, выходя из машины, и прежде чем забрать дочь, помог мне выйти. Я усмехнулась ему, и одними губами прошептала «Воображала». Он ничего не ответил, и мы направилась к дому. Одно дело хотеть чего-то. Но как часто мы готовы чем-то пожертвовать, чтобы достичь этого? Не успели мы позвонить в дверной звонок, как двери открыла женщина лет пятидесяти в брюках, блузке и черных лодочках. Наряд, когда она могла надеть что угодно, выбрала строгий, скорее всего, эта женщина занимает руководящую должность. На ее руках был идеальный маникюр, что доказывает то, что она редко делает какую-либо работу, но ее глаза засветились, когда она перевела взгляд на Майкла, затем на меня, а потом и на свою внучку. Это была мать мужчины, который являлся отцом моего лучшего произведения искусства — моей дочери. — Входите, — сказала она через мгновение, приняв серьезный вид. — Мама, — поцеловал Майкл ее в щеку. — Миссис Вудс, — качнула я головой. — Дайте ее мне, — сказала женщина. — Мама, где отец и брат? — спросил Майкл, когда мы направлялись в гостиную. Я чувствовала на себе взгляд этой женщины, и мой ребенок сейчас был у нее на руках. У меня складывалось такое впечатление, что я попала в дом к англичанам. Тут все было слишком сдержанно, чисто и даже чуть вычурно. Жители этого дома определенно были педантами. На столе стоял поднос с чашками из фарфора, и эти странные бархатные шторы под старинку складывали впечатление, что я находилась в 70-х. Я посмотрела на Майкла, и он понял, о чем я думаю. — Они уехали на футбол, — ответила женщина. — Мы не знали, что ты приедешь. Чай? — Да, спасибо, — ответила я. — Она похожа на вас обоих. Значит, у меня появилась внучка, а я об этом даже не знаю? — со злостью спросила леди. — И ты живешь с женщиной, у которой кости пальцев сбиты не один раз. Когда ты хотел мне рассказать об этом, Майкл? Я думала, только моя мать была без материнского инстинкта, но, оказывается, мы так хорошо молчали с Майклом по причине того, что он понимал меня. Я взяла его за руку, а он посмотрел на меня с благодарностью. — Это не прилично, миссис/ — Фостер, — ответила я. — Мы не женаты. Уверена, вы рады познакомиться. — Вы живете вместе? — Да. — Вам не стыдно? — Мама! — повысил голос Майкл. — Не начинай. — Сколько времени моей внучке? — Времени? — спросила я в непонимании. — Ей полгода и четыре дня, — ответил Майкл. — И она живой человек, а не цветок, мама. Именно поэтому я и не привозил женщину, которую люблю, и нашу дочь. — Ну в этом только твоя вина, сын. Ты ушел из дома, зная, как отреагирует твоя семья. Перед этим должен был женится на женщине высокой морали, но ты... — Хватит! — встала я с места, забирая у нее дочь. — Нам не нужно уезжать, и передавайте привет мужу и сыну. Майкл, на выход. Он ничего не ответил, но сделал так, как я сказала. — Я вижу вы очень воспитанная леди, мисс Фостер, — говорила она, следуя за нами. — Так и есть. И судя по всему, следующий раз свою внучку вы увидите через восемнадцать лет. — Но.... Мы покинули дом, и Майкл был зол. Я же была не просто зла, у меня было внутреннее бешенство. Мы сели в машину и несколько минут просидели в тишине, прежде чем тронуться с места. — Извини за сцену, — сказал он. — Я не хотел... — Ничего, — ответила я, целуя нашу дочь. — Извини, но твоя мать — та еще сучка. Он засмеялся и поцеловал в щеку Эстель, а затем и меня. — Как думаешь, что нас определяет? — спросила я, переводя взгляд на дорогу. — Не знаю, — пожал он плечами. — Наше прошлое? Наш выбор? — А если не помнишь прошлого, и у человека нет выбора? — Тогда женщина. — В каком смысле? — С женщиной ты можешь жить в мире иллюзий, но в действительности в мире мужчины нет ничего более настоящего, чем женщина, которая трезво смотрит на жизнь. Я улыбнулась, положив свою руку на его. Ожидание всей моей жизни — момент, когда я буду счастлива. Момент, когда моя семья будет рядом, любимый мужчина не сможет отвести взор, а самое большое сокровище, смотря на меня, будет улыбаться. — Когда мы начали спать вместе, я и понятия не имела, что ты станешь еще и моим другом, Майкл Вудс. Что ты делаешь сегодня вечером? — Ты же не разговариваешь со мной. — А я с тобой и не разговаривать хочу. Все чаще и чаще я вспоминала свое детство. Вспоминала свою мать, и каким ребенком я была. Отец. Мне всегда его хотелось. Хотелось того, к кому я смогу обратиться за помощью, кто защитит меня от себя самой и будет рядом, несмотря ни на что. Но со временем ты понимаешь, что не всем так везет. Любовь, как ракушка. Думаем, что слышим море, а это наша кровь, и если бы мы чаще прислушивались к нашему сердцу, возможно, слышали бы не только его стук, как жизненно-необходимого органа, но и его советы, которые всегда были самыми правильными. *** — Стейси, иди к себе в комнату! — Мамочка... — Иди к себе в комнату! Потом я получила пощечину от матери и снова увидела пьяную физиономию отца. Нормальное детство, нормальная жизнь, счастливые года студенчества — все это не про меня. Я была несчастным ребенком и никогда не любила помещение, которое, по воле судьбы, стало моим домом. Раньше я ненавидела каждую минуту своей жизни. Сейчас я все чаще и чаще прокручивала моменты в своей памяти о своих родителях, и понятия не имела, где сейчас один из них. Согласно искусству войны, главное знать врага. Но что если я сама себе враг? *** Четыре часа утра. Я держала Эстель на руках, крепко прижимая к себе. Она плохо спала этой ночью, и я пыталась каждую секунду быть с ней. Я забросила чертову работу и не отвечала на звонки друзей последние два дня, пытаясь быть той матерью, которой не хватало мне. — Почему ты не в постели? — Тсс, — прошептала я, не оборачиваясь. — Она только уснула. Майкл не ушел, а наоборот, сел в кресло рядом и показал мне жестом, чтобы я отдала ему ребенка. Я так и сделала, а после села на пол, смотря на свою семью. — Мне не нравится этот дом. — Ну тогда давай его изменим, — я промолчала. — Что происходит, Стейси? — Не знаю. — Знаешь. — Мне не нравится этот дом. — Мы его поменяем. — Я не знаю, какой жизнью живу, Майкл. Иногда мне трудно. — Когда на улице падает дождь, он меня успокаивает, — прошептал он, целуя нашего ребенка в лоб. — Я хочу мстить. Во мне столько ненависти, что иногда я боюсь сама себя. И еще я не хочу, чтобы мои сны сбывались. — Почему? — Чаще всего мне снятся кошмары. — Ты часто разочаровывалась в своих родителях? — Мое максимальное разочарование, наверное, было уже в роддоме. За годы работы у меня были свои рычаги давления, и я часто давила на самые больные места. Каким бы человек не был беспечным, он всегда будет боятся потерять родных, и самое страшное — своих детей. На следующий день я пришла домой к детективу, ребенка которого несколько лет назад посадила за решетку. Не скажу, что ни за что, но он, скорее, сидит за ошибки своего отца, нежели свои. — Что тебе нужно? — спросил он, как только я вошла в дом, который был пуст и пропах алкоголем и сигаретами. — Ты сделала достаточно. — Сегодня я сделала больше, чем достаточно, — ответила я, сильнее сжимая ключи от машины в руке. — Мне нужна услуга. — Проваливай! — Не забывай о том, что только я могу вытащить твоего сына из места отдыха. — Что я должен сделать? — Мне нужна вся информация об этом человеке, — отдала я фото мужа Долорес. — Нужно знать, когда он ест, где бывает, и сколько ударов в минуту стучит его сердце. — Ты же знаешь, что это невозможно. — Возможно, — скрестила я руки на груди. — Каждый раз, когда думаешь об этом, вспоминай своего ребенка, и я уверена, что ты сможешь перевернуть мир. — Зачем ты давишь на самое больное? — Я знаю, что важно. Затем я