Темные желания

Кто-то сказал: «Норма — это иллюзия. Что норма для паука, хаос для мухи». Когда я проснулась, Майкла уже не было. Я знала, что так будет, и пусть я и переживала, мне было чем заняться. Он оставил мне письмо, которое я, конечно, отложила в долгий ящик. Я села в машину и поехала к своему отцу. Боже, что я делаю? Я ненавижу его, и он хотел, чтобы я умерла. Но что-то тянуло меня к этому месту, и я просто хотела узнать. Я припарковала свой автомобиль и направилась во двор. Я была уверена, что мой отец живет где-то в частном районе Хьюстона, за огромное преимущество — отсутствие людей. В Хьюстоне тишина и спокойствие, по сравнению с Нью-Йорком, и это был бы рай для отца. Но на самом деле он жил слишком скромно. Никакого белого забора, достроенного гаража и фигурок на улице, которые бы украшали двор. Никто бы не обратил внимания на этот дом, и, возможно, в этом и был смысл. «Ему нужно обзавестись питомцем», — подумала я, все еще направляясь к дому. Я хотела познакомиться с ним. Как глупо, что я так и не смогла смириться с потерей семьи. Я подумала о том, что любила свою квартиру, в которой жила ранее, хоть она была холодной и неприветливой. Возможно, как и я сама. Мой дизайн был очень современным: темно-красные стены и черная мебель. — Здравствуй, — сказала я, когда отец открыл дверь. — Здравствуй, Стейси. Я махнула головой на скамью около дома, и он последовал за мной. Я достала пачку сигарет, сняла пиджак и поставила сумку на землю. Дрожь пробежала по телу, и я зажгла сигарету, сделав первую затяжку. Человек, сидящий напротив, сделал тоже самое. Уильям смотрел на меня несколько минут, молча наблюдая за каждым движением. — Когда ты начнешь покупать подарки? — Я покупаю подарки, — ответила я. — Но только себе. — Где ты была? — Много где, — докурила я первую сигарету и взяла вторую. — Была в интернате, потом в нескольких приемных семьях. — А теперь ты где? — Здесь, — слишком громко вздохнула я. — В Нью-Йорке. Не заметно? — Ты все шутишь? — Не хочу воспринимать эту жизнь всерьез. — Ты очень похожа на свою мать. У тебя ее глаза и ее улыбка. Ее фигура, но с одним отличием — она гордилась тонкой талией и всегда носила платья, а ты, как я вижу, все прячешь под штанами. — Я не буду обсуждать с тобой свою фигуру. — Ей приходилось делать все возможное, чтобы включить меня в программу, когда она забеременела. Я не мог перестать пить, а твоя мать начала изучать проблему алкоголизма и пыталась поделиться со мной своим знанием, чтобы потом я мог заботиться о тебе. Она исследовала множество программ, а я был не в состоянии даже просто услышать ее. Потом она осознала, что у меня абсолютно нет желания вступать в какую-либо программу или даже клуб, и ее борьба закончилась, — слеза скатилась по его щеке. — Все ее попытки оставались для меня пустым звуком. Но и уйти из ее жизни просто так я не мог, ведь любил ее больше всего на свете. Я ушел, она плакала, и я каждый день мозолил ей глаза, ошиваясь у вашего порога. Я плакал и умолял, чтобы она сделала аборт, а когда она отказывалась — обвинял и ругался на нее, а затем снова плакал и умолял. Я пыталась сдержаться, но не смогла, и спрятав голову в ладонях, горько заплакала. Я хотела забыть все, что в прошлом ранило меня, хоть и не пыталась забыть, чему оно меня научило. — Когда ты выходишь замуж, Стейси? Когда свадьба? — На горизонте, — вернула я себе самообладание и поднялась с места. — А что такое твой горизонт? — спросил у меня Уильям, когда я начала уходить. — Горизонт — это воображаемая линия, которая удаляется от нас по мере нашего приближения. — Когда ты стала такой бездушной? — вскрикнул он мне вдогонку, когда я открыла дверь машины. — Ты не могла такой родиться, ведь у твоей матери было доброе сердце. — Да, — лишь прошептала я сама себе. — Доброе сердце, которого не было у тебя, а я больше похожа на тебя, чем на нее. Человеческая душа неосязаемая вещь. Да, кажется, она такая же продажная, как и вещь в настоящее время, но иногда люди сохраняют ее, даже на немного. Я не продала свою, но и не могу сказать, что сохранила. Мы никогда не думаем, почему падаем именно в тот день, в который падаем. Разгоняемся до скорости, на которой ни разу не ездили, также в определенный день. Почему? Нет, правда? В жизни мы не замечаем, что разгоняемся или падаем в этот день, потому, что нам это нужно. Парой мы хотим упасть, и иногда — это лучшее, что с нами случается. Я сидела вечером возле камина с бокалом вина и слушала какую-то старую музыку, которая играла из колонок. Брайан что-то мастерил во дворе, а Адам помогал ему, попивая пиво. Они выглядели расслабленными, и я знала, что они постоянно говорят со своими женами. Разговоры успокаивали их, и им они могли доверять. Но не