Aide Sanze Zaide

      От подобного уже изрядно отвык он. Не то, чтобы громкие шумы смущали его, но гурт, представший перед ним, скопище люда, лошадей, повозок и саней, сильно смутили. Он привык более к тиши и уединению, из-за чего всё жужжало в ушах, подобно осиному гнезду. Окраины, в которых заплутал пруссак были прескверными, что ни шаг, то веха (продажа вина). Вокруг, будто воробьи, копошились зазывалы, что кликали выпить или сыграть. Крича наперебой, они просто заглушали его собственные мысли, хотелось сбежать. Видимо, столица притягивала какой-то магнитной силой шулеров и пьяниц, что наводнили улицы. Кто-то с кем-то ругался возле очередной харчевни. — Я тебе саблей-то рожу приукрашу! — Проиграл, так проиграл! Нечего было лезть, раз играть не умеешь! «Ох, просто мир праздности. Молодому пану, наверно, здесь бы понравилось», - проскочила мысль в голове, хотя сам Гилберт не знал, почему подумал именно об этом. Может вся эта кутерьма и напыщенность напомнила мальчишку? Впрочем, не важно. Не время и не место думать о юнце. Дорога, загромождённая толпой, еле пропускала Байльшмидта вперёд. Миновав чьи-то предместья, крыши которых слепили сквозь снег красной черепицей, он выехал на площадь. В самом деле, когда полковник лишь подъезжал к Варшаве, она казалась ему неприступной твердыней, что рисовалась в синеватой дали. Длинный ряд башен упирался в небосвод. Внутри же всё это великолепие и внушительность делались очень пугающими. Гилберт не мог толком понять своих эмоций. Он ведь и раньше был здесь, правда, давно. Что же изменилось за это время? А может это просто он отвык от подобного, сидя в лесах, сроднившись с простором? Дома громоздились друг на друге, окаймлённые заборами; стены, белые стены повсюду, да блики от окон. Вода, что скучилась меж этих великанов. Тесно ему здесь было, но одновременно всё так величаво возвышалось, будто исполинский лес, сотворённый руками человека. На площади стоял костел, возле которого оживление было ещё гуще, крики и споры доносились оттуда с рьяным упрямством до слуха молодого человека. Видно здесь шляхта и простой люд собирались не только для богомолья. Гилберт знал, что подобные места притягивают множество любопытных. Именно здесь обсуждались новости, слухи и рутина жизни. Сюда, как говорится, ехали поглядеть на других и себя показать. Подъехав поближе, он стал прислушиваться о чём собравшийся народ гутарит. Речь снова шла о войне. Домыслы да слухи так и варились, будто в котле. — Что все тут так рьяно обсуждают? Никак, конец света близок? — поинтересовался Байльшмидт у стоявшего возле него простого мужика. Тот вначале замялся, но осмотрев чужака пристальнее и ничего опасного в нём не заприметив, ответил так: — Чамбулы опустошают земли наши, покоя не дают, несмотря на трактат, что мы с ними подписали! Сыны собачьи! Видно, всё движется к войне. — Это же кучки дикарей, что в них страшного-то? — За этими дикарями турки стоят, брат, — мужик поманил рукой к себе поближе, Гилберт, послушавшись, склонился с лошади. — Говорят, сам султан!.. — он замолк, ибо вокруг все начали толкаться, продвигаясь внутрь костела. Послышался звон колокола. Более не останавливаясь, пруссак поспешил к своей цели. Он оставил площадь позади, боясь за лошадей. Те так же, не привыкши к подобному, испуганно ржали и мотали мордами. Минуя центр, он углубился в закоулки города, дабы, наконец-то, попасть в торговую часть столицы. И вот она явилась перед ним. Раскинутые палатки армян так и манили своим товаром, а также оружием. Были здесь и венгры, татары, валахи, молдаване. Лавки так и пестрели разноцветьем ярких, чуждых одежд. Языки разных народностей так и переплетались меж собой, создавая затейливый узор. Издали слышались напевы. Всё здесь было очень чудно, что мысль не вскоре появилась в голове Байльшмидта, так как первое время он просто блуждал меж рядов, то будто ребёнок, разглядывающий игрушки.       