вышла из дома, села в машину и направилась в офис. Эстель была с Майклом, и я хотела сделать то, что и должна, чтобы жить дальше. Чтобы Долорес смогла жить дальше, даже ненавидя меня. Наблюдать за внешним миром интересно. Смотреть, как люди живут собственными жизнями, не подозревая, что в столько всего делается без их ведома. Мне нужно сбежать. Мне нужна эта возможность в жизни. Майкл. Я устала от его постоянного общества. Я так редко бываю одна, но постоянно одинока, хоть и, казалось бы, как человек, у которого столько друзей, может быть одинок? Но это истина и правило жизни. Я могу рассказать, что чувствую, но какой в этом смысл, если меня никто не поймет? Эмили и Донна живут своими жизнями, Долорес в попытке найти своего мужа, которого я ищу в попытке убить, Эбби ждет ребенка от случайной ночи, а Ева... В мире столько фальши, что мы перестали верить даже в доброту близких. И даже не знаю, что грустнее в жизни — то, что мне не давали шанса или то, что я даже не пыталась найти что-то другое, и им воспользоваться. — Ты объявилась, — сказал Вист, входя в мой кабинет и закрывая за собой дверь. — Вист... — начала я. — Прости, ясно? — перебил он. — Я не буду говорить, что не знаю, что на меня нашло или что-то в этом роде, просто хочу, чтобы ты знала, что мне жаль. — Ладно. Я по делам в офисе. — Ты уйдешь, когда с этим делом будет покончено? — Да, — ответила я, складывая документы в сумку. — Я еду на новое место преступления. — С каких пор ты детектив? — С тех самых, когда этот ублюдок начал угрожать моей семье. Мои подруги редко умеют выбирать хороших мужчин. — А ты? — посмотрел он на меня, прищурив глаза, когда я открыла дверь. — А у меня нет сердца, и я ничего не чувствую. Одиночество ужасно. Ночью я оставила письмо Майклу, и тот свет, который теперь освещал наши жизни. Это письмо я написала, когда мне было семнадцать. Я верила в чувства и что когда-нибудь встречу мужчину, которого буду любить. Мужчину, который будет готов ради меня на все. И вроде сейчас все неплохо, Майкл сказал, что любит меня, у нас дочь с моими глазами, в которой он души не чает, но чего-то не хватает. Семья — это кольца, обеты и уверенность в человеке. Но Майкл был прав — мы не умеем быть верными, ни себе, ни друг другу. Я не смогу долго быть с ним, а он, в свою очередь, не будет верен лишь мне. Но и уйти не могу. Сейчас то уж точно. — Какая ваша версия, детектив? — спросила я, приехав на место преступления. — Вы кто? — Капитан Фостер, ФБР, — показала я значок. — А теперь я хочу все, что у вас есть по этому делу. — Я... — Мне плевать как вас зовут, — перебила я ее. — Мне нужно дело. — Хорошо, я вышлю вам. — Нет, я хочу его и сейчас же. — Это ровно девятое убийство, капитан Фостер. Он словно мстит за что-то. — Или кому-то. Затем я забрала у нее папку с документами и направилась в свой старый дом. Я просидела там до самого вечера, и когда на часах было уже десять, я все еще сидела в программах и составляла досье, ища информацию и делая пометки в своем блокноте. Я нарисовала карту его мест преступлений, и каждый раз он выбирал что-то, что легко найти. — Как мы поступим с тобой, Джейс Бекер? — спрашивала я сама себя, сидя на полу. Раскладывая перед собой все фотографии, я задумалась, с чего все это началось? Почему он предал любовь своей жизни ради убийств? Или это было ради мести? — Прости, что не отвечал на твои звонки, — услышала я голос Майкла за спиной. — Вообще-то я тебе не звонила. — Вот именно, — сел он возле меня, не отводя взгляд. — Я думаю, это было ради денег. — Что ты имеешь ввиду? — Убийства или начало, я думаю это было ради денег. Или денег, которые, как он думал, ему нужны, чтобы удержать такую, как Долорес. — Но она его и так любила, — покачала я головой. — Мы в это не всегда верим. — Ты сейчас о них или о нас? — Думай