мне. Я сама не могла себе доверять. Когда я легла в кровать, в жалкой попытке уснуть, то думала. Мои мысли все время сопровождали меня, и я все ждала момента, когда они исчезнут. Мой телефон завибрировал на тумбе, и я, увидев незнакомый номер, подняла трубку. — Привет, ты спишь? — услышала я голос Майкла, и электрический ток прошелся по моему телу. — Да. — Я скучаю по тебе. Я не произнесла ни слова, хоть и собиралась сказать целую тираду. Собиралась сказать, что мне не хватает его объятий, когда у меня болел живот. Или неожиданных приездов, когда я всем своим видом играла ненависть. Что я всегда была такой: не слушала историю до конца, но все равно продолжала играть. И наконец, что, когда он позвонил, у меня сложилось такое впечатление, что зацвели первые бутоны, и мое сердце снова начало биться. — Все стало слишком реальным? — снова заговорил он. — Я стал слишком реальным для тебя? — Просто не говори мне всего этого дерьма, Майкл, — начала я злиться. — Но я чувствую все это. Я снова ничего не ответила. А что собственно я могла сказать? Что чувствую то же самое? Что скучала каждый чертов день, не смотря на все? Все его слова были правдой, и меня это злило еще больше. — Тебе будет легче завоевать страну, чем мое доверие, — наконец произнесла я. — Ни в чем больше нет смысла. Ты не захотел остаться, и не остановил меня, когда я уходила. — Потерпи, — слышала я какой-то шорох на заднем плане, о котором хотела спросить, но заткнулась. — Еще неделю. Месяц, а может быть год. Но все пройдет. Все всегда проходит, и ничто не вечно, Эс. Тебе будет грустно долгое время, а потом возможно станет все равно, и это будет лучшее чувство в мире. — Ты в порядке? — не сдержалась все-таки я. — С тобой все в порядке? — Детка, я перечислил тебе деньги на счет, созданный на твое имя вчера ночью. — Мне не нужны деньги. — Конечно нужны, и ты их возьмешь, — я собиралась возразить. — Пожалуйста. — Зачем ты это делаешь? Ты же ушел из моей жизни. — Я надеюсь, что ты запомнишь меня как мужчину, который прожил бы с тобой всю оставшуюся жизнь, будь у него такая возможность. Затем он пожелал мне спокойной ночи, и я как по чертовой команде уснула даже спустя не десять минут. Я успокоилась немного. А затем была бесчисленная череда звонков с разных номеров. Майкл звонил мне несколько дней подряд с одноразовых телефонов. Разговоры у нас не всегда клеились. Мы говорили о разных мелочах, но только не о важном. Да и когда? У нас не было времени. Майкл позвал меня на Гаваи. Сказал, что частный самолет будет ждать меня в аэропорту через два дня, и он дает мне это время, просто по причине, что оно мне нужно. Мне всегда нужно время, и я сейчас просто не могла оставить Кетрин или Долорес. Да, это был бы возможно лучший отдых и лучшие дни в моей жизни. Они были бы наполнены любовью, сексом, страстью и Майклом. Целиком. Слава небесам, у меня были эти два дня, чтобы подумать. Я размышляла, что хотела бы такой любви, как у знакомых мне пар. Такой большой и преданной. Чтобы мы сидели порой где-нибудь в парке, а Эстель бегала и смеялась. Да, моя жизнь была полна разных эмоций, которые снова каждый раз я не хотела испытывать. Он так часто делал мне больно, что я и сбилась уже со счету, за что его прощать. Но правда в том, что тем, кого мы любим, прощаем все, что угодно. Мы готовы планету перейти, а затем назвать ее их именем, только чтобы почувствовать еще что-то. И пусть я понимаю, что с Батлером все будет спокойно и размеренно. У меня будет постоянство и он даст мне полную свободу и гарантии, но выбирая между любовью и стабильностью, к черту прекрасную жизнь. «Ее судит толпа и считает слегка странноватой, а она так упрямо живет в ожидании счастья, у нее между ребер, наверно, прослойка из ваты, а иначе бы сердце давно разлетелось на части». Я сказала Висту, что беру несколько выходных. Находясь в его кабинете под изучающим взглядом, я чувствовала себя школьницей, которая врет и пытается избежать наказания. Я всегда себя так чувствовала рядом с ним, особенно когда он пытался меня «отругать», и я знала, что виновата на самом деле. Вист был старше меня на шестнадцать лет, и он был все еще потрясающе красив. Он был надежен, спокоен, и с ним я бы не переживала о том, что в одно мгновение он может пропасть. Он бы никогда не предал меня и не ушел, не дав мне гарантий и возможности с комфортом жить дальше. И все, что мне нужно было, это согласиться. Но я не могла. Я держалась за последнюю ниточку, связующую меня с Майклом, просто чтобы прожить еще хотя бы несколько лет, испытывая эмоции, которые дарил мне только он, просто находясь рядом. — Зачем тебе эти дни? — Я хочу отдохнуть. — Не хочу упускать тебя из виду, Эс, — вздохнул он. — Я хочу быть рядом. — Почему ты