cut ties with all the lies

      Микки хочет исчезнуть без следа.       Тихий звук отскакивающих от пыльной земли разрывных пуль погружён во всепоглощающее эхо выстрелов. Один за другим; каждый из них отдаётся в воздухе горьким пронзительным криком. Микки, крепко сжимая пистолет, ощущает, как тот жжёт его руку. Он хочет ощутить, как оружие расплавится в его ладони, чтобы никогда не расставаться с ним. Он хочет, чтобы оно просочилось в него, словно дополнительная конечность, угрожающе и уверенно.       Позади него слышатся шаги, и он не удосуживается поднять глаз. Он знает, кто это.       — Ты не должен быть здесь. — Голос Микки грубый оттого, что он давно не говорил. Его пустые слова звенят в воздухе спустя долгое время после того, как выстрелы разрывают пустующее пространство. Его сердце бьётся в такт каждого нажатия курка в то время, как сам он внимательно глядит прямо, методично стреляя раз за разом.       — Я не видел тебя два дня, и это всё, что ты можешь мне сказать? — интересуется Йен, выпрямляясь с притворной уверенностью. Йен часто это делал — пытался казаться круче, чем он был на самом деле. Он надувал множество людей: его телосложение и размеры были обманчивы. Но он никогда не обманет Микки.       — Ты правда не должен быть здесь, — резко процеживает сквозь зубы Микки. Его пальцы явно дрожат, пока он перезаряжает пистолет, и он ненавидит себя за то, что у него такая естественная реакция организма на Йена. Он хочет колотить стену до тех пор, пока его руки не ослабнут и никогда больше не смогут задрожать. Микки не готов допустить эту слабость в примитивных реакциях организма.       — Не делай этого, Микки, — подчёркивает Йен. В его глазах читается скорее усталость, нежели мольба, но в них нельзя не заметить отчаяния.       Микки игнорирует его в пользу того, чтобы три раза последовательно нажать на курок. Краем глаза он замечает взволнованный взгляд Йена и в тот же момент на него накатывает тошнота. Неожиданно ему кажется, что он вновь оказывается на том диване, задыхаясь от насильственного совокупления и наблюдая за тем, как Йен дрожит от боли. Это воспоминание настигает его быстро и словно ударом по голове, потому что он никогда больше не хотел бы оказаться там вновь, на том диване, погрязший в агонии.       — Микки! Блять, не делай этого. Пожалуйста… — молит он, позволяя ускользнуть своему самообладанию и касаясь плеча Микки.       — Не делать чего? — выпаливает Микки, поворачиваясь и отталкивая Йена. Теперь уже несколько дней он бежал, бежал и бежал. Неподвижно стоя с пистолетом в руке, он всё ещё убегает.       Но жар прикосновения Йена заставляет его остановиться. Острое жжение просачивается в кожные покровы и предаётся забвению в его жилах. У него чешутся руки впиться пальцами в его кожу и с силой вырвать Галлагера из его системы. Стало бы настолько, чёрт возьми, проще, если бы он мог просто вызволить его.       — Не отталкивай меня, — сглатывает он. Его голос непоколебим, и Микки ощущает неожиданную волну гордости, потому что, во всяком случае, Йен храбрый. Он восхищается им, потому что без татуировок, без пистолетов и дубинок, Микки знает, что он трус. Он лжец и трус, и Йен выше этого. У Микки колет сердце, когда он думает о том, насколько же выше его стоит Йен.       — Отъебись, — устало вздыхает Микки.       — Я не могу этого сделать, — говорит Йен, опуская глаза. С минуту он молчит, и Микки вновь глядит на него. Он давится воздухом, когда румянец на щеках Йена загорается, словно по его тонкой коже расплескали розовую краску. Микки до боли хочет прикоснуться к нему.       — Почему, блять, нет, Галлагер? — дерзит он. Если у кого-то и есть такие яйца, чтобы сказать это вслух, так это у Йена. Часть Микки в ужасе от слов, кипящих прямо у поверхности, но другая его часть страстно желает разрешения.       — Ты знаешь, почему, — фыркает Йен, поднимая глаза и встречаясь с Микки взглядом. С тех пор, как Микки повалил русскую женщину и слепо выебал её, они впервые посмотрели друг другу в глаза. Было так чертовски больно оттого, что Микки чуть ли не пришлось выстрелить себе в ногу, лишь чтобы ощутить другую боль, лучшую боль. — Ты, чёрт возьми, знаешь, почему, Мик, — продолжает он на эмоциях.       — И ты знаешь, почему не должен быть здесь, но тебя это не остановило, так? Думаю, знать и делать — это две разные вещи, придурок, — кисло бормочет он. Его бесит, что Йен может пробраться ему под кожу без дерьмовых намёков и бесцеремонных уменьшительно-ласкательных имён.       — Что ты собираешься делать? — спрашивает он.       — Что ты имеешь в виду под «что я собираюсь делать»? — Микки пожимает плечами, изо всех сил пытаясь выглядеть непринуждённым, но с треском проваливается. Он всегда был мастером скрывания своих чувств, но он устал. Он так чертовски устал.       — Ты собираешься сказать мне, что между нами всё кончено? Собираешься сделать так, чтобы тебя арестовали? Каков план на этот раз, Микки? — проговаривая каждое слово, горько произносит он.       — Иди нахуй, — выплёвывает Микки; знакомая фраза громко стучит о его зубы.       — Ты знаешь, что я думаю! Ты всегда знаешь, что у меня в голове, — Йен повышает тон. Злость в нём варилась днями, и он уже прошёл контрольную точку. — Ты дорог мне, и я хочу быть с тобой, и может, я ёбаный пидор из-за того, что чувствую всё это. Но мне всё равно, ясно? Мне, блять, всё равно, — огрызается он.       — Может, тебе должно быть не всё равно! — кричит Микки ему в ответ. — Ты думаешь, это я сдохну? Это будешь ты, Йен! — Рыжик ощетинивается, услышав, как его имя слетает с губ Микки. Злость выходит из него, и он понимает, что не в состоянии перевести дух.       — Мы что-нибудь придумаем… — выдыхает он.       — Ты живёшь в воображаемом мире? Мой отец не допустит этого. Он посадит меня под замок, и он зароет тебя на шесть футов в глубину, если увидит тебя рядом со мной, — объясняет Микки, тыкая пальцем в грудь Йена, пока рыжеволосый не хватает его руку, крепко сжимая.       — Мы можем что-нибудь придумать, — упёрто настаивает Йен.       — Он убьёт тебя, — вымучивает из себя Микки. Он пытается не обращать внимания на то, что Йен держит его руку, но эта хватка — единственное, что заставляет его стоять прямо на земле.       — Нет, не убьёт, — слабо оспаривает он его слова.       — Ты глупый? Он никогда не натыкался на другого парня в своём доме, который вставлял бы свой член мне в задницу. Он винит тебя, и он чертовски прав. Это твоя вина, Галлагер. Этого бы никогда не случилось, если бы не ты. Я бы никогда не позволил этому случиться. — Микки качает головой; его дыхание прерывистое. Его рука ослабла в руках Йена, прижимаясь к груди высокого парня. То, как грудь Йена вздымается и опускается, смягчает его до неохотного ощущения спокойствия.       — Я знаю, что я дорог тебе, Микки, — шепчет Йен. Он говорит эти слова так, словно это секрет, и может, так оно и есть. Может, они навсегда и останутся им.       — Заткнись, — по привычке выпаливает он.       — Хорошо, не признавай этого. Только не уходи. До того, как твой отец наткнулся на нас, всё шло хорошо. Всё было действительно чертовски хорошо, — Йен уверенно сжимает его руку.       — Достаточно хорошо, чтобы рисковать своей жизнью? — фыркает Микки.       — Возможно, — отвечает Йен, вызывающе вскидывая подбородок.       — Ты чёртов придурок, — выдыхает он почти что с любовью. Он ничего не может поделать с тем, как распирает его грудь, как губы складываются в кривую ухмылку, и он, блять, ненавидит это.       — Я куда меньше рискую своей задницей, Мик, — Йен улавливает момент для лёгкой улыбки, и Микки хочется схватить его за шею и трясти его до тех пор, пока он не поймёт, насколько это опасно; трах, поцелуи и, особенно, улыбки. Всё это привело их к этой точке, и всё это готово было убить их обоих.       — Как я и сказал, ты чёртов придурок, — рычит Микки, закусывая губу, борясь с сильным желанием улыбнуться в ответ. Он хочет потрясти себя, схватив за шею, за то, что был настолько же глуп, как и Галлагер.       — Просто скажи мне, что ты всё ещё хочешь этого. Скажи мне, что всё не кончено, и мы что-нибудь придумаем, — с надеждой умоляет он.       — Господи Иисусе, — Микки вздыхает, наконец отдёргивая руку. — Ты упёртый мудак.       