сама. — Вот что я думаю, Майкл. Тот, кто хочет мстить или убивать, должен все держать под контролем. А Джейс, похоже, его потерял. — Ты кажешься самым одиноким человеком в мире, Стейси, — прошептал он. — Я прочел твое письмо. — Не начинай. Это было ошибкой. Майкл достал конверт и начал снова его читать, иногда поглядывая на меня. — Я пишу это на случай, если ты захочешь прожить со мной свою жизнь. Я сложный человек. Перфекционистка в некоторых аспектах и часто даже идеалистка. Но если я все-таки решусь отдать тебе свое сердце, у меня к тебе будет просьба — не дай мне уйти. Если я уйду, то больше не вернусь. В этой жизни у меня очень мало людей, как и вещей, которые мне действительно важны. Даже если тебе кто-то и что-то не нравится, уважай мои интересы и желания. Никогда не унижай важных мне людей, потому что я перестану тебя уважать, даже если буду любить больше, чем себя. Не ври мне и ничего не скрывай. Я почувствую это, даже если промолчу, но в исходе перестану верить. Ты можешь редко говорить мне, что любишь, но чувствовать я должна это постоянно. Мне нужно чувствовать твой голод ко мне. Говори со мной. Я всегда буду за тебя, с тобой, но при условии, что ты будешь того стоить. Гуляй, встречайся с другими. Я не хочу быть твоей первой, но я буду только единственной. Не знаю, какая у меня идеальная жизнь, идеальный день, вечер и ночь, мне понадобится твоя помощь. — Замолчи! — вскрикнула я. — Не хочу больше ничего слушать. — Почему? — Потому что я приехала сюда, чтобы побыть вдали от тебя. Я встала с пола, направляясь на кухню. Майкл схватил меня за руку и прижал к стене. — Отпусти меня. — Ты имеешь ввиду сейчас или вообще? — Какой смысл в этом, Майкл? — не могла я успокоится. — У нас все равно ничего не выйдет. Мы хотим разного. — Чего же ты хочешь? — был он зол. — Чего ты хочешь, Стейси? — Я же говорила, — взяла я его лицо в ладони. — Мне нужна будет твоя помощь. Он легко дотронулся своими губами к моим. Это было почти с благоговением, и после поднес мою руку к своим губам. Я ненавижу сближаться с людьми. Я боюсь начать зависеть от разговора и запаха. Душа может быть временной. Чем больше мужчин влюблялись в меня, тем более одинокой я себя чувствовала. Думала, что никогда не смогу найти, в кого влюбиться. — Я все держу в себе, потому что сложно найти того, кто поймет меня, — прошептала я. — Никогда никого не осуждай, Стейси, и не делай преждевременных выводов, ведь ты не знаешь историй других людей, и через что они прошли на самом деле, — провел он ладонью по моей щеке. — Ну что, у нас еще есть проблемы? — Единственная проблема сейчас — это твоя одежда на тебе. — Мы едим к Прайсонам, —улыбнулся он, переплетая наши пальцы. — Готова? — Нет. — Там будет выпивка. Я собрала вещи, и мы пока дошли до машины, моя помада была стерта. Казалось бы, что мы оба были безумно счастливы почти тридцать лет, пока не познакомились, но это была бы самая большая ложь из всех мною сказанных. Конечно, большинству хочется идеала, которые поможет, выслушает, подарит цветы, и будет просто рядом. Ведь если мужчина этого не делает, тогда женщина ищет другого мужчину, но у нас с Майклом все было по другому. Чем лучше он становился, тем больше я хотела сбежать в Мексику. Эмили с Брайаном купили новый дом за городом, и в этот момент, когда играла музыка и я видела сочувствие в их глазах, понимала, почему всегда сражаюсь за семью. Майкл взял меня за руку, и я сильнее сжала его ладонь, взглядом говоря ему «спасибо». Когда подошла к ним, они все просто без слов обняли меня. Мужчины ушли жарить мясо, и мои подруги не требовали объяснений. — Простите меня, — прошептала я. — Я ужасная сестра. — Нет, Эс, — сказала Эмили. — Ты великолепная. Ты всегда будешь великолепной. — Как ты? — спросила я у Эбби. — Люди часто говорят, что