заботишься обо мне? — посмотрела на него в упор. — Не знаю. Почему-то хочу этого. Когда я промолчала, Вист встал напротив меня, и его аромат укутал. Да, пах он до неприличия хорошо, но этот запах не вызывал у меня мурашек по коже, и мне не хотелось облизать его шею, просто чтобы еще сильнее окунуться в него. — Ты чувствуешь что-то ко мне, Эс? Ты любишь меня хоть какой-то любовью? — Наверное, — сделала я два шага назад. — Но его я люблю больше, Вист. Всегда буду любить больше. — Ты любишь призрака, — процедил он сквозь зубы. — Понимаешь это? Вы никогда не будете вместе. Ему не позволит его раздутое эго, а тебе — твоя гордость. — Ты не думал, что я просто убегаю, черт возьми? — смогла я наконец- то это произнести. — Мне стало тебя слишком много. Тебя как раз было в меру, а теперь переизбыток. Это как сладкое в детстве. А позже наступает момент, когда ты понимаешь, что больше любишь воду, чай без сахара, и вместо того, чтобы взять заварное пирожное, выберешь овсяное печенье. — Я принимаю тебя целиком, Эс. Правда. Майкл — твоя первая любовь, и я готов ждать. В конце концов все равно ты вернешься ко мне быстрее, чем я смогу полюбить кого-то другого. И это все твое, Стейси, — направился он за свое рабочее место, словно говорил о каком-то деле, а не признавался, что любит меня. — Мое сердце. Мое тело. Мои руки, губы, язык, член, мысли. Теперь все это скорее твое, чем мое. И да, — не поднимая глаз, сказал он тише: — я отпускаю тебя на столько, насколько тебе необходимо. Я все-таки приехала в аэропорт. Я знала, что бросаю всех и дело, которое делаю ради того, чтобы побыть рядом со своей девочкой, но понимание того, что я могу провести еще хоть немного времени с Майклом, заставляло мое сердце биться чаще, и я устала постоянно упускать возможность. Как только такси привезло меня в аэропорт, я прошла с небольшой кладью в зал ожидания и огляделась в поисках чего-либо. Я не успела купить даже бутылку воды, как ко мне подошел человек и передал мне телефонную трубку. Я приложила телефон к уху и услышала голос Майкла, который говорил: «Просто делай, как он говорит». Затем все было по схеме — я села в самолет, где была единственным пассажиром, пристегнулась и сказала, пусть принесут бутылку вина. Оно было хорошим. Отличным, если быть точной. Вино вероятно лучшая когда-либо созданная вещь в мире, особенно когда понятия не имеешь, в какое дерьмо опять вляпалась. «Только в тот момент, когда ты начинаешь путешествовать по миру, ты в полной мере понимаешь, что именно не так с тем местом, где ты родился и вырос». Ирвин Уелм. Я вышла из самолета и понятия не имела, где оказалась. Был лишь запах соленой воды, и понимание того, что весь перелет я пила и спала. Я увидела его, как только вышла, и все остальное перестало иметь значение. Казалось, что я ждала этой встречи всю свою жизнь. — Привет, незнакомка, — сказал он, приближаясь. — Как тебя зовут? — Проваливай, — наигранно разозлилась я, прижимаясь к Майклу всем телом, захватывая в плен его губы. — Странное какое-то имя, — улыбался он. — Но я ждал тебя, несмотря даже на это. Он начал танцевать со мной, и я почти улыбнулась в ответ. Я не могла отвести от него взгляд, и все мое тело было напряжено. Что-то было не так, и как бы я не хотела забыться в этом моменте, не смогла. Та Стейси, которая жила во мне, говорила мне быть на чеку, и я решила послушать ее хотя бы для самосохранения. Майкл кивнул в сторону своего внедорожника, и когда я пошла вместе с ним, он открыл дверь со стороны пассажирского сидения. Он находился так близко, что я чувствовала запах его духов. Я побыстрее забралась внутрь, пытаясь скрыться от этого, но это была моя самая глупая идея. В салоне он был повсюду. Я разозлилась. Он, кажется, наслаждался жизнью, полностью забыв обо мне, о ребенке, о семье и просто уехал, чтобы пересидеть. Но даже понимая все это, все, о чем я могла думать, это, чтобы уткнуться головой в его шею и вдохнуть запах. Почувствовать тепло его тела рядом с моим. Хоть на мгновение. Я хочу испытать все это до того, как он снова уйдет. — Почему ты тут? — спросила я, не выдержав молчания. — Ты имеешь ввиду в Ханалеи? — усмехнулся Майкл. Ах, да. Я оказалась на Гавайях. Точнее в городе, который находится в штате Гавайи. Какого хрена? Что с ним вообще не так? — Тут мало людей, ты заметила? — продолжил он. — И еще песня — «Puff, the Magic Dragon» (перев. Затяжка, Волшебный Дракон) в исполнении трио «Peter, Paul and Mary» имеет интерпретацию, связанную с Ханалеи, где «Затяжка» — метафора марихуаны, «Хэна Ли» — созвучен названию «Ханалеи», которая славилась своей марихуаной, а «Дракон» указывает на утёсы со стороны пляжа, которые напоминают дракона. Потом тебя к ним отвезу. Да, Вудс был идиотом. Идиотом, которого