Старый пан просил зайти к некоему татарину, что торговал ювелирными изделиями. Хотелось отцу потешить своё дитя, подарив кольцо на память. Спешившись, Гилберт привязал лошадей к коновязи, а сам направился к избе, где так симпатично красовалась вывеска с изображением камней и самоцветов. «Видно, я на месте», — успокаивал себя полковник, после долгих блужданий. Он хотел было уже зайти внутрь, но тут послышались звуки струн, что звенели совсем рядом, за углом, будто маня. Молодой человек, чуть приблизившись, не решился нарушить столь понравившуюся ему мелодию. Замерев, словно истукан возле поворота, пруссак стал ловил едва доносившиеся звуки. Дыхание его замерло на мгновение от чувства чего-то знакомого и родного в этом мотиве, но никак память не хотела приоткрыть этот странный закоулок, это, уже когда-то слышанное, но забытое, будто искра, воспоминание. Тут на помощь инструменту вызвался чей-то голос. Он был нежен, хоть и принадлежал мужчине. Не вырываясь вперёд и не служа балластом, а наоборот, дополняя собой, он раскрывал мотив с большею силою. Полковник не совсем понимал речь, хотя знакомые слова польского языка и встречались, но звучали иначе, более острее и протяжнее. Гилберт всеми силами прислушивался, стараясь понять смысл, и тут образы слов начали проявляться и на первый план высвободилась песня: «Я слышу шёпот липы, её от ветра стон. Огромные деревья сгибаются в поклон. Качаясь, словно мачты, они скрипят в ответ И в небо упираясь, спасаются от бед» Мелодия сорвалась на галоп, а голос мужчины вторил ей. — Простите? — раздался за спиной чей-то голос. Гилберт непроизвольно вздрогнул, заслушавшись чужим пением. Но и оно, будто испугавшись, умолкло. Тишина нависла, но собравшись с мыслями, голова рейтаров решительно приготовился её нарушить. Обернувшись, он увидел напротив себя человека, что переминаясь с ноги на ногу, теребил в руках шапку, пряча зачем-то взгляд. — Челом! Я ищу некоего мужчину по имени Рушан. Он здесь торгует? — идя в напор, выпалил молодой человек, показывая рукой на рядом расположенную дверь. — Здесь, пройдёмте внутрь, — был ответ, а жгучие чёрные глаза впились в пруссака, внимательно высматривая что-то в чуждом образе. Оставив крыльцо позади и хлопнув скрипучей дверью, они оказались в избе. Светлая горница встретила их теплом и людским духом. Татарин, сопровождающий полковника, покликал кого-то на своём языке, и в ответ послышалось шуршание в других комнатах. — Посетитель! — крикнул уже на польском мужчина, явно недовольный задержкой своего компаньона. В проёме показался высокий худощавый человек. Чёрный жупан очерчивал его стройный и тонкий стан, что был окаймлён поясом. Высокие сапоги красовались на длинных ногах его. Немного прихрамывая, он проплыл в центр людской, скользя мягко по полу и завораживая своим приближением. Тёмные кудри ниспадали ему на плечи, играя русым золотом на свету. На Гилберта теперь смотрели серо-зелёные глаза, в которых задорно играли жёлтые искры. Лик его мог показаться женственным, если бы не скудная борода, что прикрывала довольно уродливый шрам под нижней губой. — Что вам будет угодно? — задал вопрос высокий татарин, судя по голосу, немного удивлённый, что его так пристально разглядывают. — Эмм... — немного замешкался глава. — Слушаю, — мягкая улыбка легла на бледные уста. — Вы Рушан? — всё ещё не придя в себя и не отойдя от столь ярких впечатлений, что произвела на него столица, спросил голова рейтаров. Видимо, этим вопросом пытаясь поставить себя на некий якорь и притормозить круговорот мыслей в своей голове. — Всё верно. Что-то случилось? — сердобольно поинтересовался мужчина, видя рассеянность посетителя. — Да, вскружился… немного… Ему не дали договорить, взяв под руки, усадили на скамью. — Я могу стоять на ногах, что вы, я... — пытался высвободиться Гилберт, но все его потуги были тщетны. — Первый раз в столице? — удивление изобразилось на лице Рушана. Он произнёс что-то на чуждом пруссаку наречии своему товарищу, а тот, кивнув, исчез в соседних комнатах. — Нет, не в первый, просто, отвык от суматохи и торжественности, — буркнул ответ. — Так что привело вас? — Заказ пана Лукашевича, меня отправили его забрать. Он уже готов? Татарин слегка задумался, смотря своими серыми глазами на молодого человека, пытаясь, видимо, что-то вспомнить. — Не припомню, простите, нужно посмотреть в книге заказов, там найдётся. Худая память. Он направился к столу, но, не обнаружив на нём желаемого, обратился к полкам на стене, перебирая своими длинными юркими пальцами всевозможные бумаги и записи. Рушан, у которого видимо не в первый раз происходит подобный казус, уже начал было что-то говорить самому себе под нос по-татарски, стараясь успокоиться, но в этот момент дверь заскрипела, и на пороге появился ещё один посетитель. Мужчина прервал поиск, устремив свой взор на вошедшего. Лицо его озарила странная радостная улыбка, ямочки появились на щеках. В глазах изобразился нежный трепет. Гилберт даже слегка потерялся, ибо поначалу не признал в нём того татарина, который стоял у полок всего мгновение назад. Так переменился тот. Какая-то холодность и вуаль отчуждённости спала с него и теперь это был совершенно иной человек. Его бледные уста приоткрылись, но смогли произнести лишь одно слово: — Эфенди…