у меня нет сердца, и мой мозг работает, как калькулятор, — прошептала она, смотря в даль. — Возможно, так и есть, но я часто закрываюсь вечером в комнате и реву, как обессиленная вдова. Мы с ним немного поговорили и две ночи провели вместе. И он уехал, даже не попрощавшись, оставляя после себя ребенка, который может быть копией своего отца. — Кто отец твоего ребенка? — спросила Донна. — Максфилд, и, пожалуйста, ничего не говорите. — У меня не было отца, и отношения с мужчинами не складывались, — добавила Долорес. — А я всегда была просто сукой, — хмыкнула я. — Ты не сука, а просто умная женщина, и тебе не нужен идиот, — ответила Эмили, попивая вино. — Почему ты не обратилась за помощью? — задала вопрос Ева. — Она мне не нужна, — ответила я, смотря на нее. — Это не идет тебе. — Что? — Твоя профессия, Стейси. Немного помолчав, я обратилась к Донне. — Как ты миришься с мужчиной в твоей постели, спальне, жизни и сердце? — Знаешь, скорее он мирится со мной. — Не поняла? — Ну я не люблю готовить, и мы часто ходим в ресторан. Ненавижу убирать, и у нас есть помощница. Люблю гулять пешком, и Адам перестал все время ездить на машине. И в конце концов, я чаще молчу, и Адам слушает мое дыхание. — Мне трудно бывает с этим, Ди, — посмотрела я на каждую из подруг. — Любовь странная штука, Эс, — приобняла меня Эмили. — Никогда не знаешь, где ее встретишь. И если не пробовать, в чем смысл нашего сердца в груди? — Девушки, за стол, — сказал Брайан, подходящий к нам. — Эс, ты потрясающе выглядишь. — Врать, Брайан, ты не умеешь. — Я хочу тебя, — прошептал мне на ухо Майкл, когда мы все сели за стол. — Что, прям здесь? На празднике Прайсонов? — Все в порядке? — улыбнулся он. — Ты постоянно меня об этом спрашиваешь. — А ты никогда не отвечаешь. — Майкл, у меня вопрос. — Я слушаю тебя, дорогая, — поцеловал он меня в щеку. — Как преодолевать дерьмовые моменты нашей жизни? — С помощью редких счастливых. С Майклом за этот вечер мы не сказали друг другу ни слова, а приехав домой проговорили почти всю ночь, как раньше. Мы были свободны. Эстель была со своей бабушкой, которой Майкл дал второй шанс. Она спала спокойно и была счастлива, я чувствовала это. — Прежде всего, Стейси, тебе нужно простить себя, — шептал он мне на ухо, когда мы встречали рассвет. — Несмотря на все, что ты пережила, чем живешь, мы живы и мы здесь. Я буду рядом, что бы ты не думала. — Весь смысл жизни в том, чтобы любить, а я редко могу это делать. — Пойдешь со мной на прием завтра вечером? — Какой прием? — Там будет много выпивки, — слышала я улыбку в его голосе. — Перестань улыбаться, это бесит меня. — Я счастлив, — перекатился на меня Майкл, овладевая моими губами. — Сейчас я во второй раз в жизни по-настоящему счастлив. Я частенько не знаю, чего хочу, и еще чаще не знаю собственной души. Не могу замолчать, но бывают моменты, когда каждое слово, сказанное мною — боль. Моя жесткость и злость не имеют границ, но в то же время горечь и слезы часто душат мое нутро. Бывает, что люблю слишком сильно, но не могу показать даже малости. Я гордая и не умею прощать. Ненависти во мне за целый мир. Но в эту ночь и в этот момент я улыбнулась, поцеловав Майкла. Мы так уверены, что всегда нужно говорить правду, но всегда ли нужна эта правда другому человеку? Мы освобождаемся, говоря о том, что знаем, думаем или чувствуем, но не причиняем ли мы боли другому? Даже правда эгоистична. Мероприятие ничем не отличалось от остальных. Женщины со счастливым выражением лица и пустыми глазами, и мужчины, пьющие бренди, не пропуская мимо ни одной юбки. Я редко уважаю женщин. Они позволяют мужчинам относиться к себе, как мусору, потом жалуясь, что те их не ценят. Да, мудаизм превзошел все религии мира по числу последователей. — Платок в кармане? — посмотрела я на Майкла. — Мило. — Я