все время хотелось любить. И даже убежав из Нью-Йорка, причиной он назвал песню, о которой реально помнит сто человек во вселенной. — Ты хоть понимаешь, что я пережила, думая о том, что ты мог сделать? — А ты сомневалась во мне? — Да! — вскрикнула я. — Конечно, мать твою, я сомневаюсь в тебе! Я не знаю тебя, Майкл. Я не знаю, почему ты ушел из дома. Какого хера ты отмываешь деньги? И ты был человеком, который пытался держаться от всего подальше. Ты был тихой гаванью, — сорвался мой голос на последнем слове. — Нет, Эс, — отвечал он все так же спокойно. — Ты знала меня тихой гаванью. И если бы ты не узнала этих деталей моей жизни, я бы никогда тебе не рассказал. — Почему? — чувствовала я обиду и подступающие слезы. Он взял меня за руку и сильно сжал ее, положив наши сплетенные руки себе на колени. — Я буду лелеять тебя, пока у меня будет такая возможность. И до конца поездки, которая длилась еще минут десять, мы больше не сказали друг другу ни слова. Мир — опасное место. И, конечно, я бы захотела однажды человека, который смог бы защитить меня. Но не Майкл. Он был чем-то тихим и уютным, даже когда был ужасно несносным. Майкл занес мои вещи в домик, который находился практически не берегу океана, и я поняла, что он по факту просто стоял и смотрел на то, как я уходила, и не остановил меня, думая, что я вернусь. Но я так и не вернулась, и когда он снова меня позвал, я сделала это, хрен знает зачем. Вода — одна из трех вещей, которые я люблю. Она меня не раздражает и мне не хочется убежать в отличии от остального, что я вижу каждый день. Я могу смотреть на воду часами, и тишина со спокойствием, которые следуют от нее, умиротворяют. Только в такие моменты я понимаю, что не лишена чувств. Передо мной появилась чашка с кофе, пока я сидела, уставившись на волны, разбивающиеся об песок. Откинув голову назад, я посмотрела на Майкла. Он был тихим, пусть и звучал для меня громче всех остальных. — Остановись, Эс. Хватит волноваться по пустякам. Майкл притянул меня к себе и обнял, целуя в лоб. Я всегда так любила, когда он делал это. Я чувствовала себя такой защищенной в этот момент. Боже, как я боялась потерять его. Как я боялась, что он исчезнет, и я исчезну вместе с ним. От меня не останется ровным счетом ничего. И пусть у меня есть дочь, этого не будет достаточно. Потеряв Майкла последний раз, я поняла, что моя жизнь пуста без него. В ней нет никаких улыбок и счастья, несмотря на весь мир, который сохранился таким, какой был прежде. — Знаешь, я слышал историю об одной паре. Женщина была экстрасенсом. — Я не верю в это, — ответила я со скептицизмом. — Предсказывая будущее посторонних людей, девушка увидела скорую смерть своего любимого. Она жила с осознанием того, что его жизнь скоро оборвется. Это было не знание, а тяжкий груз. Как жить, когда ты знаешь, что скоро потеряешь того, кто стал твоей частью, что судьба разведёт вас навсегда, и ты не вправе это изменить? Как жить, зная, что ты последний раз обнимаешь его, последний раз говоришь «прощай», последний раз говоришь «люблю»? Как жить с осознанием того, что скоро твоя жизнь без него потеряет смысл? Какую железную, каменную силу воли надо иметь, чтобы знать это и пройти до конца? И она смогла, хоть и разделила вместе с ним судьбу. Я смотрела на Майкла и поставила чашку кофе на песок, который вскоре впитал в себя именно этот разлитый кофе. Кто-то сказал: «Парадокс чтения: оно уводит нас от реальности, чтобы наполнить реальность смыслом». Он услышал это и, рассказывая мне, понятия не имел, что я также каждый раз думаю о том, что потеряю его. Я настолько сильно обняла этого человека, что казалось, у Майкла по меньшей мере хрустнула кость одной ключицы. Он не ожидал этого от меня. Да я и сама не ожидала этого от себя, но эти несколько дней мы провели в любви. В любви, которой иные люди не испытают за всю свою жизнь. Мы завтракали, «сражаясь вилками» за последний кусочек, потом ходили босиком по берегу моря, держась за руки и разговаривая о всякой ерунде. И на каком-то подсознательном уровне я постоянно держала в своих руках его ладонь, смотря на линию жизни. Он читал мне отрывки из книг в то время, как я лежала на его плече и держала другую руку. Наверное, у каждого есть такой человек, с которым все планировалось, но не случилось, с которым загадывали, но не сбылось. С Майклом мы никогда не планировали. Не планировали дочь, любовь, семью и нас. «Нас» в самом потрясающем смысле. Он каждый раз приходил ко мне в один и тот же сон. И если я буду жить, я знаю, что эти несколько дней буду помнить до последней седины. До последнего дня, в котором вспомню именно эту часть своей жизни. — Приготовь запеканку, которую ты раньше делала, — сплел он наши пальцы. — Я