Ухмылка Йена бессовестная, когда он наконец говорит:       — Недостаток Галлагеров.       — Как угодно. Тебе просто какое-то время придётся не высовываться. Понимаешь меня? Я позабочусь о своём старике, а ты просто постарайся остаться в живых, — в конце концов, Микки смягчается.       — Что это значит? — подталкивает он того.       — Это означает не умирай, блять! — нетерпеливо, проговаривая каждое слово, выпаливает он. — И держись, блять, от меня подальше, — добавляет он.       — Микки… — Йен сглатывает; его кадык заметно подскакивает.       — Я найду тебя. Когда об этом позаботятся, я найду тебя. — Его голос тихий и размеренный, но он знает, что Йен всё ещё слышит обещание в его словах. Он всё ещё слышит предлог, чтобы подождать.       — Хорошо, — соглашается он.       — Ладно. Блять. — Микки трёт глаза и говорит: — Гляди, просто чтобы ты знал, то, что случилось с той девчонкой…       — Тебе не нужно объясняться, — шепчет Йен, слегка отводя взгляд и отбиваясь от картин, которые преследовали его несколько дней.       Микки не так хорош в проявлении поддержки или привязанности, он вообще плохо разбирается в чувствах. Но даже если он никогда не сможет дать Йену чего-то ещё, то тот хочет одарить его ими. Это то, чего он заслуживает, и может, это то, в чём они оба нуждаются.       — Я не позволяю людям указывать мне, кого ебать, а кого не ебать. Я не шлюха, лишь потому что ты мне нравишься, — его голос тихий, однако разгорячённый. — Я был шлюхой, потому что позволил своему отцу сделать то, что он сделал, потому что выебал эту шлюху, просто потому что он сказал мне это сделать. Такого больше не случится, — выплёвывает он, ковыряя ботинком грязь под ногами.       — Ты сделал то, что должен был, — замечает Йен. — И ты защитил меня, — добавляет он. Микки ухмыляется и поднимает руку до того, как может подумать о том, что делает.       — Да, точно… — бормочет он. Он мимолётно касается пореза на щеке Йена перед тем, как отдёрнуть руку и засунуть её в карман.       — Прости, я, блять, прости меня, я больше ничем не мог тебе помочь. — Йен качает головой.       — Он нацелил на тебя оружие, — спорит Микки. Он ощущает, как злость внутри него нарастает, и он ненавидит своего отца больше, чем, он думал, вообще возможно. Йен был единственным человеком за всю его жизнь, которому было не похуй, и он не собирался позволить кому-либо забрать его.       — Мне всё ещё жаль, — он пожимает плечами. Его глаза настолько искренние, что у Микки начинает приятно покалывать в груди.       — Нет, ты всё ещё глупый. Не волнуйся за меня, ладно? Я могу справиться со своим отцом, — он уверенно кивает.       — Будь осторожен, Микки. — Йен закусывает губу, и голова Микки туманится от нужды. Ему нужно разобраться со своим отцом как можно скорее, потому что когда речь заходит о Йене Галлагере, Микки теряет всякий контроль над собой.       — Выметайся отсюда до того, как начнёшь цитировать стихотворения или ещё какую хуйню, — он хихикает. Йен ухмыляется и неуверенно чешет шею.       — Ага, да, я сравниваю тебя с летним днём, — наигранно подразнивает он его.       — Отъебись, — Микки смеётся, перекладывая пистолет в другую руку, чтобы правой показать Йену средний палец. Тот улыбается даже ещё шире, медленно пятясь.       — Не забудь найти меня, — отзывается он.       — Не забудь остаться в живых, — в ответ выкрикивает ему Микки.       — Сделаю всё, что в моих силах, — легко обещает Йен.       — Тебе бы лучше потрудиться получше, болван, — предлагает ему Микки, серьёзно указывая на него.       — Эй, ты держишь своё обещание, а я своё, — он пожимает плечами. Микки лишь кивает и наблюдает за тем, как Йен наконец разворачивается и начинает тащиться обратно. Он утомлённо вздыхает и вновь глядит на пистолет в своей руке.       — Я позабочусь о своём грёбаном отце, — бормочет он себе под нос.       Нацеливая пистолет, он представляет перед собой лицо своего отца. Он жмёт на курок и рисует в своём воображении, как пуля рассекает воздух и врезается прямо между мерзких глаз выродка. Он позаботится о своём грёбаном отце, а после снова найдёт Йена и всё исправит.