ношу его для тебя. — Думаешь, расплачусь от счастья? — На всякий случай, — покачал он головой, передавая мне бокал с шампанским. Я впервые в своей жизни проводила столько времени с мужчиной, учитывая, что он не убийца или мошенник, сбежавший из тюрьмы белых воротничков. — О чем ты думаешь, Эс? — О том, что тут достаточно выпивки, чтобы я это выдержала, и еще, давай уйдем и вернемся через год. — Я оставлю тебя на несколько минут, — поцеловал он мою кисть и направился к мужчинам в таких же дорогих костюмах. — Тестостерона хоть залейся, — сказала я сама себе. Майкл пожимал мужчинам и женщинам руки, перекидываясь парой слов. Я не хотела, чтобы меня представляли, но что-то внутри сжалось от понимания, что он и не собирался этого делать. Хотя, как он меня представит? Я с ней спал, и у нас ребенок, а иногда мы разговариваем? У меня была чертова паранойя. И самое паршивое, что очень часто моя паранойя на самом деле оказывалась отменно работающей интуицией. — Тебе повезло, Стейси. Многие мечтаю о нем. — Я не мечтаю о нем, Хилари, он отец моего ребенка, и я с ним сплю, — ответила я, смотря на нее, как на глупышку. — Боже, ты такая смешная, — начала хохотать она. — Иногда у меня такое чувство, что тебе вырезали часть мозга при очередной подтяжке лица. — И чем ты завоевала его? — Сексом. — Это невозможно. — Ну попробуй пробиться к сердцу мужчины через желудок, и он рядом с тобой будет только периодически. — С чего ты взяла? — Для секса, а также для завтраков и ужинов у него будет другая, и потом он ее полюбит. С Майклом я никогда не отказываю себе в удовольствии поговорить и переспать. — А потом ему твое тело надоест, не думаешь? — А ты попробуй еще иногда с ним говорить. — Самое важное, чтобы вы могли вместе выйти в свет и красиво смотрелись. — Ты считаешь себя умной? — Да, — ответила Хилари. — Я очень много пишу и еще с детства веду дневник. Мне стало интересно, как человек, который ведет дневник, может быть таким отдаленным, а я наедине с собой однажды смогла бы стать великим писателем, выложив на бумагу собственную жизнь. Я посмотрела на Майкла в последний раз и направилась на улицу. — Ты потрясающе выглядишь, — сказал мужской голос за моей спиной. — Ты решил окончательно испортить сегодняшний день? — спросила я, не оборачиваясь. — Почему ты не пользуешься духами? — Не хочу быть одной из тех женщин, которых узнают по запаху. Джейс стоял рядом, смотря на фонтан. — Эта жизнь не для тебя, не так ли, Стейси? — Что? — взглянула я на него. — Это не я убивал тех женщин. У меня есть информация, и я могу ею поделиться при условии, что ты защитишь мою жену. — Твою жену? — хмыкнула я. — Ты испортил ей жизнь. — Я защищал ее. —Нет, — прошипела я сквозь зубы, сцепив пальцами рубашку на его шее. — Ты себя защищал. Каждый человек в состоянии тащить на себе определенное число неприятностей. Одну большую. Или даже десятки маленьких. Но потом предел. И если в этот момент кто-то попросит у него передать спичечный коробок, он тебя убьет. И совсем не потому, что он слаб или просто больной. Просто вдруг слово «придел» приобрело смысл. — Эс, все в порядке? — услышала я голос Майкла. — В полном, — ответила тихо. — На днях я свяжусь с тобой, — задержал меня Джейс. — Имей ввиду, я не собираюсь расплачиваться. — Вот как? — улыбнулся он. — Ты и так сделаешь все ради ее защиты, а я просто дам тебе фору. И он ушел. Люди, работающие в сферах побега или выслеживания, умеют исчезать, и не имеет значения, с вечеринки или города. Что-то внутри говорило мне, что он пролил немало крови, особенно на этой бойне, но палачом Джейса я быть не могу. Удары ничто по сравнению с пониманием, что не можешь быть рядом с тем, кого любишь. Нет, мне не было его жаль, но, может быть, у него все еще есть душа и чувство меры. — Стейси, я полностью