любил ее. — Я ужасно готовлю, — засмеялась я. — И мне нравилось, что ты не пыталась превзойти мою маму, сестру, первую любовь в первом классе и соседку Медалин. — У тебя нет сестры, — не могла я уже перестать смеяться. — И не было любви в первом классе. Твою соседку зовут Аврора, и она никогда не готовила такую запеканку, иначе ты сказал бы мне об этом минимум миллион раз. — А моя мама? — Какой смысл? У меня все ровно ничего не получилось бы. Даже если самое сложное блюдо, которое освоила твоя мама, — это бутерброд с колбасой, у меня не было бы с самого начала никаких шансов. Что уж говорить о таких высотах кулинарного искусства, как запеканка? — Ты сейчас издеваешься? — не мог уже перестать смеяться Майкл. — Почему ты так думаешь? — Потому что ты мужчина, и это твоя мама. А я женщина, у которой есть мозги. И даже если я попыталась бы переплюнуть твою мать, все, что из этого бы вышло — ты бы соврал, что получилось вкусно. Но в этом забеге, я всегда была бы вторая. Собственно, твоя мать никуда и не бегала бы ни разу. Каждый раз она ждала бы меня на финише «с кастрюлькой», — показала я кавычки в воздухе. — Это факт, который, к сожалению, не принимают все женщины. За четыре дня, проведенные рядом с Майклом, мы ни разу не занимались сексом. Конечно, все изменилось, и мы неоднократно пытались заниматься любовью раньше, но всегда получался секс. Хоть я и не жаловалась. И в конце концов, если мы знаем, что обречены на смерть, почему же нам сейчас не пожить в свое удовольствие? — Если я умру, как сильно ты будешь по мне скучать? — спросила я, наблюдая за тем, как Майкл все таки принялся за готовку. — Очень мило, что ты думаешь, будто смерть может помочь тебе прекратить наши отношения. Я засмеялась и налила себе бокал вина. Майкл готовил, и пусть я слышала запах, который точно говорил о том, что это не совсем удачно, я улыбалась. Затем спустя минут десять молчания и ругани Майкла, я встала с кресла и выбросила черную сковородку в мусор. — Пахнет довольно интересно. Майкл поцеловал меня в лоб и усмехнулся. — Я знаю, что это отвратительно. — Не все так плохо, — открыла я шкафчик и достала хлопья. Также я поставила тарелки, и, насыпав хлопья в миску, Майкл подал мне бутылку с молоком, которое сразу заняло свое место в тарелке, топя хлопья. — Спасибо тебе, добрая женщина, — поставил он обе тарелки на стол. — А теперь ты будешь добавлять в тарелку вино? — Обычно я сделала бы именно так, — на мгновение я взглянула на него с тоской. — Но что-то пошло не так? — С тех пор, как вымерли динозавры, все пошло не так. Я снова пошла плавать и лежать на пляже (что оказалось потрясающим, и почему я не делала этого раньше). Волны разбивались об берег и я окунала ноги в воду в то время, как мурашки пробегали по моей коже. И нет, не от запаха речной воды, которая позже окажется в океане, а от чувств. Хотела бы я прожить так всю жизнь, пусть и умереть в сорок от скуки. Я днями наблюдала, как лучи солнца падают на воду, и корабли плывут в ночи. Пляжи и луну, висящую над водой. Наблюдала за рыбаками поздним вечером и моллюсков ранним утром. Я поняла, что мне приятно быть жителем прибрежного городка. И так я полюбила эту речку, море или океан. Я считала эту реку в любом случае частью океана, и именно так я и влюбилась в него. Нет, скорее в ощущение океана. Его присутствие. Все эти рыбные рестораны и особенно рыбные рынки. Запах моря и сардин, готовящихся на открытом огне в маленьких ресторанчиках на берегу. Колоритные горожане приморских городков, ночные кинотеатры на пляже. Вот этого всего мне будет не хватать. И сегодня я впервые за много лет взяла в руки книгу, в которой не рассказывали об очередном убийстве. Повествование романа «Женщины» Чарльза Буковски строится вокруг описаний многочисленных сексуальных партнерш, с которыми у главного действующего лица, Генри Чинаски, строятся отношения — по большей части мимолётные интрижки, реже — длительные романы. Особенно меня зацепила там фраза(не в хорошем смысле): «Сколько хороших мужиков оказалось под мостом из-за бабы». Начинается роман с исторического экскурса в жизнь Генри Чинаски, где он описывает последние пятнадцать лет своей жизни — четыре года без секса, частые занятия онанизмом, неудачную женитьбу, единственную любовь своей жизни и шестилетнюю внебрачную дочь. В первой главе появляется первый персонаж женского пола — Лидия Вэнс. Точного времени герой вспомнить не может, но утверждает, что они познакомились около шести лет назад, когда рассказчик бросил службу на почте. Знакомство с Лидией произошло на первых поэтических чтениях в одном книжном магазине Лос-Анджелеса, а отношения завязались несколькими днями позже, когда писатель заехал с визитом домой к Вэнс. Описание романа Генри и Лидии — бурного, полного секса, скандалов, многочисленных расставаний и встреч — занимает практически треть книги. В ходе развития их отношений, впрочем, половая активность главного героя не ограничивается только одной Вэнс — в его постель попадают еще шесть женщин. В сюжетной хронологии это Лиллиан, одна из слушательниц с поэтических чтений, Эйприл — случайная знакомая с очередной квартирной попойки, Ди Ди Бронсон, давний друг Генри, писавшие герою любовные письма Николь и Минди, а также Лора Стэнли, с которой герой встречается на вечеринке после выступления со своим литературным материалом в Хьюстоне. Возвращение с чтений обратно в Лос-Анджелес для Чинаски ознаменует окончательный разрыв с Вэнс — многочисленные скандалы приводят к желанию Лидии уехать в Финикс к сестре и длительные отношения с писателем завершаются. В конце концов после еще одного романа, Генри снова оказывается наедине со своим одиночеством и пьянством. В повествование попадает Тэмми, двадцатитрехлетняя наркоманка, а вслед за ней еще несколько девушек. И после там все еще бесчисленное количество женщин, с которыми он знакомится, пьет и спит. И заканчивается роман тем, что Генри звонит одной из женщин, которая запала ему в душу (ее имя Сара), и та, примирившаяся с изменами возлюбленного, соглашается приехать вечером. Чинаски произносит фразу, подводящую итог его обильных любовных похождений: «Мужику нужно много баб, только если они все никуда не годятся. Сара заслуживает гораздо большего, нежели я ей даю. Теперь все зависит от меня». У главного героя, Генри Чинаски, по большей части негативный взгляд на женщин. Для него все они — хищны и вероломны, их привлекают деньги и ничего, кроме денег. Реальные же причины разрывов всех его отношений надуманы самим Чинаски. Это просто способ поддерживать ложное представление, что все они — агрессивные и вероломные шлюхи. Спустя часа четыре я направилась в домик, прежде чем пойти искать Майкла. Я сделала кофе, достала кубики льда и вишневый сироп. Еще несколько дней назад, приходя домой, я находила там себя. Я сидела на диване, пила пиво, грызла ногти, а рядом со мной лежало четыре воображаемых кошки. Да, именно кошки, ведь представителей мужского пола я не хотела видеть вовсе. Я смотрела в зеркало и видела в нем какую-то другую женщину. Двойника. Она что-то там говорила, что-то там ела, готовила, но не взаимодействовала. Порой вечерами мы разговаривали. Она говорила, а я не перечила. — Ты — не я, — говорила я ей. — Но я — это ты. — Почему ты думаешь, что мы разные, и ты лучше меня? — отвечала мне двойник. — У меня хотя бы цель есть — быть тобой, а ты и без этого живешь. Тогда был тот самый момент, когда ты глубоко вдыхаешь и выдыхаешь несколько раз подряд, прежде, чем заплакать. Ты дышишь часто, пытаясь этого не делать, но этого уже не остановить. Я представила себе реакцию Майкла, когда сознаюсь ему, в том, что изменила ему. Ни одно оправдание не было достойным. Попытка замены, одиночество, грусть, желание в конце концов, — все это не имело значение. Играло роль лишь сам факт измены, но я все равно продолжала думать, что люблю его. Даже если его нет, и меня нет, а лишь мой двойник, и нет наших жизней ни на одной вселенной, я все ровно люблю единственного человека, которого теряю каждый раз. Майкла в доме не было, так что я вышла на террасу, чтобы сесть за столик вместе со своим напитком, когда увидела его, колотящего грушу. Так странно. Никогда не думала, что Майкл будет одним из тех, от кого мама в детстве говорила держаться подальше. Он был одет в зеленые шорты и боксерские перчатки. Пот стекал по его торсу, и он колотил эту грушу явно с желанием, чтобы это был человек. — Ну что? — задержала я грушу. — Ты готов? — К чему? — появилось непонимание на его лице. — Драться. — С тобой? — был он слегка обескуражен. — А ты еще кого-то видишь? — Да ладно, Эс, — улыбнулся он. — Я не бью женщин. — Ты же понимаешь, что тебе будет трудно меня ударить, и совсем не потому, что я женщина? — заметив, что он много думает и начинает сомневаться, я решила дать ему «мотивацию», выгодную для себя. — Если выиграю я, ты ведешь меня в ресторан. — О, — засмеялся Майкл. — А если выиграю я, тогда мы переспим. — По рукам, — сняла я с него перчатки и развязала лямки купальника. Итак, драка началась. В конечном итоге мы оба знали, что пойдем в ресторан, а потом будем всю ночь заниматься сексом. Я надела белый сарафан и босоножки, которые завязывались на шнуровке. Теперь с шеи я не снимала цепочку, в которой был портрет Эстель, и больше на мне не было ни одного дополнения, кроме, конечно, обаяния. Майкл ждал меня на пляже, одетый в белые льняные брюки и такую же рубашку. Цепочка средней толщины красовалась на его шее, и