твой, — накинул мне на плечи Майкл свой пиджак. — А до того? — Ты сейчас ревнуешь? — улыбнулся он. — Упаси Господь. — Мы говорили о новом проекте и его пиаре. — И главный пиарщик у вас Хилари? — Она — моя работа. — О, поверь, я помню, — наигранно засмеялась я. — И много у тебя таких работников? — Не больше, чем у тебя. Я со злостью посмотрела на него, затем отдала пиджак. И когда Майкл схватил меня за руку, вывернула его руку, освобождаясь. — Держись от меня подальше. Я направилась к выходу, набирая номер Долорес. Я ненавидела его и любила одновременно. Он говорил правду, но снова тот же вопрос, всегда ли нужно слышать эту правду? Я знаю, что не была той, кто мог бы быть примером идеальной женщины, но слышать об этом лишний раз не хотелось. — Привет, можешь говорить? — Не уверена, — ответила Долорес, явно борясь с похмельем. — Где ты? — Понятия не имею. — У скорби пять стадий. Какая сейчас у тебя? — Шестая. — Это как? — села я в такси. — Всю жизнь жить в собственном заключении. Я уложила адвоката. — И как суд присяжных? — Эс, я сейчас не в состоянии шутить. — Береги себя, Долорес, — прошептала я, затем положила трубку. Нежелание ехать домой было словно живое. Высказываться я не хотела подругам, да и что я им скажу, так что, выйдя из такси в нижнем истсайде, я вошла в вагон метро. Шикарное платье было уже без какого-либо товарного вида, как и моя жизнь. Влюбиться снова бывает порой сложно. Но я всегда считала, что Майкл, как автомат Калашникова 47, то есть если я его освоила, то и пистолет смогу. Но только со временем ты понимаешь, что освоить пистолет и стрельбу гораздо легче, чем человека. Влюбиться снова мне поздно с тех самых пор, как я узнала, что беременна. Этот человек всегда останется отцом моей дочери и человеком, которого я полюбила или к которому привыкла. Люди выходили, и я ехала одна. Со временем, когда утихнут страсти, я уйду. Заберу свою дочь и уеду. Но что потом скажет вселенная? Что жила женщина, которая не боялась крови, трупов и смерти, но входила в ступор об упоминании собственных полуотношений? И он снова нашел меня. Я сидела спиной к Майклу, подгибая под себя колени, а он обнимал меня за шею, периодически вдыхая аромат моих волос. — Ты снова пришел за мной, — прошептала я. — Как и всегда, — обнял Майкл сильнее. — Я всегда найду тебя. Парадокс в том, что ты не сбегаешь, Стейси. Ты уходишь гордо и смело, оставляя после себя запах опасности и желания завоевать твое сердце. — Ты не сможешь этого сделать. — Но я есть там, а для тебя это высшая степень любви, — вдохнул он запах моих волос. — Прости меня. Вагон был пуст, не считая нас двоих, и мы говорили. Майкл был прав, приятно поговорить с человеком, который не осудит тебя. Теперь я особенно остро ощущала движения его пальцев скользящих по моей коже. Майкл был так близко, что я не чувствовала ничего, кроме тепла его тела. Я открыла веки, но сильно их не поднимала. Я лишь наблюдала за нашими руками. Желание. Я хотела чувствовала снова вкус его губ. Хотела знать, какие в этот момент они на вкус. — Насчет того, что произошло, — начала я. — Ты насчет того, чтобы я держался от тебя подальше? — обнял меня Майкл, смотря в глаза. — Нет, насчет Долорес. — А как насчет держаться подальше? — Я рада, что ты здесь. И как только я сказала это, то поняла, что это действительно было правдой. Я не говорила это из-за кого-то, а только ради себя. Я говорила это, потому что этот мужчина не просто отец моего ребенка, а тот, кто занимает часть моего сердца, и теперь совсем нежданно пришла тишина. Я словно быстро постарела и без разговоров с собственной душой ранее начала ее понимать. Чувства — феномен. Я заметила, что чем больше мы говорили, тем меньше я думала о сексе. Тем чаще вспоминала о существовании собственной души, забывала о гормонах и физиологии.