браслет с кожаным ремешком, обрамленный золотом, также приковывал внимание. Он перестал носить часы, и я подумала, что время перестало иметь значение для него. Это было так банально, впрочем, как и наша первая встреча. Это как сюжет бульварного романа, в котором был секс и вспыхнувшие чувства после. — Вина? — спросил Майкл, когда мы сели за столик. Я лишь кивнула и подумала, что могла бы провести так всю свою жизнь. Играла тихая музыка, пары танцевали и смеялись, и лишь шум воды мог уловить не каждый слух. Голос Майкла был слегка хрипловатым, и я, выйдя из задумчивости, вскинула голову, встречаясь с насмешливыми глазами, сверкающими синевой. — Чаю? — задаю я ответный вопрос. В приглушённом перешептывании его смех настолько приятный и родной, что я не борюсь с желанием засмеяться в ответ. У Майкла всегда все было проще, или же мне так лишь казалось. Но пусть тут на удивление хорошо, идеально даже, но противоестественно для меня. Мы сидим друг напротив друга, упершись глазами, и я до сих пор отчаянно желаю сократить расстояние между нами. И я знала, что это потрясающе неправильно, но я находилась тут, чтобы побыть с ним рядом еще совсем немного. — Мы с тобой когда-нибудь перестанем спорить и ссориться? — спрашиваю я, просматривая меню. — Только когда потеряем друг к другу интерес, — небрежно отвечает Майкл. — Когда больше не будет слов, которые могли бы ранить друг друга, и когда это желание исчезнет. Каждая темная сторона жаждет тебя, а светлой у меня отродясь не было. Когда с самого утра я проснулась, Майкла рядом не было. Я надела на себя шаль и, выйдя из бунгало, заметила Майкла, который стоял и смотрел на воду. Он был в белой футболке и шортах цвета хаки, и сегодня поднялся ветер, слишком холодный для купания. Майкл смотрел на воду и слушал крик чаек. — Я хочу плавать, — сказала я, обнимая его сзади за талию. — Мы в одежде, — усмехнулся Майкл, хоть и его глаза оставались грустными. — Ну так давай снимем ее. — Тебе пора уезжать, Эс. Вскоре, я думаю, Эстель вернется обратно, и все будет хорошо. — А как же ты? — обошла я его, чтобы видеть его глаза. — А я буду оберегать вас издалека. — Я не понимаю. Осознание того, что я люблю его больше, чем себя, пришло, как удар исподтишка. Я знала, что разлука будет невыносимой. Я знала, что снова буду говорить сама с собой, думая, что вижу синеву этих глаз, и буду спрашивать: «Как прошел твой день?» Первое время иногда я спала в вещах Майкла, просто чтобы быть ближе к нему. Раньше я лишь смеялась над людьми, которые умирали от тоски к другому человеку, а сейчас я кажусь из-за понимания этого еще большей дурой. Он каким-то образом сумел заполнить собой всю мою жизнь. Мы по сути не изменили свои характеры, но мы изменили свои идеалы, свои принципы и все понимание любви. Я помню, как хотела, чтобы он уехал, чтобы уберечь его. А оказывается, он все это время также защищал меня. Тогда я просто не понимала, что именно благодаря ему жила, когда Эстель пропала. — Как считаешь, — потекли слезы по моему лицу, и я не пыталась их сдержать. — Черная полоса в моей жизни когда-нибудь закончится? — Конечно, — обнял он меня за плечи. — Жизнь не вечна. — Знаешь, — закричала я наконец-то. — Я отвыкаю от тебя. Я люблю, но день за днем отдаляюсь. Я ищу теперь не отца Эстель, а человека рядом для себя. — Эс, мы... — Нет, — перебила я его. — Я переспала с Вистом. И знаешь, я буду с ним. Потому что меня, твою мать достало, что ты постоянно далеко. И я уже хочу быть с кем-то рядом наконец-то, — мой голос сорвался, и мы стояли, смотря друг на друга несколько минут. — Ты все равно моя! — взял он меня за плечи, сильно сжимая. — И ты знаешь это. Со сколькими бы ты ни была, ты всегда будешь моей. И ни один член в тебе этого не изменит. — Пошел ты, — отошла я от Майкла. — Я уезжаю. И с этого момента я больше не с тобой. — Но ты моя! — крикнул он мне вдогонку. — Ты моя, Стейси! Я люблю тебя! И она сказала — не всерьез вполушутку, полувиновато: «Только разве кончики волос помнят, как ты гладил их когда-то» Отводя сближенье, как беду, крик внутри смогла переупрямить: «Завтра к парикмахерше пойду- вот и срежу даже эту память». Я прибежала в бунгало и начала собирать вещи. Я хотела закричать, но просто не могла показать ему свою слабость. Он схватил меня за талию, и я попыталась выдернуться. Я ударила его ногой в колено, и Майкл зарычал от боли, толкнув меня на кровать. Я начала брыкаться, как чертов маленький ребенок, а он сел на меня, пытаясь успокоить, и сильно сжал мои руки, с душераздирающим криком: — Успокойся, Эс, — обнял он меня, прижимая к себе, чтобы я не могла двигаться. — Пожалуйста, — шепотом. — Просто успокойся. — Я не могу так, — закричала я, пытаясь снова вырваться, хоть это и было тщетно. — Я не могу так больше. Весь день мы провели вдвоем, не вставая с постели. Мы разговаривали. Мы вставали лишь поесть и в душ. И в одежде пролежали почти сутки, периодически засыпая. А на следующий день Майкл попросил меня поговорить, и я не ожидала, что это будет чертов психолог, который вывернет мою душу наизнанку. — Вспомните, Стейси. Как это было? Как умерла ваша мать? — Я не помню. — Помните, — настаивала она на своем, а Майкл смотрел на меня с удивлением. — Расскажите. Он не понимал, почему я не признавалась в этой части моей жизни. И я не помнила, но почему-то начала рассказывать то, что было внутри моего сознания. Я старалась забыть, но оно не забывало. — Я помню, как мою маму везли в операционную, а я бежала за ней. Я помню, как кричала ей, а она лишь помахала мне рукой, измучено улыбаясь, словно знала, что видит меня в последний раз. — Что ты еще помнишь, Стейси? — прозвучал голос Майкла, и он сжал мою руку. — Вспомни то, что ты прячешь. — Она говорила мне, что ей нужно уехать, — текли слезы по моим щекам. — Она говорила мне, что ей нужно уехать к врачу, и чтобы я не плакала. Что я буду жить у ее кузины, и она скоро вернется. Я плакала и знала, что она больше не вернется. Что она уедет, и я больше ее никогда не увижу. — И что было потом? — Я выросла и трахалась со всеми подряд, пытаясь заполнить хоть что-либо в своей душеньке. И когда у меня спрашивали не хочу ли я чего-то, я отвечала, что просто не знаю, как это хотеть. Не знаю, как это быть подружкой, иметь нормальные отношения или иметь семью. Я ничего не знала о нормальном, и со временем все ненормальное стало обыденным. — И они тебе не нравились? — Нет. — А что случится, когда встретишь того, кто понравится? — не отводил свой взгляд Майкл. — Наверное, ты пожалел, что встретил меня, — чуть слышно прошептала я. — Сто раз пожалел. — Знаешь, Эс, — сильно прижал он меня к себе, целуя волосы. — Не все, кто тебя любят, тебя бросят. Все, что я делаю, — защищаю тебя. Но я люблю тебя больше всего на свете, и ничто этого не изменит. И когда я улетела обратно в Нью-Йорк, он положил мне в сумку конверт, и когда я открыла его, там было всего несколько слов и запах его духов. Я знала, что сохраню эти слова навеки, даже если и Майкл на самом деле уйдет. «Сколько бы времени не потребовалось. Твой Майкл.» И когда через семь часов я была дома, и раннее солнце, пробудившись сквозь горизонт, пробилось в мое окно, я не захотела открывать глаза. Я знала, что этот день повторится, и он будет, как другие. Так что, когда я открыла глаза и направилась босиком на кухню, впервые в жизни меня не привлекал запах кофе. Тишина. Все, что я слышала, была тишина. Но это была не та, которая наполнена сладостью прошедшего дня или ночи, с желанием нести что-то в этот мир. Это был ядовитый шум, который отталкивал, и от которого не убежать. Когда лучи солнца добрались до моего лица, прозвенел дверной звонок. Я накинула на себя халат, думая, что это Кетрин. Я открыла дверь, улыбаясь, хоть это счастье быстро пропало с моего лица. Кетрин была, но также рядом был Джейс. Я задержала дыхание. И когда совсем рядом послышались шаги, и я встретилась глазами с Майклом, я поняла, что это не романтический визит. — Отпусти ее, — сказала я. — Отпусти ее, и я пойду с тобой. Я не смотрела на Майкла, и Джейс определенно заметил это, на что усмехнулся. — Надо было лучше прятаться, чем в своей старой квартире. — А знаешь, — только теперь посмотрела я в глаза человеку, которого любила. — Я и не пряталась. «Только прекрасное питает Любовь. Но Ненависть может питаться чем попало». Оскар Уайльд. — Я заставлю вас страдать, обещаю, — сказала я переводя взгляд с одного на другого. — Отпусти ее! — Не могу, — и прозвучал звук. Он выстрелил ей в шею, и ее тело обмякло. Я упала на колени, чтобы помочь ей, но Майкл забрал ее. — Отпусти меня! — кричала я. — Я распишу твоей кровью мир! И затем мое тело начало обмякать. Я перестала чувствовать конечности, и думала лишь о том, что больше не увижу своего ребенка. Когда теряешь кого-то, то в любом случае начинаешь сходить с ума. Задыхаешься в чувствах и воспоминаниях. Я начала снова ненавидеть этот мир. Она все время в моих воспоминаниях, и я за секунду сошла с ума от понимания того, что Майкл позволил этому произойти. Это мог бы быть наш ребенок, и он позволил умереть девочке, о которой я заботилась. Она теперь будет жить только в моем сердце, которое уже вскоре, думаю, биться не будет. Она будет жить в картине, которую я закажу, если выживу. Когда Кетрин упала на холодный пол, а Майкл смотрел на это, я в тот же момент пыталась вычеркнуть его из сердца. Но только потому что до боли, до сумасшествия хотела, чтобы он был рядом. Был рядом тот, кого я знала ранее.